Да что я знаю о войне... - Страница 4

16.04.2010, 13:41

Гарик Сукачев – Человек-привычка

Prima72 · 16.04.2010, 19:02

Слепец

На виды видевшей гармони,
Перебирая хриплый строй,
Слепец играл в чужом вагоне
"Вдоль по дороге столбовой".

Ослепнувший под Молодечно
Еще на той, на той войне,
Из лазарета он, увечный,
Пошел, зажмурясь, по стране.

Сама Россия положила
Гармонь с ним рядом в забытьи
И во владенье подарила
Дороги длинные свои.

Он шел, к увечью привыкая,
Струились слезы по лицу.
Вилась дорога столбовая,
Навеки данная слепцу.

Все люди русские хранили
Его, чтоб был он невредим,
Его крестьяне подвозили,
И бабы плакали над ним.

Проводники вагонов жестких
Через Сибирь его везли.
От слез засохшие полоски
Вдоль черных щек его легли.

Он слеп, кому какое дело
До горестей его чужих?
Но вот гармонь его запела,
И кто-то первый вдруг затих.

И сразу на сердца людские
Печаль, сводящая с ума,
Легла, как будто вдруг Россия
Взяла их за руки сама.

И повела под эти звуки
Туда, где пепел и зола,
Где женщины ломают руки
И кто-то бьет в колокола.

По деревням и пепелищам,
Среди нагнувшихся теней.
"Чего вы ищете?" — "Мы ищем
Своих детей, своих детей..."

По бедным, вымершим равнинам,
По желтым волчьим огонькам,
По дымным заревам, по длинным
Степным бесснежным пустырям,

Где со штыком в груди открытой
Во чистом поле, у ракит,
Рукой родною не обмытый,
Сын русской матери лежит.

Где, если будет месть на свете,
Нам по пути то там, то тут
Непохороненные дети
Гвоздикой красной прорастут,

Где ничего не напророчишь
Черней того, что было там...

"Стой, гармонист! Чего ты хочешь?
Зачем ты ходишь по пятам?

Свое израненное тело
Уже я нес в огонь атак.
Тебе Россия петь велела?
Я ей не изменю и так.

Скажи ей про меня: не станет
Солдат напрасно отдыхать,
Как только раны чуть затянет,
Пойдет солдат на бой опять.

Скажи ей: не ища покоя,
Пройдет солдат свой крестный путь.
Ну, и сыграй еще такое,
Чтоб мог я сердцем отдохнуть..."

Слепец лады перебирает,
Он снова только стар и слеп.
И раненый слезу стирает
И режет пополам свой хлеб.

1943 г.

Prima72 · 16.04.2010, 19:07

Давным-давно была война...

Музыка: А. Зацепин, Слова: Л. Дербенев

***

Песня была написана для кинофильма «Командир счастливой Щуки», вышедшего на советские экраны в разгар брежневского застоя, в 1972 году. Этот фильм, снятый режиссером Борисом Волчеком с Петром Вельяминовым, Донатасом Банионисом и Еленой Добронравовой в главных ролях, рассказывает о битве советских подводников-североморцев с немецкими конвоями. Он был приурочен к 30-ти летию битвы за Мурманск.
Прототипом главного героя фильма - капитана дизельной подводной лодки послужил Григорий Иванович Щедрин, совершивший на своей субмарине «С-56» переход длиною свыше 10 тысяч миль, через три океана с Дальнего Востока в Мурманск. Он, однако, в отличае от главного героя отпраздновал победу и благополучно дожил до выхода на экраны этого фильма.

Песня "Давным-давно была война" стала визитной карточкой фильма и одной из популярнейших советских песен о Второй Мировой Войне.

Давным-давно была война,
Давным-давно прошла она.
Для тех, кто жив, она была когда-то.
Но помним мы, как в пламя шли
И как страну для нас спасли
Солдаты, солдаты, солдаты.

***
Припев :
Годы, сколько-б ни шли,
Вечно помнить родной стране
Всё, что сделали вы
В этой войне,
В трудной войне,
В страшной войне.

***
Давным-давно была война
И там, где всё сожгла она,
Хлеба желтеют и синеют реки.
Но тот, кто эту землю спас,
Остались жить в сердцах у нас
Навеки, навеки, навеки.

***
Припев:

***
Давным-давно была война,
Но память нам на то дана,
Чтоб помнить, как весь мир пылал когда-то.
И те, кому по двадцать лет,
Пусть знают, что глядят им вслед
Солдаты, солдаты, солдаты.

***
Припев:

***
За годом год стучит в окно...
Была война давным-давно,
Давным-давно в запас ушли солдаты.
Но быль о ней всегда нужна,
О том какой была война
Когда-то, когда-то, когда-то...

***
Припев:

***

AFilidor · 17.04.2010, 14:58

"Щит и меч":
//www.youtube.com/watch?v=DmNZnP8eUqI

AFilidor · 17.04.2010, 15:47

Победа,которую мы потерпели:

//2003.novayagazeta.ru/nomer/20...n32n-s00.shtml

17.04.2010, 16:06

Булат Окуджава. Будь здоров, школяр. Главы из повести

Cкрытый текст -

17.04.2010, 19:29

НЕКРАСОВ Виктор Платонович (4(17).06.1911, Киев - 03.09.1987, Париж) - русский советский прозаик. С августа 1941 года — в армии. Воевал в Сталинграде, на Украине, в Польше. После второго ранения в Люблине в 1944 г. демобилизовался в звании капитана. Награды — медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды. В 1946 Виктор Некрасов опубликовал в журнале «Знамя» повесть «В окопах Сталинграда». В 1947 она была удостоена Сталинской (Государственной) премии; в последующие годы переиздана большинством советских издательств общим тиражом в несколько миллионов экземпляров, переведена на 36 языков. В 1957 по повести «В окопах Сталинграда» на Ленинградской киностудии был поставлен фильм "Солдаты".
В 1969, после того как Некрасов подписал коллективное письмо в связи с процессом украинского литератора Черновола и выступил в день 25-летия расстрела евреев в Бабьем Яре, на него было заведено персональное дело. В 1972 «...за то, что позволил себе иметь собственное мнение, не совпадающее с линией партии», как было сказано в решении, Некрасова исключили из КПСС. Его перестали печатать, были остановлены съёмки к/ф по его сценарию, отменена публикация статей, посвящённых его творчеству. В 1974 году после продолжавшегося почти двое суток обыска и серии многочасовых допросов в КГБ Некрасову пришлось эмигрировать. Его книги были изъяты из библиотек, имя было запрещено упоминать в печати, оно вычёркивалось даже в библиографических справочниках; писатель был лишён советского гражданства. С самого начала всё, что он писал, никак не вписывалось в рамки одобряемой советскими властями литературы.Его первую повесть «В окопах Сталинграда» от запланированного руководством СП разгрома спас необъяснимый каприз И. Сталина, собственноручно внёсшего имя Некрасова в список лауреатов Сталинской премии. Однако эта «охранная грамота» на дальнейшее его творчество не распространялась. Написанное позже, как правило, подвергалось инспирированной руководящими идеологическими службами резкой уничтожающей критике

Cкрытый текст -

17.04.2010, 23:14

Адольф Гитлер: "Подождем 23 августа. 23 августа русские на Волге так запаникуют, что убегут из Сталинграда без оглядки за Урал в Сибирь". Был установлен предельный срок взятия города – 25 августа. Утром 23-го августа крупная группировка танков, мотопехоты, артиллерии накануне форсировала Дон, и при поддержке крупных сил авиации нанесла удар по 87-й стрелковой дивизии. Прорвав фронт, враг устремился на Сталинград.
В 15 часов 18 минут мирную тишину города взорвал сигнал воздушной тревоги. За один день воздушной операции летчики 4-го германского воздушного флота генерал-полковника фон Рихтгофена практически уничтожили крупный город. Они взлетали с полевых аэродромов. Рядом пролегала железнодорожная ветка, и фашисты могли бесперебойно снабжать свои эскадрильи всем необходимым. Две с половиной тысячи самолето-вылетов… Небо было черным. Более тысячи самолетов имел фон Рихтгофен, чтобы выполнить поставленный Гитлером приказ.
Пять дней и ночей город был в кромешном аду.
Начальник Сталинградского управления НКВД Александр Воронин: "На город надвигалась громадная тень от двухмоторных «Хейнкель-111". Каждый самолет нес до четырех тонн бомб и среди них фугасные, предназначенные для разрушения жилых кварталов, цехов заводов, укрытий. Неисчислимое количество зажигательных бомб посыпалось на город, рождая сотни пожаров… Для бомбежки самолеты летали челночно: отбомбившись, они уступали место новым бомбардировщикам, а сами тем временем заправлялись на аэродромах смертоносным грузом и вылетали вновь».
Председатель ГКО Алексей Чуянов: "Даже заикаться об эвакуации нельзя было. Звонил Сталин и требовал принять все меры, чтобы не допустить эвакуации. «Эвакуация - сказал вождь, - это паника». Эвакуация будет организована только на следующий день, 24 августа; за Волгу было отправлено около трехсот тысяч человек.
Командир Волжской флотилии капитан первого ранга в отставке Георгий Захаров: "Охваченные ужасом женщины и дети бежали толпами к берегу Волги, пытаясь там найти спасение. Туда же бежали и ползли раненые. Тяжелораненых бойцов и жителей санитары везли на подводах или просто несли на носилках или на руках. У пристаней и причалов скопились десятки тысяч людей. А фашистская авиация нещадно бомбила и обстреливала их. Женщины и дети в прибрежной круче руками рыли себе норы, в которых искали спасения от стервятников, и ожидали переправы».

13 ноября будет последняя бомбежка. "Хейнкели" и "Юнкерсы 88". Сделают три захода, сбросят вразнобой бомбы, не пикируя, и улетят. Навсегда… 19-го начнется наше наступление.

За время битвы в городе погибли примерно 220 тысяч человек. Чуть ли не четверть из них – в первый же день бомбежек.

Cкрытый текст -

Эвакуация из Сталинграда

Командующий войсками Донского фронта генерал-лейтенант Рокоссовский К.К. на боевой позиции в р-не г.Сталинграда 1942 г.

Братская могила. Сталинград. 1943

Смена караула в пантеоне на Мамаевом кургане (видео)

AFilidor · 18.04.2010, 10:50

Эта штука ("Родина-мать") - почти вдвое превышает размер знаменитой "Статуи Свободы" в Пендостане.Один меч - 33 метра(9ти этажный дом)...Знакомые из Волгограда рассказывали,что с 66го года проводилось два ремонта,последний - к 60летию Победы,потому как там с того времени - многие заклепки повылетали ,и эта махина - весьма сложное даже в инженерном плане сооружение...

По теме:
В пропаганде - немцы изображались жадными злыми тупыми недоумками...И этот образ успешно поддерживался советским кинематографом,например та же самыя "серия" фильмов "Швейк на войне" и т.д(Ильинский,Тенин("Человек с ружьем"),Филлиппов)... Но после войны Сталин написал:"Мы победили САМОГО умного,вооруженного и упёртого противника"...И после этого - эта серия фильмов была закрыта,так что тот самый показ в кинотеатре(в "Место встречи изменить нельзя") этого фильма - это инсинуация...
"Недоумки" не могли взять за одну неделю Бельгию и Голландию,а потом за 4 недели - Францию...
"Недоумок" Роммель не мог бы гонять всю английскую армию с её 6ти кратным превосходстом в танках и живой силе по всей северной Африке,от Алжира до Египта,да так,что при одном его имени и появлении его первого танка на горизонте английские гарнизоны уже начинали искать белое полотенце...

Битва под Прохоровкой:
//ru.wikipedia.org/wiki/Сражение_под_Прохоровкой
(судя по потерям - еще неизвестно,кто её выиграл,с учетом того,что немцы смогли стырить 12 наших "Т-34",которые потом воевали за тот же немецкий 2й танковый корпус СС)

Самоходная Артиллерийская Установка "Фердинанд"(истребитель танков),о которой ходило много легенд в Красной армии:
//ru.wikipedia.org/wiki/Фердинанд_(САУ)
Если проследить статистику - "Фердинанд" мог пробить любой Т-34 с расстояния 500м...Т-34 мог подбить ему только гусеницу с расстояния 200м...Критическое разрушение- это только прямое попадание авиабомбы с "пешки"(Пе-2)...Кассетные бомбы с Илов-2 - не помогали...(((

САУ «Фердинанд» упоминается в известной повести Виктора Курочкина «На войне как на войне»:(по которой снят одоимённый фильм - //ru.wikipedia.org/wiki/На_войн...а_войне_(фильм) )

Саня поднёс к глазам бинокль и долго не мог оторваться. Кроме закопчённых корпусов, он увидел на снегу три грязных пятна, башню, похожую на каску, торчащий из снега казённик пушки и ещё… Он долго всматривался в тёмный предмет и наконец догадался, что это каток.

— Трёх в клочья разнесло, — сказал он.

— Двенадцать штук — как корова языком слизала. Это их «фердинанды» расстреляли, — заверил ефрейтор Бянкин.

…

За поворотом дорогу перегородило самоходное орудие «фердинанд».

… Броня у «фердинанда» вся была во вмятинах, словно её усердно долбили кузнечным молотом. Но экипаж, видимо, бросил машину после того, как снаряд разорвал гусеницу.

— Смотри, как его исклевали. Это он, гад, расколошматил наших, — заявил Щербак.

— Такую броню нашей пушкой не пробьёшь, — заметил Бянкин.

— С пятидесяти метров пробьёшь, — возразил Саня.

— Так он тебя на пятьдесят метров и подпустит!

18.04.2010, 20:20

Своего рода отрицательной сенсацией стало обращение членов Европарламента к лидерам государств и народам мира по поводу некорректности громкого празднования 60-летия Победы: мол, слишком много за Советской Россией было политической вины в том, что эта война началась.
По всем соцопросам 9 мая остается первым по значимости праздником для всех соотечественников - старых и молодых, видевших ту войну и не знавших ее. На вопросы: почему мы не можем эту войну забыть, почему она для нас величайшее переживание и величайшая слава – корреспонденту "Российской газеты"ответил писатель-фронтовик Григорий Бакланов.
Cкрытый текст -

AFilidor · 19.04.2010, 09:14

(с) "Говорят, перед нами эсэсовцы – не то «Викинг», не то «Мертвая голова», не то что-то еще более страшное."(с)

5я танковая дивизия СС "Викинг" не воевала в Сталинграде...Дон,Кавказ...
Интересен факт состава дивизии:
Кроме чисто немецких частей,еще

штурмовая бригада «Валлония»( Бельгия(????!))

эстонский добровольческий панцер-гренадерский батальон «Нарва»(!!!)

финский добровольческий батальон Ваффен-СС (с 1943 года)(???...а эти-то откуда там взялись??...Насколько я помню,Маннергейм дальше Выборга свои войска не отпускал и не распускал..Хотя,если "добровольческая"...))

Существует(правда неточно подтвержденная версия),что Маннергейм имел весьма сложные и конфликтные личные отношения с Гитлером(старому фельдмаршалу было стыдно отдавать честь ефрейтору Адольфу Шикльгруберу),и поэтому финские войска не пошли дальше Выборга,а остановились на своей,можно сказать "старой финской границе",и Маннергейм дипломатично даже сообщал Сталину о планах немецких войск...Если это принять за правду,то тогда вполне понятно,почему Сталин не стал впоследствии захватывать Финляндию,и капитуляция была принята на весьма лояльных для Финляндии условиях

19.04.2010, 11:34

Маннергейм Карл-Густав-Эмиль Карлович (04.06.1867-28.01.1951, Швейцария), барон, русский генерал-лейтенант (25.04.1917), финский фельдмаршал. Из аристократической семьи, сын крупного промышленника и землевладельца. Образование получил в Финляндском кадетском корпусе (1886), Гельсингфорсском университете (1887) и Николаевском кавалерийском училище (1889). Участник русско-японской войны. После прихода к власти большевиков уехал в Финляндию, где был назначен главнокомандующим финской армией. С декабря 1918 по июль 1919 регент Финской республики. В 1920 в знак протеста против реформирования армии по германскому образцу вышел в отставку. С 1922 г. - председатель Финского Красного Креста. С 1931 председатель Совета государственной обороны. Провел реорганизацию и перевооружение армии (в 1937 по его инициативе принят 7-летний план перевооружения), фактически создал финские ВВС.
Убежденный в неизбежности войны с СССР, Маннергейм добился финансирования строительства линии Маннергейма - глубоко эшелонированной системы оборонительных укреплений на Карельском перешейке (хотя к 1939 было построено всего 100 бетонных дотов). После того как В. М. Молотов 05.10.1939 г. пригласил к себе финскую делегацию, чтобы заявить о территориальных претензиях, Маннергейм тайно начал всеобщую мобилизацию и эвакуацию с перешейка мирного населения. Переговоры в Москве завершились безрезультатно, и в ночь на 30 ноября советские войска (предварительно организовав провокацию, использованную как повод для войны) перешли советско-финскую границу. В тот же день Маннергейм принял на себя обязанности главнокомандующего финской армией. Во время советско-финской войны 1939-40 г.г. успешно организовал сопротивления превосходящим силам противника и на первом этапе даже нанес сокрушительное поражение советским войскам. Перебросив на фронт дополнительные силы и технику, СССР начал новое наступление, 12.03.1940 г. стороны подписали мирный договор (Финляндия была вынуждена пойти на территориальные уступки, но СССР отказал в поддержке им же созданному марионеточному правительству Куусинена).
После окончания войны отказался вести переговоры с Германией по поводу совместных военных действий против СССР. После того как в начале июня у советско-финской границы началась концентрация советских войск, Маннергейм 17 июня начал всеобщую мобилизацию.
22 июня А. Гитлер, объявив войну СССР, заявил, что германские и финские войска будут сражаться вместе, что не было подкреплено никакими договоренностями. Еще до этого заявления СССР нанес превентивный удар по финским войскам, заявив, что финская авиация бомбит советскую территорию. После массированной бомбардировки Турку и Хельсинки Финляндия 26.07.1941 г. объявила войну СССР, и Маннергейм был вновь назначен главнокомандующим финской армией. Одновременно Маннергейм предупредил финское правительство, что подаст в отставку, если от него потребуют наступать на Ленинград.
Финская армия ограничилась лишь локальными операциями, при этом Маннергейм успешно противостоял любым попыткам давления со стороны Германии, требовавшей активизировать участие Финляндии в войне. 03.02.1943 г. на закрытом заседании парламента посоветовал принять меры к скорейшему выходу Финляндии из войны, в мае правительство отказалось подписать финско-германский пакт о совместных действиях. В начале 1944 г. начался зондаж о возможности заключения перемирия с СССР. 09.06.1944 г. советские войска перешли в наступление на Карельском перешейке и, хотя Маннергейм ввел в бой все резервы, взяли Выборг. При помощи Германии 20 июля наступление было остановлено, после чего советское командование начало переброску войск с финского фронта в Прибалтику.
04.08.1944 г. избран парламентом президентом Финляндии. 2 сентября 1944 г. Финляндия разорвала отношения с Германией, потребовав вывода частей вермахта из Лапландии.
5 сентября на советско-финском фронте прекращен огонь, а 19.09.1944 г. в Москве подписано соглашение о перемирии. В соответствии с условиями договора Маннергейм начал в Северной Финляндии военные действия против развернутых там частей германской 20-й горной армии.
По итогам войны Финляндия потеряла 12 % своей территории, погибло около 89 тыс. военнослужащих и 2700 мирных жителей.
31.12.1944 г. передал пост главнокомандующего силами обороны Финляндии генералу А. Хейнрихсу. 03.05.1945 г. Финляндия официально вступила в войну на стороне антигитлеровской коалиции. 04.03.1946 г. по состоянию здоровья (с 1945 г. он тяжело болел) Маннергейм сложил с себя полномочия президента страны. После окончания Второй Мировой войны Маннергейм не привлечен к судебной ответственности Союзной контрольной комиссией. В 1946 г. уехал на лечение в Швейцарию, где с 1948 г. постоянно жил в санатории Валь-Монт. Маннергейм умер в 1951-м в возрасте 84 лет. Ему самому удалось уцелеть в схватке нацизма с социализмом и сохранить национальные интересы Финляндии.
Источник: //www.hrono.ru/biograf/bio_m/mannergm.html

Маннергейм писал в своих воспоминаниях, что события 1940-41 годов вынуждали Финляндию сделать выбор между сталинской Россией и "Третьим рейхом". "Я хорошо помнил слова Сталина, - отмечал маршал, - которые он сказал финской делегации осенью 1939 года: "Понимаю, что вы хотели бы остаться нейтральными, но заверяю вас, что это невозможно. Великие державы не могут вам этого позволить".
Финский историк Мартти Туртола обнаружил в архивах МИД России в 1994 году проект акта о безоговорочной капитуляции Финляндии, который гласил, что руководство СССР вело дело к прямой оккупации Суоми. Документ планировалось подписать 28.06.1944 г., то есть через неделю после взятия Выборга, когда дорога на Хельсинки, казалось, была открыта. Безоговорочная капитуляция означала, что Советская Армия должна была оккупировать всю страну, гражданская и военная администрация подпадали под советский контроль, а войска разоружались. Золотые резервы Финляндского банка предлагалось конфисковать, вводилась цензура. По мнению историка, Сталин был не прочь присоединить Финляндию к СССР, но, скорее всего, планировал сделать из нее страну-вассала.
Как только Маннергейм стал президентом, он аннулировал подписанный экс-президентом Суоми Ристо Рюти договор о том, что Финляндия обязалась вести войну до конца.
"…Мы не можем больше позволить себе такого кровопролития, не подвергая постоянно опасности дальнейшее существование всего небольшого народа Финляндии. Я хотел бы особо подчеркнуть, что даже если судьба и не подарит успеха вашему оружию, Германия все равно выживет. Этого нельзя утверждать, говоря о Финляндии. Если наш всего лишь четырехмиллионный народ будет побежден силой оружия, можно не сомневаться, что его изгонят из страны или доведут до вымирания. Я не могу поставить мой народ перед такой угрозой. Хотя едва ли я могу надеяться, что Вы посчитаете правильным или одобрите эти мои соображения и мотивировки, все же я решил послать Вам эти строчки до окончательного решения. Вероятно, вскоре наши дороги разойдутся… /Карл Густав Маннергейм - Адольфу Гитлеру. 2 сентября 1944 г.; Карл Густав Маннергейм. Мемуары/
19 сентября 1944 года было подписано соглашение о перемирии с СССР. Условия были для финнов непростыми: уплата репараций, сдача в аренду СССР полуострова Порккала-Удд под базу ВМС, ограничения войск, изгнание частей вермахта из Северной Суоми. Но страна сохраняла независимость. Народный юмор нашел ставшую классической формулу окончания войны: "СССР победил, но Суоми вышла на второе место".
Источник: Семь дней. Линия Маннергейма: между Гитлером и Сталиным. Марат Зубко

nenci · 19.04.2010, 19:01

nenci · 19.04.2010, 19:14

20.04.2010, 10:35

БАКЛАНОВ Григорий Яковлевич (11.09.1923, Воронеж — 23.12.2009, Москва) — прозаик.
Осенью 1941 ушел добровольцем в армию, служил рядовым в гаубичном полку на Северо-Западном фронте. В ноябре 1942 г. был направлен в артиллерийское училище. После окончания училища в авг. 1943 (это был ускоренный выпуск) командовал взводом управления артиллерийской батареи на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах. Воевал на Украине, в Молдавии, Румынии, Венгрии, Австрии.
Его "Пядь земли" (1959) стала событием литературной жизни, и вызвала продолжавшиеся больше четверти века споры о "некрасовском направлении" в отечественной словесности (имеется в виду Виктор Некрасов и его "В окопах Сталинграда"), "окопной правде", "дегероизации".

Cкрытый текст -

20.04.2010, 17:24

Давно закончилась война /Владимир Гольдфайн/

20.04.2010, 22:24

Советские танки "КВ-1" и "КВ-2", встретившие немцев сразу после начала операции "Барбаросса", оказались для вермахта серьезной угрозой. Дело в том, что броня этих тяжелых танков не пробивалась ни немецкими противотанковыми пушками калибра 37 миллиметров, ни орудиями танков Pz-III, Pz-IV и Pz-38, стоявших на вооружении панцерваффе. Немцам приходилось применять против "КВ" способ борьбы, очень схожий с охотой первобытных людей на мамонта. Немецкие танки лишь отвлекали внимание экипажа "КВ", пока позади него расчет устанавливал и наводил 88-миллиметровое зенитное орудие. Только после этого и только попаданием снаряда в щель между корпусом и башней удавалось подбить советский танк. Известен случай, когда отвлеканием экипажа "КВ" занимались сразу 50 немецких танков! Тем не менее, у советской армии в 1941 году было недостаточно танков "КВ" и "Т-34", чтобы остановить стремительное продвижение вермахта в глубь страны.
Источник: //www.historyofwwii.com/articles/interestory.htm

Cкрытый текст -

21.04.2010, 14:32

Все началось с приказа Ставки Верховного главнокомандования N 0428 от семнадцатого ноября сорок первого года, подписаного Сталиным и начальником генерального штаба маршалом Шапошниковым:
"Опыт последнего месяца войны показал, что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах.
Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом - такова неотложная задача, от решения которой во многом зависит ускорение разгрома врага и низложение его армии.
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог.
2. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами...
3. При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать...
Ставке каждые три дня отдельной строкой доносить, сколько и какие населенные пункты уничтожены за прошедшие дни и какими средствами достигнуты эти результаты".

Недостатка в добровольцах, готовых отправиться в тыл врага и исполнить волю вождя, не было. Московская молодежь не щадила себя.
Зою Космодемьянскую взяли в воинскую часть N 9903, командовал ею майор Спрогис. В Кунцево, в помещении детского сада, вчерашних школьников наскоро готовили к диверсионной работе. Учили самому элементарному: стрелять, закладывать взрывчатку. Обычно полный курс проходили за десять дней. Группу Зои сочли готовой к заброске в тыл врага всего через четыре дня.
Группа получила приказ поджигать населенные пункты, занятые немцами, хотя уже было известно, что отправленные в тыл врага неопытные диверсанты действуют неумело и быстро попадают в руки немцев. Местное население, спасая свои семьи, сдавало людей, сжигающих их дома, немцам. Немецкая полевая жандамерия пойманных диверсантов после недолгого допроса вешала. Казнь совершалась публично. На грудь прикрепляли фанерную табличку с надписью "поджигатель" на двух языках.
Двадцать третьего ноября Зоина группа перебралась на занятую немцами территорию возле Наро-Фоминска. Пять дней они двигались в сторону деревни Петрищево. Считалось, что они должны были разложить костры, чтобы помочь нашим самолетам-разведчикам точнее установить линию фронта. Потом - что им дали приказ уничтожить немецкую штабную радиостанцию в Петрищево, которая мешала советской радиоразведке. Ни того, ни другого они не сделали. Большая часть группы Зои погибла, остались трое.
Вечером двадцать седьмого ноября двое из них пробрались в деревню, перерезали провод полевого телефона и подожгли конюшню. Загорелась и изба крестьянина Петра Свиридова. Тот выскочил из избы, схватил поджигателей и передал немцам.
Один - Василий Клубков - предпочел все рассказать. Он согласился работать на немцев, которые отправили перевербованного агента назад, в расположение Красной армии. Он попал в руки чекистов, и его расстреляли.
Зоя на допросе молчала, даже не выдала свое настоящее имя. Она назвала себя Таней в честь героини Гражданской войны Тани Соломахи, которую изрубили белоказаки. Утром двадцать девятого ноября 1941 года Зою Космодемьянскую повесили.
Когда немцев из этого района выбили, туда приехал корреспондент "Правды" Петр Лидов. Ему рассказали эту историю. Эксгумировали труп и с трудом опознали десятиклассницу 201-й московской школы Зою Космодемьянскую...
Посмертно ей присвоили звание Героя Советского Союза.
Источник: Леонид Млечин. Железный Шурик

22.04.2010, 12:56

Отто Кариус. "Тигры" в грязи. /Мемуары. Немецкие авторы/

Cкрытый текст -

22.04.2010, 12:57

Песенка о пехоте – Булат Окуджава

17.04.2010, 16:06	#66
laal Сообщения: n/a	Булат Окуджава. Будь здоров, школяр. Главы из повести Булат Окуджава. Будь здоров, школяр. Главы из повести Cкрытый текст - Я познакомился с тобой, война. У меня на ладонях большие ссадины. В голове моей - шум. Спать хочется. Ты желаешь отучить меня от всего, к чему я привык? Ты хочешь научить меня подчиняться тебе беспрекословно? Крик командира - беги, исполняй, оглушительно рявкай "Есть!", падай, ползи, засыпай на ходу. Шуршание мины - зарывайся в землю, рой ее носом, руками, ногами, всем телом, не испытывая при этом страха, не задумываясь. Котелок с перловым супом - выделяй желудочный сок, готовься, урчи, насыщайся, вытирай ложку о траву. Гибнут друзья - рой могилу, сыпь землю, машинально стреляй в небо, три раза... Я многому уже научился. Как будто я не голоден. Как будто мне не холодно. Как будто мне никого не жалко. Только спать, спать, спать... Потерял я ложку, как дурак. Обыкновенная такая ложка. Алюминиевая. Почерневшая. С зазубринами. И все-таки это ложка. Очень важный инструмент. Есть нечем. Суп пью прямо из котелка. А если каша... Я даже дощечку приспособил. Щепочку. Ем кашу щепочкой. У кого попросить? Каждый ложку бережет. Дураков нет. А у меня - дощечка. А Сашка Золотарев делает на палочке зарубки. Это память о погибших. А Коля Гринченко кривит губы в усмешке: - Не жалей, Сашка. На наш век баб хватит. Золотарев молчит. Я молчу. Немцы молчат. Сегодня. Лейтенант Бураков ходит небритый. Это для форсу. Я уверен. Огонь открывать не приказано. Идут какие-то переговоры. Вот и ходит наш командир от расчета к расчету. А минометы стоят в траншеях, в ложбинке. А траншеи вырыты по всем правилам устава. А уставы мы не учим. Ко мне подходит наводчик Гаврилов. Подсаживается. Смотрит на мою самокрутку: - Ты что это раскурился? - А что? - Искры по ветру летят. Темно уже. Заметят, - говорит он и оглядывается. Я гашу самокрутку о подметку. Ярким фейерверком сыплются искры. И тут же на немецкой стороне отзывается шестиствольный миномет. И где-то позади нас шлепаются мины. И Гаврилов ползет по снежку. - Говорил... твою мать! - кричит он. Разрыв за разрывом. Разрыв за разрывом. Ближе, ближе... А мимо меня бегут мои товарищи. А я сижу на снегу... Я виноват... Как я буду смотреть в глаза ребятам! Вот бежит лейтенант Бураков. Он что-то кричит. А мины падают, мины падают. И тогда я встаю и тоже бегу и кричу: - Товарищ лейтенант!.. Товарищ лейтенант! Охает первый миномет. Сразу становится уютнее. Словно у нас объявились сильные спокойные друзья. И смолкают крики. И уже все четыре миномета бьют куда-то вверх из ложбинки. И только телефонист, худенький юный Гургенидзе, восторженно вскрикивает: - Попадалься!.. Эвоэ!.. Попадалься! Я делаю то, что мне положено. Я подтаскиваю ящики с минами из укрытия. Какой я все-таки сильный. И ничего не боюсь. Таскаю себе ящики. Грохот, крики, едкий запах выстрелов. Все смешалось. Ну и сражение! Побоище! Дым коромыслом... Впрочем, я все выдумываю... По нас ни разу не выстрелили. Это мы сами шутим. Но я виноват. И все знают об этом. И все ждут, когда я сам приду и скажу, как я виноват. А уже становится темнее. Болит моя спина. Я еле успеваю хватать снег и глотать его. - Отбой! - кричит Гургенидзе. Я все расскажу командиру батареи. Пусть не думает, что я таюсь. - Товарищ лейтенант... Он сидит на краю окопчика и водит пальцем по карте. Он смотрит на меня, и я понимаю: ждет, когда я признаюсь. - Я виноват. Я совсем не подумал об этом... Делайте со мной что хотите... - А что я должен с тобой делать? - задумчиво спрашивает он. - Ты что, натворил что-нибудь? Смеется? Или забыл? Я рассказываю ему все. Начистоту. Он смотрит с удивлением. Потом машет рукой: - Послушай, иди отдыхай. При чем тут твоя самокрутка? Просто мы перешли в наступление. Просто нужно было стрелять. Иди, иди. Я иду. - Смотри не засни. Замерзнешь, - говорит вслед лейтенант. Через час мы снова на ногах. Мы снова палим в немцев. Наступление. Я не вижу его. Какое наступление, если мы сидим на месте? Неужели так будет всегда? Грохот, запах пороха, крик Гургенидзе "Попадалься! Не попадалься!.." и эта проклятая ложбинка, из которой ничего не видно. А где-то наступление. Идут танки, пехота, кавалерия, поют "Интернационал", падают, знамен не выпуская из рук. И когда небольшое затишье, я бегу на наблюдательный пункт. Я посмотрю хоть краешком глаза: а какое оно, наступление? Я подышу им. А НП - это не что-нибудь, а просто верхушка холма, и там на склоне лежат, едва высунув головы, наблюдатели, а комбат Бураков смотрит в стереотрубу. Я ползу по крутому склону и высовываюсь до пояса. И слышу, как запевают птицы. Птицы! Кто-то стягивает меня за ногу вниз. - Жить надоело? - шипит комбат. - Ты что здесь околачиваешься ? - Посмотреть хотел, - говорю я. Наблюдатели смеются. - Птицы откуда-то, - говорю я. - Птицы? - переспрашивает комбат. - Птицы... - Какие птицы? - спрашивает из окопчика телефонист Кузин. - Птицы, - говорю я и уже сам ничего не понимаю. - Разве это птицы?- устало смотрит на меня комбат. - Птицы... - смеется Кузин. Я уже начинаю понимать, что это такое. Один из наблюдателей напяливает на палку свою шапку и поднимает над собой. И тотчас запевают птицы. - Понял? - спрашивает комбат. Он хороший человек. Другой бы начал топать ногами и материться. Он хороший человек, наш комбат. Сейчас бы меня убили, если бы не он. Это он, наверное, за ноги меня подтянул. Становится темнее, темнее. Серые сумерки окутывают холмы. И я слышу, как далеко-далеко бьет пулемет. - Пулемет! - кричу я. Никто не обращает на меня внимания. - Пошли наши, - говорит комбат Бураков, - сейчас начнем. - И потом говорит мне: - На-ка погляди. Я припадаю к стереотрубе. Я вижу степь. На краю ее, на дальнем, на фоне серого неба вытянулся полоской населенный пункт. И там из конца в конец, как фейерверк, протянулись разноцветные линии трассирующих пуль. И я слышу тарахтение пулеметов, дробь автоматов. Но я не вижу наступления. Я не вижу людей. - Пошли, пошли! - кричат за моей спиной. - Где, где? И вдруг я вижу: по степи кое-где перебегают, согнувшись в три погибели, одиночные фигурки. Редко-редко. - Хватит, - говорит комбат, - иди на батарею. Я скатываюсь с холма. Я бегу. А навстречу мне плывет, покачиваясь на холмах, "виллис". А в нем сидит генерал. Я не знаю, что мне делать: пробежать или пройти строевым, приложив ладонь к козырьку... Генерал Багров. Он меня не видит. Он размахивает руками. А "виллис" приближается к наблюдательному пункту. И там уже вытянулся в ожидании комбат. И ребята стоят. И стереотруба стоит на своих трех ногах неподвижно. И генерал выскакивает из машины, подбегает к комбату: - По своим бьешь! По своим?! Комбат молчит. Только голова мотается из стороны в сторону. А потом генерал смотрит в стереотрубу, а комбат что-то объясняет ему. И генерал жмет ему руку. "Чудеса!" - думаю я. - Отбой! - кричит в телефон Кузин. На батарее тишина. Все словно прислушиваются. А минометы, как собаки, присели на задние лапы и тоже молчат. - Что у тебя с ладонями? - спрашивает старшина. Ладони мои в крови. Я не понимаю, откуда может быть кровь. Я пожимаю плечами. - Это от минных ящиков, - говорит Шонгин. Сейчас мне будут делать перевязку. Старшина поворачивается и уходит. Это он, наверно, пошел санинструктора звать. Я стою с вытянутыми руками. Сколько, наверное, крови вытекло! Сейчас меня перевяжут, и я напишу домой письмо... - Иди вымой руки, - говорит, обернувшись, старшина, - сейчас позицию менять будем. ОТКРЫТЫЙ СЧЕТ ...А кто считал, сколько раз мы уже позицию меняем? Кто считал? А сколько я поросят передал заряжающему нашему Сашке Золотареву? А как у меня руки болят... Мы ведь не просто позицию меняем: лишь бы переменить. Мы вперед идем. Моздок уже за спиной где-то. Давай, давай! Теперь-то я уже наверняка ложку достану. Хорошую, новенькую ложку буду иметь. А вот бой кончится, выдаст старшина мне сапоги... Это когда кончится. А когда он кончится?.. Все кланяется Коля Гринченко. Он припадает к прицелу. Выгибается весь. Он ведь длинный. - Взво-о-од!.. - кричит Карпов. Он взмахивает веточкой. Он стоит бледный такой. - Огонь! Сашка Золотарев сбросил с себя шинель. Ватник распахнул. Губы белые. Он только закидывает мины в ствол, только закидывает. И ахает каждый раз. И миномет ахает. Сквозь залпы и крики слышно, как в немецком расположении начинает похрюкивать "ванюша". И где-то за батареей нашей ложатся его страшные мины. - Как бы не накрыл, - говорит Шонгин. Он даже кричит: - Накроет, и все тогда! - Отбой! - кричит Карпов. - Слава богу, - жалобно смеется Сашка, - руки оторвались. Заменить-то нечем. Приходят из укрытия "ЗИСы". Цепляем минометы. И снова хрюканье "ванюши", и шуршание мин над головой, и визг их где-то за спиной. Пронесло. Опять пронесло. Как противна беспомощность собственная. Что я, кролик? Почему я должен ждать, когда меня стукнет? Почему ничего от меня не зависит? Стою себе на ровном месте, и вдруг - на тебе... Лучше в пехоту, лучше в пехоту... Там хоть пошел в атаку, а-а-а-а-а!.. И уж кто кого... и никакого страха - вот он враг. А тут по тебе бьют, а ты крестишься: авось да авось... Вот опять. Похрюки-вает "ванюша" все настойчивей, упрямей. Все чаще ложатся мины, все ближе. Истошно кричат наши "ЗИСы", выкарабкиваются из зоны огня... Скорей же, черт! И снова похрюкиванье. Мирное такое. Раз и еще раз. И вой... - Ложись! Шонгин сзади кружится на одном месте. - Грибы собираете? - кричит Карпов. - Обмотка... И он кружится, кружится, ловит свою обмотку, словно котенок с клубком играет. В бок мне ударяет чем-то. Конец?.. Слышно, бегут. Это ко мне. Нет, мимо. Жив я! Мамочка моя милая... жив... Снова жив... Я жив... я еще жив... у меня во рту земля, а я жив... Это не меня убили... Все бегут мимо меня. Встаю. Все цело. Мамочка моя милая... все цело. Там недалеко Шонгин лежит. И Сашка стоит над ним. Он держится рукой за подбородок, а рука у него трясется. Это не Шонгин лежит, это остатки его шинели... Где же Шонгин-то? Ничего не поймешь. Вот его котелок, автомат... ложка! Лучше не смотреть, лучше не смотреть. - Прямое попадание, - говорит кто-то. Коля берет меня на плечи. Ведет. И я иду. - Землю-то выплюнь, - говорит он, - подавишься. Мы идем к машинам. Они уже трогаются. Возле Шонгина осталось несколько человек. - Давай, давай, - подсаживает меня Коля. - Все целы? - спрашивает Карпов. - Остальные все, - говорит Коля. ...К вечеру въезжаем в какой-то населенный пункт. И останавливаемся. Неужели все? Неужели спать? Подходит кухня. В животе пусто, а есть не хочется. Мы сидим втроем на каком-то бревне. Я отхлебываю суп прямо из котелка. - Фрицы сопротивляются, - говорит Сашка. - Теперь уже пошло, - говорит Коля. - Теперь наши стали и днем летать, - говорю я. - А голова-то у тебя цела? - спрашивает Коля. - У него голова как котел. Все выдержит, - говорит Сашка. Он смеется. Тихонечко. Про себя. - Жалко Шонгина, - говорю я. Мы молча доедаем суп. - А тебе без ложки-то легче, - говорит Коля, - хлебнул пару раз - и все. А тут пока его зачерпнешь, да пока ко рту поднесешь, да половину прольешь... - А я тут ложки видел немецкие, - говорит Сашка, - новенькие. Валяются. Надо бы тебе принести их. И он встает и отправляется искать ложки. Будет и у меня ложка! Правда, немецкая. Да какая разница... Сколько я без ложки прожил! Теперь зато с ложкой буду. Ложки и в самом деле хорошие. Алюминиевые. Целая связка. - Они мытые, - говорит Сашка, - фрицы чистоту любят. Выбирай любую. Ложки лежат в моих руках. - Они мытые, - говорит Сашка. Ложек много. Выбирай любую. После еды ее нужно старательно вылизать и сунуть в карман поглубже. А немец тоже ее вылизывал. У него, наверное, были толстые мокрые губы. И когда он вылизывал свою ложку, глаза выпучивал... - Они мытые, - говорит Сашка. ...А потом совал за голенище. А там портянки пропревшие. И снова он ее в кашу погружал, и снова вылизывал... На одной ложке - засохший комочек пищи. - Ну, что ж ты? - говорит Коля. Я возвращаю ложки Золотареву. Я не могу ими есть. Я не знаю почему... Мы сидим и курим. - "Рама" балуется, - говорит Коля и смотрит вверх. Над нами летает немецкий корректировщик. В него лениво постреливают наши. Но он высоко. И уже сумерки. Он тоже изредка постреливает в нас. Еле-еле слышна пулеметная дробь. - Злится, - говорит Коля, - вчера небось по этой улице ногами ходил, летяга фашистский. А Сашка по одной швыряет ложки. Размахивается и швыряет. И вдруг одна ложка попадает мне в ногу. Как это получилось, понять не могу. - Больно, - говорю я, - что ты ложки раскидываешь? - А я не в тебя, - говорит Сашка. А ноге все больней и больней. Я хочу встать, но левая нога моя не выпрямляется. - Ты что? - спрашивает Коля. - Что-то нога не выпрямляется, - говорю я, - больно очень. Он осматривает ногу. - Снимай-ка ватные штаны, - приказывает он. - Что ты, что ты, - говорю я, - зачем это? Меня ж не ранило, не задело даже... - Но мне страшно уже. Где-то там, внутри, под сердцем, что-то противно копошится. - Снимай, говорю, гад! Я опускаю стеганые ватные штаны. Левое бедро в крови. В белой кальсонине маленькая черная дырочка, и оттуда ползет кровь... Моя кровь... А боль затухает... только голова кружится. И тошнит немного. - Это ложкой, да? - испуганно спрашивает Сашка. - Что же это такое? - "Рама", - говорит Коля, - хорошо, что не в голову. Ранен!.. Как же это так? Ни боя, ничего. В тишине вечерней. Грудью на дот не бросался. В штыки не ходил. Коля уходит куда-то, приходит, снова уходит. Нога не распрямляется. - Жилу задело, - говорит Сашка. - Что ж никто не идет? - спрашиваю я. - Я ведь кровью истеку. - Ничего, крови хватит. Ты вот прислонись-ка, полежи. Приходит Коля. Приводит санинструктора. Тот делает укол мне: - Это чтобы столбняка не было. Перебинтовывает. Меня кладут на чью-то шинель. Кто-то приходит и уходит. Как-то все уже неинтересно. Я долго лежу. Холода я не чувствую. Я слышу, как Коля кричит: - Замерзнет человек! Надо в санбат отправлять, а старшина, гад, машину не дает. Кому это он говорит? А-а, это комбат идет ко мне. Он ничего не говорит. Он смотрит на меня. Может быть, сказать ему, чтобы велел сапоги мне выдать? А впрочем, к чему они мне теперь?.. Подходит полуторка. На ней бочки железные из-под бензина. - Придется меж бочек устроиться, - слышу я голос комбата. Какая разница, где устраиваться. Мне суют в карман какие-то бумаги. Не могу разобрать, кто сует... Какая, впрочем, разница? - Это документы, - говорит Коля, - в медсанбате сдашь. Меня кладут в кузов. Пустые бочки, как часовые, стоят вокруг меня. - Прощай, - говорит Коля, - ехать недолго. - Прощай, Коля. - Прощай, - говорит Сашка Золотарев, - увидимся. - Прощай, - говорю я. - Конечно, увидимся. И машина уходит. Все. Я сплю, пока мы едем по дороге, по которой я двигался на север. Я сплю. Без сновидений. Мне тепло и мягко. Бочки окружают меня. Я просыпаюсь на несколько минут, когда меня несут в барак медсанбата. Укладывают на пол. И я засыпаю снова. ...Это большая, прекрасная комната. И стекла в окнах. И тепло. Топится печь. Меня тормошит кто-то. Это сестра в белом халате поверх ватника. - Давай документы, милый, - говорит она, - нужно в санитарный поезд оформлять. В тыл повезут. Я достаю документы из кармана. Вслед за ними выпадает ложка. Ложка?! - Ложку-то не потеряй, - говорит сестра. Ложка?.. Откуда у меня ложка?.. Я подношу ее к глазам. Алюминиевая сточенная ложка, а на черенке ножом выцарапано "Шонгин"... Когда же это я успел ее подобрать? Шонгин, Шонгин... Вот и память о тебе. Ничего не осталось, только ложка. Только ложка. Сколько войн он повидал, а эта последняя. Бывает же когда-нибудь последняя. А жена ничего не знает. Только я знаю... Я упрячу эту ложку поглубже. Буду всегда с собой носить... прости меня, Шонгин, старый солдат... Сестра возвращает мне бумаги. - Спи, - говорит она, - спи. Чего губы-то дрожат? Теперь уже не страшно. Теперь уже не страшно. Что уж теперь? Теперь мне ничего не нужна. Даже сапоги не нужны. Теперь я совсем один. Вдруг Коля войдет и скажет: "Теперь наступление. Теперь лафа, ребята. Теперь будем коньячок попивать..." Или вдруг войдет Сашка Золотарев: "Руки у меня отвалива-ются от работы, а заменить нечем..." А Шонгин скажет: "Э-э, болтать вы горазды. Паскуды вы, ребята..." А Шонгин теперь ничего не скажет. Ничего. Какой же я солдат даже из автомата ни разу не выстрелил. Даже фашиста живого ни одного не видал. Какой же я солдат? Ни одного ордена у меня, ни медали даже... А рядом со мной лежат другие солдаты. Я слышу стоны. Это настоящие солдаты. Эти все прошли. Все повидали. В барак вносят новых раненых. Одного кладут рядом со мной. Он смотрит на меня. Бинт у него соскочил со лба. Он его накладывает снова. Матерится. - Сейчас, сейчас, милый, - говорит сестра. - А мне и без вас тошно, - говорит он. И смотрит на меня. Глаза у него большие, злые. - Из минометной? - спрашивает он. - Да, - говорю я. - Знакомый? Знаешь наших-то? - Знаю, знаю, - говорит он, - всех знаю. - Тебя когда это? - Утром. Вот сейчас. Когда же еще? - А Коля Гринченко... - И Колю твоего тоже. - И Сашку? - И Сашку тоже. Всех. Подчистую. Один я остался. - И комбата?.. Он кричит на меня: - Всех, говорю! Всех! Всех... И я кричу: - Врешь ты все! - Врет он, - говорит кто-то, - ты его глаз не видишь, что ли? - Ты его не слушай, - говорит сестра, - он ведь не в себе. - Болтать он горазд, - говорю я, - наши вперед идут. И мне хочется плакать. И не потому, что он сказал вдруг такое. А потому, что можно плакать и не от горя... Плачь, плачь... У тебя неопасная рана, школяр. Тебе еще многое пройти нужно. Ты еще поживешь, дружок... Отдельные мотивы повести использованы в кинофильме "Женя, Женечка и "катюша""

17.04.2010, 19:29	#67
laal Сообщения: n/a	НЕКРАСОВ Виктор Платонович (4(17).06.1911, Киев - 03.09.1987, Париж) - русский советский прозаик. С августа 1941 года — в армии. Воевал в Сталинграде, на Украине, в Польше. После второго ранения в Люблине в 1944 г. демобилизовался в звании капитана. Награды — медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды. В 1946 Виктор Некрасов опубликовал в журнале «Знамя» повесть «В окопах Сталинграда». В 1947 она была удостоена Сталинской (Государственной) премии; в последующие годы переиздана большинством советских издательств общим тиражом в несколько миллионов экземпляров, переведена на 36 языков. В 1957 по повести «В окопах Сталинграда» на Ленинградской киностудии был поставлен фильм "Солдаты". В 1969, после того как Некрасов подписал коллективное письмо в связи с процессом украинского литератора Черновола и выступил в день 25-летия расстрела евреев в Бабьем Яре, на него было заведено персональное дело. В 1972 «...за то, что позволил себе иметь собственное мнение, не совпадающее с линией партии», как было сказано в решении, Некрасова исключили из КПСС. Его перестали печатать, были остановлены съёмки к/ф по его сценарию, отменена публикация статей, посвящённых его творчеству. В 1974 году после продолжавшегося почти двое суток обыска и серии многочасовых допросов в КГБ Некрасову пришлось эмигрировать. Его книги были изъяты из библиотек, имя было запрещено упоминать в печати, оно вычёркивалось даже в библиографических справочниках; писатель был лишён советского гражданства. С самого начала всё, что он писал, никак не вписывалось в рамки одобряемой советскими властями литературы.Его первую повесть «В окопах Сталинграда» от запланированного руководством СП разгрома спас необъяснимый каприз И. Сталина, собственноручно внёсшего имя Некрасова в список лауреатов Сталинской премии. Однако эта «охранная грамота» на дальнейшее его творчество не распространялась. Написанное позже, как правило, подвергалось инспирированной руководящими идеологическими службами резкой уничтожающей критике Cкрытый текст - В. Некрасов. "Записки зеваки": Бабий Яр. Чёрные дни Киева… Сейчас Яра нет. От замыт. Его пересекает асфальтированная дорога. Тридцать лет назад этой дороги не было. А был глубокий, до пятидесяти метров, Яр, овраг. Постепенно мелея и расширяясь, он тянулся до Подола, до Куренёвки. Это была окраина Киева — Сырец. Жилья здесь не было. Ближе к городу за кирпичной оградой было еврейское кладбище. Сейчас его тоже нет. В первую же неделю немецкой оккупации, на стенах киевских домов появились объявления о том, что «все жиды города Киева должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Дохтуровской (возле кладбища) с документами, деньгами, ценными вещами, тёплой одеждой, бельём и прочим». Ни заглавия, ни подписи на серых афишках не было. Развешены они были по всему городу. Моя мать тоже читала. У неё было много друзей евреев. Она ходила по этим друзьям и упрашивала, умоляла их никуда не ходить. Бежать, скрыться, хотя бы у неё. Мне непонятна магия этого объявления. Считали почему-то, что евреев сгонят в гетто. Или увезут куда-то. Куда? Не важно, куда-то… Никто из маминых знакомых не послушался её. Пошли. Мама их провожала. Лизу Александрову, маленькую, большеглазую еврейку, и её родителей-стариков. Где-то у еврейского кладбища маму и других провожающих, а их было много, прогнали. Здоровенные солдаты с засучёнными рукавами и полицаи в чёрной форме с серыми обшлагами. Где-то дальше, впереди, слышна была стрельба, но мать тогда ничего не поняла… Трагедия Бабьего Яра известна. Хочу только подчеркнуть — это было первое столь массовое и в столь сжатый срок сознательное уничтожение людьми себе подобных. Сто тысяч за три дня! Разве что Варфоломеевская ночь может сравниться — там было убито до тридцати тысяч гугенотов. Бабий Яр — это старики, женщины, дети. Это беспомощные. Люди покрепче, помоложе, и не только евреи, нашли здесь свой удел уже позже — немцам понравился этот Яр. Потом немцы ушли. Пытались скрыть следы своих преступлений. Но разве скроешь… Заставляли военнопленных сжигать трупы. Складывать в штабеля и сжигать. Но всего не сожжёшь. Потом овраг замыли. Каждый год 29 сентября сюда приходят люди с венками и цветами. …Я видел много памятников жертвам фашизма. Плохих и хороших. Кричащих и безмолвных. Но ни один не произвёл на меня такого впечатления, как памятник в Треблинке. Там только камни. Сотни, тысячи камней. Разной величины и формы. Острые, тупые, оббитые, покосившиеся. Одни камни. Точно проросшие сквозь землю. Мороз проходит по коже… *** Эти строки писались 2 февраля 1975 года — в 32-ю годовщину разгрома немцев в Сталинграде. За два дня до этого, 31 января, капитулировала южная группировка во главе с Паулюсом, в этот же день — северная. Дни стояли солнечные, яркие, морозные. Вереницы пленных, в длинных шинелях, закутанные в одеяла, с громадными мешками за плечами (Господи, чего только в них не было, даже альбомы с коллекциями марок), стекались к Волге. Появились первые беженцы — на детских саночках, с жалким скарбом и детишками возвращались к несуществующим своим жилищам. Мальчишки уже ползали по пушкам и подбитым танкам. Бои, если уже не бушевавшие, а догоравшие в развалинах, откатились куда-то далеко на запад. Только весёлые автоматные трели выпивших победителей нарушали неожиданную, неправдоподобную тишину города. Война в Сталинграде кончилась! Пьяный Чумак на последней странице «В окопах Сталинграда» спрашивает пьяного Керженцева: — Почему так вышло? А? Помнишь, как долбали нас в сентябре? И всё-таки не вышло. Почему? Почему не спихнули нас в Волгу? Я задаю себе этот же вопрос сейчас, тридцать два года спустя. Почему не вышло? Существует прелестный, возможно и придуманный, но тем не менее прелестный рассказ одного известного актёра о его беседе с маршалом Тимошенко. Ехали они куда-то вместе в поезде. Естественно — выпили. И тут рассказчик спрашивает у маршала: — Скажите, товарищ маршал, как же это вышло в 41-м году, когда немцы уже вплотную подошли к Москве? Ещё шаг и… и вот, не взяли. Маршал посмотрел на актёра: — А чёрт его знает! (В рассказе маршал высказался более определённо.) Заговорили потом о Ленинграде, Сталинграде, Курской дуге, и на всё был один ответ: — А чёрт его знает! Наутро маршал пришёл в себя, ополоснулся, опохмелился и доверительно наклонился к рассказчику: — Слушай, я вчера, кажется, наговорил чего-то лишнего… Забудь! Было это или не было, трудно сказать, но для меня, как и для маршала, Москва, Ленинград и Сталинград, в котором я провоевал пять с половиной месяцев, всё же остаются загадками. Москвичи, пережившие день 16 октября 1941 года, говорят, что город можно было взять голыми руками. Трагические слова Левитана по радио, что «положение создалось угрожающее», и остановившееся внезапно метро, до последнего момента работавшее, как часовой механизм, — деморализовали окончательно. Начался исход, сжигали бумаги, партбилеты, выбрасывали сочинения Ленина и Сталина — город был готов… Немцы остановились у Химок и дальше не пошли. Мой друг, оборонявший Ленинград, говорил мне: «Были дни, когда немцы могли, перешагнув через наши спящие тела, без единого выстрела войти в город». В Сталинграде немцы не смогли спихнуть в Волгу дивизию Родимцева, глубина обороны которой была двести метров… В сентябре, октябре превосходство немцев было подавляющим. Авиация их господствовала в небе. Пополнение мы получали из одних сопливых детей, стариков да не говорящих по-русски узбеков. Инженерное оборудование — курам на смех: несколько десятков противотанковых и противопехотных мин, спираль Бруно да МЗП — малозаметное препятствие. В батальонах сорок активных штыков казались уже роскошью. В тридцатую годовщину разгрома немцев я выступал по Сталинградскому телевидению. Озарённый лучами прожекторов, я сидел в кресле в полукилометре от своей бывшей передовой, а ныне — размахивающей мечом восьмидесятиметровой Матери-Родины. — Расскажите, как вы воевали в те дни, — сказали мне. Я начал было об этих самых минах и Бруно, о том, что лопат не хватало, воровали друг у друга, но меня перебили: — Об этом не надо. Лучше о героизме… Милейшим людям со Сталинградского телевидения невдомёк было — и это через тридцать-то лет! — что в этом и был героизм — ничего нет, а стояли. И выстояли… Впрочем, и Гитлер со всем своим генералитетом чего-то не додумал. Ведь город, как таковой, фактически был взят. Вокзал, весь центр, на юг почти до Сарепты, на север до завода «Метиз». Осталось несколько вцепившихся в руины заводов и на Мамаевом кургане дивизий — плюнь на них и закрепи оборону — Сталинград, мол, взят, займись другими фронтами… Но я не стратег. Я, как маршал — чёрт его знает…

17.04.2010, 23:14	#68
laal Сообщения: n/a	Адольф Гитлер: "Подождем 23 августа. 23 августа русские на Волге так запаникуют, что убегут из Сталинграда без оглядки за Урал в Сибирь". Был установлен предельный срок взятия города – 25 августа. Утром 23-го августа крупная группировка танков, мотопехоты, артиллерии накануне форсировала Дон, и при поддержке крупных сил авиации нанесла удар по 87-й стрелковой дивизии. Прорвав фронт, враг устремился на Сталинград. В 15 часов 18 минут мирную тишину города взорвал сигнал воздушной тревоги. За один день воздушной операции летчики 4-го германского воздушного флота генерал-полковника фон Рихтгофена практически уничтожили крупный город. Они взлетали с полевых аэродромов. Рядом пролегала железнодорожная ветка, и фашисты могли бесперебойно снабжать свои эскадрильи всем необходимым. Две с половиной тысячи самолето-вылетов… Небо было черным. Более тысячи самолетов имел фон Рихтгофен, чтобы выполнить поставленный Гитлером приказ. Пять дней и ночей город был в кромешном аду. Начальник Сталинградского управления НКВД Александр Воронин: "На город надвигалась громадная тень от двухмоторных «Хейнкель-111". Каждый самолет нес до четырех тонн бомб и среди них фугасные, предназначенные для разрушения жилых кварталов, цехов заводов, укрытий. Неисчислимое количество зажигательных бомб посыпалось на город, рождая сотни пожаров… Для бомбежки самолеты летали челночно: отбомбившись, они уступали место новым бомбардировщикам, а сами тем временем заправлялись на аэродромах смертоносным грузом и вылетали вновь». Председатель ГКО Алексей Чуянов: "Даже заикаться об эвакуации нельзя было. Звонил Сталин и требовал принять все меры, чтобы не допустить эвакуации. «Эвакуация - сказал вождь, - это паника». Эвакуация будет организована только на следующий день, 24 августа; за Волгу было отправлено около трехсот тысяч человек. Командир Волжской флотилии капитан первого ранга в отставке Георгий Захаров: "Охваченные ужасом женщины и дети бежали толпами к берегу Волги, пытаясь там найти спасение. Туда же бежали и ползли раненые. Тяжелораненых бойцов и жителей санитары везли на подводах или просто несли на носилках или на руках. У пристаней и причалов скопились десятки тысяч людей. А фашистская авиация нещадно бомбила и обстреливала их. Женщины и дети в прибрежной круче руками рыли себе норы, в которых искали спасения от стервятников, и ожидали переправы». 13 ноября будет последняя бомбежка. "Хейнкели" и "Юнкерсы 88". Сделают три захода, сбросят вразнобой бомбы, не пикируя, и улетят. Навсегда… 19-го начнется наше наступление. За время битвы в городе погибли примерно 220 тысяч человек. Чуть ли не четверть из них – в первый же день бомбежек. Cкрытый текст - Виктор Некрасов. "В окопах Сталинграда": "За всю свою жизнь не припомню я такой осени. Прошел сентябрь-ясно-голубой, по-майскому теплый, с обворожительными утрами и задумчивыми фиолетовыми закатами. По утрам плещется в Волге рыба, и большие круги расходятся по зеркальной поверхности реки. Высоко в небе, курлыча, пролетают запоздалые журавли. Левый берег из зеленого становится желтым, затем красновато-золотистым. На рассвете, до первых залпов артиллерии, затянутый предрассветным прозрачным туманом, беззаботно спокойный и широкий, с еле-еле прорисовывающимися только полосками дальних лесов, он нежен, как акварель. Медленно и неохотно рассеивается туман. Некоторое время держится еще застывшей молочной пеленой над самой рекой, потом исчезает, растворившись в прозрачном утреннем воздухе. И задолго до первых лучей солнца ударяет первая дальнобойка. Переливисто раскатывается эхо над непроснувшейся Волгой. Затем вторая, третья, четвертая, и, наконец, все сливается в сплошном, торжественном гуле утренней канонады. Так начинается день. А с ним… Ровно в семь, бесконечно высоко, сразу глазом и не заметишь, появляется «рама». Поблескивая на виражах в утренних косых лучах стеклами кабины, долго, старательно кружит она над нами. Назойливо урчит своим особым, прерывистым по звуку мотором и медленно, точно фантастическая двухвостая рыба, уплывает к себе на запад. Это вступление. За ним – «певуны». «Певуны», или «музыканты» – по-нашему, «штукас» по-немецки, красноносые, лапчатые, точно готовящиеся схватить что-то птицы. Бочком как-то, косой цепочкой плывут они в золотистом осеннем небе среди ватных разрывов зенитных снарядов. Едва протерев глаза, покашливая от утренней папиросы, вылезаем мы из своих землянок и, сощурившись, следим за первой десяткой. Она определит весь день. По ней мы узнаем, какой у немцев по расписанию квадрат, где сегодня земля будет дрожать, как студень, где солнца не будет видно из-за дыма и пыли, на каком участке всю ночь будут хоронить убитых, ремонтировать поврежденные пулеметы и пушки, копать новые щели и землянки взамен исчезнувших, стертых с лица земли. Когда цепочка проплывает над нашей головой, мы облегченно вздыхаем, скидываем рубашки и поливаем друг другу воду на руки из котелков. Когда же передний, не долетев еще до нас, начинает сваливаться на правое крыло, мы забиваемся в щели, ругаемся, смотрим на часы – господи боже мой, до вечера еще целых четырнадцать часов! – и, скосив глаза, считаем свистящие над головой бомбы. Мы уже знаем, что каждый из «певунов» тащит у себя под брюхом от одиннадцати до восемнадцати штук, что сбросят их не все сразу, сделают еще два или три захода, психологически распределяя дозы, и что в последнем заходе особенно устрашающе загудят сирены, а бомбы сбросит только один, а может, даже и не сбросит, а только кулаком помашет. И так будет длиться целый день, пока солнце не скроется за Мамаевым курганом. Или нас, или соседей. Если не соседей, так нас. Если не бомбят, так лезут в атаку. Если не лезут в атаку – бомбят. Время от времени прилетают тяжелые «юнкерсы» и «хейнкели». Их отличают по крыльям и моторам. У «хейнкелей» крылья закругляющиеся, у «юнкерсов» обрубленные и моторы с фюзеляжем в одну линию, как гребешок. Плывут высоко, углом вперед, и бомбы свои, светлые и тяжелые, роняют лениво, вразнобой, не снисходя до пикировки. Поэтому мы их не любим – эти тяжелые «юнкерсы»: никогда не знаешь, куда уронят бомбы. И залетают всегда со стороны солнца, чтоб глаза слепить. Целый день звенят в воздухе «мессеры», парочками рыская над берегом. Стреляют из пушек. Иногда сбрасывают по четыре небольшие аккуратненькие бомбочки, по две из-под каждого крыла, или длинные, похожие на сигару, ящики с трещотками, противопехотными гранатами. Гранаты рассыпаются, а футляр долго еще кувыркается в воздухе, а потом мы стираем в нем белье – две половинки, совсем как корыто. По утрам, с первыми лучами солнца, неистово гудя, проносятся над головами наши «илюши» – штурмовики, и почти сейчас же возвращаются, продырявленные, бесхвостые, чуть не задевая нас колесами. Возвращается половина, а то и меньше. «Мессеры» долго еще кружатся над Волгой, а где-то далеко, за Ахтубой, чернеет печальный черный гриб горящего самолета. Задравши до боли в позвоночнике головы, мы следим за воздушными боями. Я никак не могу угадать, где наши и где немцы – маленькие черненькие самолеты вертятся как сумасшедшие высоко в поднебесье – иди разбери. А дни стоят один другого лучше, голубые, безоблачные, самые что ни на есть летные. Хоть бы туча появилась, хоть бы дождь когда-нибудь пошел. Мы ненавидим эти солнечные, ясные дни, этот застывший в своей голубизне воздух. Мы мечтаем о слякоти, тучах, дожде, об осеннем хмуром небе. Но за весь сентябрь и октябрь мы только один раз видали тучу. О ней много говорили, подняв кверху обслюненный палец, гадали, куда она пойдет, но она, проклятая, прошла стороной, и следующий день по-прежнему был ясный, солнечный, жужжащий самолетами. Один только раз, в начале октября, немцы дали нам отдых – два дня: материальную часть, должно быть, чистили. Кроме «мессеров», самолетов не было. В эти два дня купали в корытах бойцов и меняли белье. Потом опять началось. Немцы рвутся к Волге. Пьяные, осатанелые, в пилотках набекрень, с засученными рукавами. Говорят, перед нами эсэсовцы – не то «Викинг», не то «Мертвая голова», не то что-то еще более страшное. Кричат как оглашенные, поливают нас дождем из автоматов, откатываются, опять лезут. Дважды они чуть не выгоняют нас из «Метиза», но танки их путаются в железном хламе, разбросанном вокруг завода, и это нас спасает. Так длится… кто его знает сколько… пять, шесть, семь, а может быть, и восемь дней. И вдруг – стоп… Тишина. Перекинулись правее – на «Красный Октябрь». Долбят его с воздуха и с земли. А мы смотрим, высунув головы из щелей. Только щепки летят. А щепки – это десятитонные железные балки, фермы, станки, машины, котлы. Третий день не проходит оранжево-золотистое облако пыли над заводом. Когда дует северный ветер, все это облако наваливается на нас, и тогда мы выгоняем всех бойцов из землянок, так как немецкой передовой не видно, а они, сукины сыны, могут ударить под шумок. Но в общем спокойно, только минометы работают да наша артиллерия с того берега. И мы сидим у своих землянок, курим, ругаем немцев, войну, авиацию и тех, кто ее придумал. «Посадил бы я этих изобретателей Райтов в соседнюю щель – интересно, что бы запели». Потом гадаем, когда же свалится последняя труба на «Красном Октябре». Позавчера их было шесть, вчера три, сегодня осталась одна – продырявленная, с отбитой верхушкой. Стоит себе и не падает назло всем… Так проходит сентябрь. Идет октябрь." Эвакуация из Сталинграда Командующий войсками Донского фронта генерал-лейтенант Рокоссовский К.К. на боевой позиции в р-не г.Сталинграда 1942 г. Братская могила. Сталинград. 1943 Смена караула в пантеоне на Мамаевом кургане (видео)

18.04.2010, 20:20	#70
laal Сообщения: n/a	Своего рода отрицательной сенсацией стало обращение членов Европарламента к лидерам государств и народам мира по поводу некорректности громкого празднования 60-летия Победы: мол, слишком много за Советской Россией было политической вины в том, что эта война началась. По всем соцопросам 9 мая остается первым по значимости праздником для всех соотечественников - старых и молодых, видевших ту войну и не знавших ее. На вопросы: почему мы не можем эту войну забыть, почему она для нас величайшее переживание и величайшая слава – корреспонденту "Российской газеты"ответил писатель-фронтовик Григорий Бакланов. Cкрытый текст - - Григорий Яковлевич, насколько мне известно, вы ушли на фронт в семнадцать, сдав экстерном выпускные экзамены. Почему, зачем? - Это была война с фашизмом (мы еще не знали, что такое фашизм, потому что только был заключен договор Сталина с Гитлером). Сочувствие наше, насколько я помню людей того времени, было на стороне союзников против Гитлера и фашистов. И мы знали, что война будет. Никто не сомневался, что война будет. Желание идти защищать Родину - было очень распространено среди молодых, да и не только молодых. Мой старший брат пошел в ополченческую дивизию, он был студентом МГУ исторического факультета. Погиб под Москвой. Такой была атмосфера тех первых месяцев. Я просился в артиллерийский полк. Пришел к командиру, попросил взять, и он взял. Зачем я ему нужен был - даже не знаю, наверное, он меня просто пожалел. Вначале я был на Северо-Западном фронте, оттуда меня через год отправили в училище, а потом я уже воевал на 3-м Украинском, Юго-Западном. - Что вы видели, что чувствовали, когда попали на фронт? Каким был самый первый день? - Нас привезли зимой. Это было начало 42-го года, по-моему, февраль. Морозы жуткие, за сорок. Ехали мы очень долго. Тогда все долго было. Ну, выгрузили нас на станции, и пошли мы пешком. Куда идем, не знаем. Зимняя дорога, впереди прошли тракторы с волокушами (это сбитый из бревен тяжелый треугольник, которым расчищают дорогу). Дали нам по сухарю ржаному и по тонкому ломтику мороженой колбасы. Вот я ее согревал во рту и помню до сих пор этот мясной вкус от шкурки. Шли мы всю ночь, валенок нам тогда еще не дали, шли в сапогах. Один раз был привал. Развели мы костер, я снял свои портянки, стал сушить, вдруг "Подъе-ем! Выходи строиться!", а у меня они еще не просохли. Я старшине, а он говорит: "Тебя что, война будет ждать"? Ну и черт с тобой, говорю, я же ноги отморожу! Замотал сухим концом, и, вы знаете, не отморозил, не отомстил старшине. Вот, собственно, и есть мой первый день. Война - штука суровая. - Вы, наверняка, были самым молодым в полку? - Некоторое время был. Потом сказали, что было пополнение и есть кто-то моложе. Я очень расстроился (смеется). Человек же всегда хочет быть первым. Ну что мне от этого первенства? Ничего, верно? И все-таки вот - я самый-самый. Я этим очень гордился. А тут у меня вдруг это первенство отняли, а в действительности ли был кто-то моложе меня или нет - я не знаю, это же все по слухам. - Что было тогда самым страшным? - Мороз. Самым страшным на Северо-Западном фронте был мороз. Бои там были вялые, по сравнению с другими фронтами. Мы окружали 16-ю немецкую армию, окружили ее, но сделать с ней ничего не могли, она все время пробивала проход, у станции Рамушево (вот видите, названия все помню) и шли бесконечные бои. Долгие, тяжелые. Обмороженных в ту зиму было больше, чем раненых. - Чем вас кормили? - Нам привозили хлеб и каждому давали по буханочке: 950 граммов - это все-таки, знаете! Но этот хлеб всегда был мороженый. Мы его отогревали у костра: отогреешь, снимешь его руками (а он раскисший весь) и ешь. - Простите мне этот вопрос, но вы ведь пришли на фронт школьником, у вас были какие-то знания, связанные с военными действиями? - Вот сейчас, провоевав войну, вспоминая те бои, могу сказать, что воевать мы не умели. Мы учились воевать на войне. С немцами, которые уже подготовились, у которых была самая мощная в Европе армия с боевым опытом. Вот, скажем, командующим нашей армии был генерал Берзарин, который потом командовал армией под Берлином у Жукова в 45-м году. Он впервые на Северо-Западном фронте применил наступление с прожекторами, когда наши прожектора ослепили артиллерийские позиции. В районе деревни Ямник мы их сразу ослепили, радиорепродукторы заиграли "Интернационал", пехота пошла, танки пошли (танков у нас было пять, выкрашенных в белый цвет). Дошли до противотанкового рва, который у нас даже и не числился. Зимой его вырыть нельзя, значит, он был (то есть разведка плохо действовала). Немцы тут же подбили эти танки. Наши танки горят, их минометы бьют (а у нас минометов тогда почти не было). Пехота залегла на 40-градусном морозе, "Интернационал" играет по радио - все. Наступление сорвалось. Многие раненые замерзли там на поле. А потом под Берлином в 45-м году наступление с прожекторами применили очень успешно. То есть идея сама неплоха, но скольких солдатских жизней стоило, пока научились... Мы учились воевать в ходе войны ценою солдатских жизней. Так что это была необычайно тяжелая война. Знаете, только такой народ, как наш, мог ее одолеть и не сдаться. - Вы получали письма, писали? - Я писал письма тете, дяде, брату двоюродному. Он участвовал в 42-м году в том неудачном наступлении на Харьков по приказу Сталина, испугавшегося, что немцы начнут опять наступление на Москву (хотя Жуков понимал, что наступление будет на юге, и говорил об этом). И вот в этом наступлении как раз участвовал мой брат. Они уже вырвались из окружения (это был Первый краснознаменный стрелковый полк), а их бросили опять в наступление, помочь окруженным выйти. В этой атаке он погиб. Я ему в это время писал с Северо-Западного фронта (кажется, это был май), а его уже на свете не было. - Какие были чувства тогда? Страх, ненависть... - Ненависть. - Думали ли вы тогда, что такое может случиться? - Мы поверить не могли, что произойдет такая трагедия. Нам представлялось, что наша армия сильнее всех. Кстати, армия была хорошая. И командование было хорошим. Взять того же Тухачевского. Да, у него было достаточно грехов, то же подавление Антоновского крестьянского восстания, когда он применил газы. Это все так, но он был талантливейший военачальник. Фельдмаршал Гинденбург подарил свою книгу нашему командарму Якиру с надписью "Талантливейшему полководцу!" Но ведь всех же уничтожили в 37-м году. Из пяти маршалов арестованы и расстреляны были трое. Кто остался? Самые бездарные. Буденный и Ворошилов. Из четырех командармов первого ранга (то есть генералов армии) арестованы трое. Из двенадцати командармов второго ранга (генерал-полковник по-нынешнему) арестованы и расстреляны двенадцать. И сейчас практически никто этого не помнит. Армия была обезглавлена, хорошо, что уцелел Жуков, что из тюрьмы выпустили Рокоссовского. Если говорить о технике, то танков и самолетов с начала войны у нас было больше, чем у немцев и у всех европейских стран. Но, во-первых, большинство этих самолетов были устаревшими. В приграничных дивизиях не хватало винтовок для людей, хотя в целом армия была неплохо вооружена. Уже к сентябрю 41-го года мы потеряли почти всю авиацию, потому что немецкие летчики имели налет от 300 до 450 часов. (Вы представляете, какие это были профессионалы!) А наши летчики - от 5 до 15 часов. Они шли на гибель. Это героическое племя было. Мы в день в 1941 году теряли 29 тысяч человек, из них больше 17 тысяч убитыми. Трагедия 41-го года началась в 37-м году, когда Сталин обезглавил армию. Вот я вам еще пример приведу - маршал Бирюзов в своих послевоенных воспоминаниях рассказывает, как в эти самые годы он окончил академию, и его назначили начальником штаба 30-й Иркутской дивизии. У кого же он принимал должность? Вы не поверите. Должность начальника штаба исполнял старший лейтенант. И в кабинете командира дивизии сидел тоже старший лейтенант. А все старшие офицеры были арестованы, командование дивизии все было арестовано, и командование дивизии вынуждены были принять на себя командиры рот. Вы понимаете, в каком положении армия встретила войну? Разве у нас в школах проходили Отечественную войну так, как надо, чтоб люди действительно понимали, какая это была трагедия, какой ценой нам досталась победа? Стыдиться нам нечего. Мы победители - А как, на ваш взгляд, нужно преподавать войну? - Прежде всего, нужно говорить правду. Когда закончилась война, нам говорили, что мы потеряли семь миллионов, а теперь считают, что двадцать шесть с половиной. Есть разница? Вот вы знаете, например, что долгое время не праздновали день Победы? Сталин отменил празднование. Это уже при Брежневе стали праздновать. А почему отменил? Да потому что не было семьи по всей стране, в которой кто-то бы не погиб на войне. Правильно сказано в песне: "Это праздник со слезами на глазах". - Вам снится война? - Снилась. Долгое время. Сейчас нет. Знаете, мне долгое время снились убитые, товарищи мои, однополчане. Но вот странная вещь - я никогда не слышал их голосов. Вижу, что разговариваю с ними, а голосов не слышу. - Как, на ваш взгляд, нужно отмечать 60-летие Победы? - Я думаю, что сейчас время до празднования как раз бы и надо использовать на то, чтобы рассказать правду о войне. Это иллюзия, что у нас ее знают. Только художественная литература, лучшие книги о войне рассказали, что такое была война. А истории Великой Отечественной войны у нас нет. Есть однотомник, шеститомник, даже десятитомник, только там правды нет. До сих пор. А стыдиться нам нечего. Мы победители. Но какой ценой далась Победа, какие уроки из этого извлечь надо - вот это как раз бы и надо до праздника Победы рассказать. А отмечать 60-летие надо как следует. Это наша Победа. Да, союзники нам помогали. Да, на фронте мы ели свиную тушенку, поставленную союзниками. Часть нашей пехоты ходила в английских ботинках. Америка поставляла технику. Причем везли ее героические люди, потому что немецкие подводные лодки топили корабли с этой техникой. Мы должны помнить и об этих людях. Но надо понимать, что большая часть немецкой армии была на нашем фронте, и мы ее одолели. И вот мы пили и плакали - А как вы отмечаете день Победы? Что для вас этот день? - Я думаю о своих погибших братьях, погибших товарищах. Для меня это в первую очередь - день памяти о тех, кого я знал и кто сложил свои головы. В первую очередь надо думать о них. Потому что мы все-таки живыми вернулись, а они нет. Я никогда за них не пью, а в мыслях они со мною. Вот Астафьев где-то писал, что он в День Победы плачет. Я его очень хорошо понимаю. - Вы бываете на встречах ветеранов у Большого театра? - Нет. У нас устраивали встречи в Запорожье, но я никогда не ездил. В силу своего характера. Старшина тут же погнал коней куда-то, привез бочку вина. И вот мы и пили, и плакали. Потому что с нами не было тех, кто погиб на этой войне. Понимаете, прошли годы, мы уже другие во многом. Я помню, в "Литературной газете", кажется, к 25-летию Победы попросили мою фотографию, а я дал фото, на котором я не один, а с товарищами (война уже закончилась, и в Австрии мы сфотографировались). Фотография была напечатана, и мои товарищи откликнулись, написали письма в редакцию. Один из них был начальником штаба дивизиона. Оказалось, он живет в Москве. Я узнал через газету его телефон, перезвонил, говорю: "Давайте встретимся". А он говорит: "Нет, встречаться не надо, мы теперь уже другие". Потом мы все-таки встретились, но вот та фраза его очень точная: мы уже другие, мы уже другую жизнь прожили. - Какое 9 мая было лучшим в вашей жизни? - То 9 мая, когда телефонист позвонил на наблюдательный пункт, это было в Австрии, и заорал, что война кончилась, подписан мир. Вот это было самое счастливое 9 мая. Это было недалеко от Дуная, у австрийской деревни Лоосдорф. Мы выскочили из окопов, стали стрелять вверх от радости. Тут, на беду, оказалось - выпить нечего, что редко бывало (смеется). Старшина тут же погнал коней куда-то, привез бочку вина. И вот мы и пили, и плакали. Потому что с нами не было тех, кто погиб на этой войне. И впервые мы поняли, что это уже навсегда.

20.04.2010, 10:35	#75
laal Сообщения: n/a	БАКЛАНОВ Григорий Яковлевич (11.09.1923, Воронеж — 23.12.2009, Москва) — прозаик. Осенью 1941 ушел добровольцем в армию, служил рядовым в гаубичном полку на Северо-Западном фронте. В ноябре 1942 г. был направлен в артиллерийское училище. После окончания училища в авг. 1943 (это был ускоренный выпуск) командовал взводом управления артиллерийской батареи на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах. Воевал на Украине, в Молдавии, Румынии, Венгрии, Австрии. Его "Пядь земли" (1959) стала событием литературной жизни, и вызвала продолжавшиеся больше четверти века споры о "некрасовском направлении" в отечественной словесности (имеется в виду Виктор Некрасов и его "В окопах Сталинграда"), "окопной правде", "дегероизации". Cкрытый текст - Из романа "Июль 41-ого года": Когда сбили первый самолет и привели выбросившихся на парашютах летчиков, Щербатов здесь же, на батарее, допросил их. И старший из летчиков, с обгорелыми волосами, в прожженном до тела обмундировании, на вопрос, почему они не бомбили зенитные орудия, сказал, презрительно усмехнувшись в глаза: - Мы знали, что им дан приказ не стрелять. - А после, уже в окружении, Щербатов своими глазами прочел директиву наркома обороны. В ней среди прочего приказывалось: "1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить". Далеко позади отпылала граница. Только колонны пленных и встречно на восток идущая немецкая техника пересекали теперь ее. И Щербатова поразили эти слова: "Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить". Неужели еще в тот момент не поняли всего. Там, в директиве, был и такой пункт: "Разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск..." Но уже не было самолетов, способных выполнить это. Они погибли под бомбами на своих аэродромах, не успев взлететь, и раньше, чем был подписан для них этот приказ. Щербатов прочел эту директиву много дней спустя, потому что 22 июня в 7 часов утра, когда она была отдана, уже не существовало средств связи, чтобы передать ее войскам. Ее случайно нашли в лесу, в бумагах разбомбленного штаба, в зеленом сундучке, на котором, словно закрыв его своим телом, лежал убитый офицер. * Из повести "Южнее главного удара": И то же самое, что было с самоходными пушками, повторилось здесь. После первого снаряда танки ожили. Они ждали этого, опасались идти в атаку по снежному полю, не зная наших огневых точек, и вызывали огонь на себя. Теперь всей мощью они навалились на батарею. Снаряды густо рвались вокруг нее, и батарейцы только отстреливались. Оттуда по глубокому снегу бежал человек. Еще издали закричал рыдающим голосом: - Что ж вы смотрите? На наших глазах нас расстреливают, а вы стоите? Это был лейтенант, командир взвода. Спекшиеся губы его с хрипом хватали воздух, глаза горячечно блестели на мертвом, бледном лице. Крепко схватив Беличенко за рукав жесткими пальцами, он тянул его к себе: - Комбат, открывай огонь! Открывай огонь! Прошу! При всех прошу! — повторил он с угрозой, и нервное напряжение ега передавалось всем на батарее. Беличенко чувствовал на себе взгляды бойцов. Быстро подошел Назаров: - Товарищ комбат, разрешите открыть огонь. А танки все били по батарее. Одно орудие ее уже молчало. Снаряд угодил под колесо, и пушка осела набок, щит был погнут. Несколько человек осталось лежать в окопе, другие, рассыпавшись, бежали к садам. В середине плотной группой держались четверо, окружив грузного человека в офицерской фуражке, с болтавшимся на груди биноклем. Он был выше, заметней других и, должно быть, ранен, потому что отставал; они не хотели бросать его. Близко разорвалась на снегу мина. Человек в фуражке упал плашмя, остальные побежали дальше. Но он завозился, встал на колени, и они вернулись. Было видно, как они подхватывают его под руки. Потом, бросив, побежали, а он остался лежать лицом в снегу. - Да люди вы или нет? — закричал лейтенант.— Братьев ваших уничтожают, а вы схоронились! Назаров ближе шагнул к Беличенко: - Товарищ комбат, мы обязаны открыть огонь! Ясные, честные глаза его, впервые так близко видевшие смерть и уничтожение, смотрели на Беличенко не мигая. Они выдержали его взгляд, только от напряжения и встречного ветра слезы заблестели в них. - Если вы не прикажете, я сам открою огонь! - Я вас расстреляю на месте! — задохнувшись, тихо сказал Беличенко. Когда он обернулся, он не встретил ничьих глаз. А лейтенант, сорвав с головы ушанку, сжал ее в кулаке и грозил: - Ты за это, капитан, ответишь! Мы и мертвые тебя найдем. И той же дорогой, качаясь, с раздувающимися от ветра волосами, пошел под разрывами обратно. Этого ему никто не мог запретить. А что он доказывал даже смертью своей? * Из повести "Пядь земли": Кто-то, тяжело дыша, лезет ко мне под танк. Отрываюсь от бинокля. Сержант с красным, потным лицом. Воротник гимнастерки расстегнут, пыльный чуб торчит из-под пилотки, веселые глаза подмигивают дружески. - Молодец, лейтенант! — хрипит он, и шея надувается.— Самый мировой НП. В трубке докладывают мне с огневых позиций: Выстрел! Два мощных разрыва встают в кукурузе перед "фердинандом". - Твои? — хрипит сержант. Мне некогда ответить. Самоходка пятится, сейчас уйдет в посадку. Кричу новый прицел. Разрыва жду с замершим сердцем. Взлетела земля. Уходит! - Пять снарядов, беглый огонь! Взрывы. Дым. Огонь. Черные смерчи земли. Когда опять становится видно, "фердинанд" стоит на оголенной перепаханной земле. Как будто даже не подбитый. Стоит и не шевелится больше. - Сволочь! — говорит сержант.— Это он мою пушку подбил. Расчет накрыло. От самоходки пригибаясь, бегут три черные фигурки. - Дай по ним! * Из повести "Мертвые сраму не имут": Мельком Мостовой увидел свою левую руку. И удивился, что она не чувствует холода. Он упирался в снег голым локтем и не чувствовал холода. Он вообще не чувствовал руку. Но она крепко держала ружье, и он успокоился. А танк несся на него вместе с белой метелью, она кутала его гусеницы, и оттуда, из метели, остро и косо вылетали огненные трассы пуль. Что-то крикнул разведчик. Чего он кричит? В одной телогрейке на голом теле Мостовой обливался потом. Или это снег таял на груди? Приклад ударил его в плечо. - Патрон! Как чужую, Мостовой увидел на снегу свою кровь. Странно, что ее так много. Весь снег, где он упирался локтем, был черным от крови. От его крови. Но боли не было, и рука держала ружье. Какие-то голоса кричали около него. Он слышал их сквозь звон в ушах. Близкая пулеметная очередь огненной плетью хлестнула перед ним. Кто-то, перебегая, наступил на его раскинутые, обмороженные ноги. Мостовой не отрываясь целился. Среди выстрелов, огня он вел на конце ружья танк. Чего они кричат? Кто бежит? Стрелять надо тех, кто бежит. Но он не разжимал стиснутых челюстей. Он целился. Мелькнуло рядом испуганное лицо разведчика. Танк поворачивал башню. Заметил. В глаза, в сердце мертвой пустотой глянуло дуло орудия. Прыгнуло вверх, закачалось. Только не спешить. Щурясь, он сдерживал палец, нажимавший спуск. И уже не дышал. Он задержался, нажал, и спусковой крючок сорвался легко и бессильно. И в тот же миг перед сощуренными глазами Мостового сверкнул огонь. Ему показалось, что это ружье взорвалось в его руках. Ослепительно сверкнувший огонь и еще что-то острое вошло в него, в мозг его, в тело, вошло безбольно и мягко, словно не было в нем ни костей, ни нервов. И Мостовой почувствовал странную невесомость, кружение и пустоту. Но и летя в пустоте, он еще боролся, он чувствовал, что его отрывают, и не давал оторвать себя от земли, хватался за все руками, которых у него уже не было. Вечность, в течение которой он еще сознавал, больно, трудно расставаясь с жизнью, так и не поняв, что расстается с ней,— все это для постороннего глаза слилось в короткое мгновение. Люди, с гранатами прижавшиеся к земле, пока башня танка, поворачиваясь, дулом выбирала кого-то из них, видели, как орудие остановилось, сверкнуло пламенем. И сейчас же перед головой Мостового, слившейся с ружьем, в тот самый момент, как ружье выстрелило по танку, взлетел огонь. Потом с земли, держа руками окровавленную голову, поднялся солдат. Танк с ходу ударил его в грудь, подмял, пронесся над лощиной. Но тут в вихре снега, несшегося с ним вместе, все осветилось изнутри, сотряслось от взрыва, и люди упали на землю. А когда поднялись, танк стоял без башни, и красное пламя с черной каймой копоти развернулось и махнуло над ним, как воткнутый в него флаг. * Из сборника эссе и рассказов "Входите узкими вратами": Правда, одно время, когда перешли границу, началось повальное увлечение, так сказать, транспортным средством — велосипедами. И те, кто мог, и такие дядьки, которые сроду велосипеда не видели, все катили по дорогам на двух колесах. Тысячи километров пройдено, а все-таки, хоть ноги и привычные, пожалеть их надо. И вот в шинелях, с вещмешками на горбу, с котелками, с лопатками на боку рулили изо всех сил. И пошли жертвы: то машина в темноте без фар врезалась в колонну, то кто-то сам налетел на машину — неумелого всегда влечет. И это в конце такой войны, когда уже казалось, домой вернется. Командир нашего полка полковник Комардин, человек непреклонный и в действиях решительный и скорый, приказал однажды свалить велосипеды в кучи, и давили их тракторами. Была примета на фронте: если перед боем человек начинает рассказывать о себе сокровенное, значит, почувствовал что-то, бой этот для него последний. Дело, конечно, не в приметах. Перед боем о многом думается, человек не волен в жизни своей и смерти, и никому не хочется исчезнуть бесследно, не оставив о себе никакой памяти. Вот и рассказывают. И опять же рассказывают, когда арестовывали Ковтюха, героя гражданской войны, с которого Серафимович писал своего железного Кожуха: когда пришли его арестовывать, он будто бы позвонил Ворошилову, с которым был на «ты»: «Я их тут держу под дулом пистолета. Положить их?» Но тот заверил своего боевого товарища: не сомневайся, мы разберемся. Как же его потом били на допросах, Ковтюха, как издевались над ним!.. Но и это, может быть, легенда: людям всегда хочется, чтобы трогательней выглядело, чем в жизни, легенды понятней, сами прилегают к сердцу. Но факт, уж это-то факт: за всю войну, за все те страшных четыре года, мы потеряли высшего командного состава меньше, чем расстреляно было перед войной, а он-то, Ворошилов, и был в самые кровавые годы нашим народным комиссаром, своей рукой визировал расстрельные списки. И сколько же безымянно полегло солдат на полях войны, пока учились воевать наши командиры, вырастали в маршалов. Похожий случай и у нас был. На Украине, под Кравцами, когда немецкие танки и бронетранспортеры раздавили нашу батарею, произошло нечто прямо-таки невероятное. Солдат, фамилия - Мартузалиев, бежал от бронетранспортера по снегу, тот нагонял его, непременно хотел раздавить. Мартузалиев упал, бронетранспортер, махина эта страшная, стальная, переехала его, а он - представьте! - остался жив. Снег ли был глубок, гусеница ли широкая, — или между гусеницами оказался, но выпало такое счастье человеку. Движется наш полк к фронту, я к тому времени тоже из госпиталя вернулся, движутся пушки за тракторами, оттесняя пехоту к обочине, грязь ботинками месить, и слышу сквозь рокот трактора: «Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!..» Мартузалиев! Из госпиталя, из запасного полка загнали в пехоту. «А ну, иди к нам!» Он было засомневался: вдруг хватятся, еще за дезертира сочтут. Да кто хватится? И всю оставшуюся войну провоевал он в нашем полку, в своей батарее. Снимали фильм на местах бывших боев, и я узнавал и не узнавал наш плацдарм: столько лет прошло, молодой лес поднялся. Но самое поразительное, каким узким казался мне теперь Днестр. А тогда, под огнем, многих жизней не хватило, чтобы его переплыть. По контуру прежних, времен войны, заплывших окопов рыли окопы заново, чтоб все было натурально. И в одном из них отрыли скелет. Он сидел. И был это, возможно, мой ровесник, зубы все молодые, не съеденные. И, может быть, видел я его в бою, знал. И вот мне уже — за сорок, целая жизнь, вторично подаренная мне, прожита после войны, подарено было мне детям радоваться, а он все так же сидел в окопе, засыпанный землей… В Иерусалиме, в Яд ва-Шеме, каждую минуту голос произносит детское имя, день за днем, год за годом. Из шести миллионов евреев, уничтоженных фашистами, полтора миллиона — дети. И, может быть, самое страшное — детский зал. В сплошной темноте горят пять свечей, отраженных множеством невидимых зеркал, и ты словно в центре Вселенной, в центре мироздания, где витают души; над тобой, под тобой, повсюду — бесчисленные звезды — огоньки во тьме космоса: душа человека — свеча Господа. И голос, отсчитывая минуты, произносит и произносит детские имена. * Из рассказа "Был месяц май":** Шаги слышны были уже по крыльцу. Занавеска на окне отрезала туловище и я видел только ноги в стоптанных туфлях, подымавшиеся по ступеням. Человеку больно было наступать на правую ногу; едва наступив на нее, он перескакивал на здоровую, а больную плашмя волочил за собой. Он не сразу, нашел ручку двери, некоторое время я слышал его тяжелое дыхание с той стороны. Наконец дверь открылась, он ступил через порог. Это был старик в серой, не имевшей цвета и, видимо, не своей одежде: она висела на нем. Он оглядел комнату, и опять мне показалось, что он уже бывал здесь когда-то. - Здравствуйте! — сказал я из темноты простенка. Он вздрогнул, быстро обернулся с каким-то странным выражением глаз. Но это не был испуг. Разглядев, кто перед ним, он снял с головы круглую лагерную шапку: - Дзень добжий, пан товажищ! И, не сразу находя русские слова, помогая себе жестом, обвел рукой комнату: - Той... пан Рашке есть дома? Нах хауз? - Дома, дома. Сейчас его нет, — говорил я отчего-то громко, словно от этого русский язык становился понятней ему, и тоже помогал себе жестами рук. — Но вообще он здесь. Хиер. - Хиер... — повторил человек и поблагодарил: — Дзенькую. Спасибо, товажищ. Я выдвинул ему тяжелый дубовый стул. - Вы садитесь. - Дзенькую бардзо. Мне тшеба пана Рашке зобачить. Он сел, остро обозначились худые колени. Теперь видно было вблизи, что это не старик, а очень замученный человек с провалившимися висками и серым бескровным лицом. - Он придет, — сказал я. Макарушка внес сковородку. В ней — свинина, сочная, зажаренная куском, и жаренная в свином сале картошка. Все это было горячее, шипело, пахло, и запах раздражал голодного человека. Я отпустил Макарушку, выложил со сквородки половину мяса и картошки на тарелку, подвинул ему. И увидел ужас в его глазах, глядевших на свинину. - Ниц! Ниц! — он тряс головой. - Да ешьте, ешьте, — настаивал я. — Мне сейчас еще принесут. Но он слабой рукой упирался в тарелку. И я уступил, ничего не понимая. Я налил ему вина. Он поблагодарил глазами и пил жадно: ему хотелось пить. Виски его то надувались, то западали, на руке, державшей стакан, отчетливо видно было запястье — браслет из сухожилий — и кости, лучами идущие к пальцам. На заросший, огромный от худобы кадык, двигавшийся вверх-вниз, смотреть было страшно. Он закашлялся, не допив, и кашлял долго, мучительно, до синевы налившись кровью. Потом, обессиленный, с выступившими слезами, долго не мог отдышаться, руки его тряслись. - Вы здесь жили раньше? — спросил я, видя, как ему неловко за свою слабость. — Вы знаете этот дом? Он смотрел тем взглядом, каким смотрят глухонемые, по губам стараясь понять, что им говорят. - Вы не понимаете по-русски? - Так, так, — кивал он. — Розумию. Помалу. - Я говорю, вы здесь жили? - Так, — сказал он. И отрицательно покачал головой. -Мне вдруг показалось, что он не вполне разумен: такие у него были глаза. Он опять оглядел комнату. - Поляк, — сказал он. И посмотрел на меня. Потом повторил: — Поляк, — объясняя этим свое положение здесь, положение человека, силой угнанного в Германию. - Моя жона... Ма женка була тутай. Тут. — Он указал в окно на коровник. Подымать руку ему стоило усилий. — И сын муй... Когда сын уродился и закричал, жона заслонила ему уста. Так. — Он зажал себе рот рукой. И когда худая рука его закрыла половину лица, глаза стали больше, в них было страдание. — Чтоб ниц не слухал! Але сховать можна тылько мартвего. Тылько мертвого... Раз она кормила его грудью, млеким... До обора, — видя, что я не понял, он показал на коровник, — туда, до обора вшед нимец. Ниц не жекл. Ниц не говори! Тылько посмотржел на дзецко, на сына, як его карми млеким. Вона не могла ми объяснить, як посмотржел, тылько плакала и држала... дрожала, когда то молвила. Цо моглем зробиц? Цо? Працовалем у другого нимца о там, в тамтей деревне, але цо моглем зробиц? Былем безсильны... Серые сухие губы его, словно занемевшие от холода, шевелились медленно. В ранних сумерках свет окна стеклянно блестел в его остановившихся глазах, взгляд их был обращен внутрь. - Теперь я вижу, як он посмотржел. Он, господаж, давал ей есць, цоб могла працовать, а хлопчик брал ее сил... После того она ховала хлопчика, як шла в поле. Муви, цо услыхала його кжик... крик. Але я мыслю, тот кжик она всякий час мала в сердце. Она бегла с поля и слухала, як хлопчик, наше дзецко кжичало. И свинарник, — он показал рукой, не найдя слова. — Доска... Понимаешь? - Доской приперт? Закрыт снаружи? - Так. Она чула, она открыла. Когда вшед туда, много свиней. Когда... Он опять показал руками, и я догадался: Сожрали свиньи? - Так. Так... Там увидзела нашего хлопчика. От тего часу видзела тылько то. Когда зовсим разум ее помешался и больше не могла працовать, нимец взял ее за руку и одправадзил в гору до обозу... До лагерю, понимаешь? Там було крематориум. Не ведзала, докуд ее проводзоно... Докуд ее ведут. И то було ее счанстье. -В сумерках лицо его было почти неразличимо, только тени вместо щек и блестели глаза в глубоких глазницах. Слышно было, как во дворе на два голоса тихо поют разведчики. - Полтора роки былем в лагерю и дожил. Абы прийти тутай... Я вспомнил, как мальчишка, сын хозяина, смотрел на поляка из-за дров. Я подошел к окну, крикнул Маргослина. Песня оборвалась, слышно было, как, приближаясь, скрипела кожаная куртка. Маргослин остановился под окном, подняв лицо вверх. - Приведи сюда мальчишку, — сказал я. Опять в сумерках заскрипела кожаная куртка. Слышны были голоса, шаги во дворе, за сараями, вокруг дома. Было уже совсем темно в комнате, только светились два окна в стенах и в темном углу — зеркало. - Там комора. Така велька комора... камера. Вот этими руками зроблена. Он показал свои руки и сам посмотрел на них. - Туда людзей загоняли. И жоны, и деци. Деци с забавками... З игрушками... Им говорили — там есть баня. И людзи шли. И деци. Там, — он показал на потолок, — тако оконко. Туда пускали газ. Газ... И моя Катажина не ведзала, докуд ее ведут, и то було ее счанстье... Така млода. Она тут. И татем. Везде.

16.04.2010, 13:41	#61
laal Сообщения: n/a	Гарик Сукачев – Человек-привычка

16.04.2010, 19:02	#62
Prima72 ВИП Любитель Регистрация: 14.08.2007 Адрес: Deutschland Сообщения: 183 Репутация: 679	Слепец На виды видевшей гармони, Перебирая хриплый строй, Слепец играл в чужом вагоне "Вдоль по дороге столбовой". Ослепнувший под Молодечно Еще на той, на той войне, Из лазарета он, увечный, Пошел, зажмурясь, по стране. Сама Россия положила Гармонь с ним рядом в забытьи И во владенье подарила Дороги длинные свои. Он шел, к увечью привыкая, Струились слезы по лицу. Вилась дорога столбовая, Навеки данная слепцу. Все люди русские хранили Его, чтоб был он невредим, Его крестьяне подвозили, И бабы плакали над ним. Проводники вагонов жестких Через Сибирь его везли. От слез засохшие полоски Вдоль черных щек его легли. Он слеп, кому какое дело До горестей его чужих? Но вот гармонь его запела, И кто-то первый вдруг затих. И сразу на сердца людские Печаль, сводящая с ума, Легла, как будто вдруг Россия Взяла их за руки сама. И повела под эти звуки Туда, где пепел и зола, Где женщины ломают руки И кто-то бьет в колокола. По деревням и пепелищам, Среди нагнувшихся теней. "Чего вы ищете?" — "Мы ищем Своих детей, своих детей..." По бедным, вымершим равнинам, По желтым волчьим огонькам, По дымным заревам, по длинным Степным бесснежным пустырям, Где со штыком в груди открытой Во чистом поле, у ракит, Рукой родною не обмытый, Сын русской матери лежит. Где, если будет месть на свете, Нам по пути то там, то тут Непохороненные дети Гвоздикой красной прорастут, Где ничего не напророчишь Черней того, что было там... "Стой, гармонист! Чего ты хочешь? Зачем ты ходишь по пятам? Свое израненное тело Уже я нес в огонь атак. Тебе Россия петь велела? Я ей не изменю и так. Скажи ей про меня: не станет Солдат напрасно отдыхать, Как только раны чуть затянет, Пойдет солдат на бой опять. Скажи ей: не ища покоя, Пройдет солдат свой крестный путь. Ну, и сыграй еще такое, Чтоб мог я сердцем отдохнуть..." Слепец лады перебирает, Он снова только стар и слеп. И раненый слезу стирает И режет пополам свой хлеб. 1943 г.

16.04.2010, 19:07	#63
Prima72 ВИП Любитель Регистрация: 14.08.2007 Адрес: Deutschland Сообщения: 183 Репутация: 679	Давным-давно была война... Музыка: А. Зацепин, Слова: Л. Дербенев * Песня была написана для кинофильма «Командир счастливой Щуки», вышедшего на советские экраны в разгар брежневского застоя, в 1972 году. Этот фильм, снятый режиссером Борисом Волчеком с Петром Вельяминовым, Донатасом Банионисом и Еленой Добронравовой в главных ролях, рассказывает о битве советских подводников-североморцев с немецкими конвоями. Он был приурочен к 30-ти летию битвы за Мурманск. Прототипом главного героя фильма - капитана дизельной подводной лодки послужил Григорий Иванович Щедрин, совершивший на своей субмарине «С-56» переход длиною свыше 10 тысяч миль, через три океана с Дальнего Востока в Мурманск. Он, однако, в отличае от главного героя отпраздновал победу и благополучно дожил до выхода на экраны этого фильма. Песня "Давным-давно была война" стала визитной карточкой фильма и одной из популярнейших советских песен о Второй Мировой Войне. Давным-давно была война, Давным-давно прошла она. Для тех, кто жив, она была когда-то. Но помним мы, как в пламя шли И как страну для нас спасли Солдаты, солдаты, солдаты. * Припев : Годы, сколько-б ни шли, Вечно помнить родной стране Всё, что сделали вы В этой войне, В трудной войне, В страшной войне. * Давным-давно была война И там, где всё сожгла она, Хлеба желтеют и синеют реки. Но тот, кто эту землю спас, Остались жить в сердцах у нас Навеки, навеки, навеки. * Припев: * Давным-давно была война, Но память нам на то дана, Чтоб помнить, как весь мир пылал когда-то. И те, кому по двадцать лет, Пусть знают, что глядят им вслед Солдаты, солдаты, солдаты. * Припев: * За годом год стучит в окно... Была война давным-давно, Давным-давно в запас ушли солдаты. Но быль о ней всегда нужна, О том какой была война Когда-то, когда-то, когда-то... * Припев: ***

17.04.2010, 14:58	#64
AFilidor Зритель Душа Форума Регистрация: 05.12.2009 Адрес: Маськва Сообщения: 6,940 Репутация: 311	"Щит и меч": //www.youtube.com/watch?v=DmNZnP8eUqI

17.04.2010, 15:47	#65
AFilidor Зритель Душа Форума Регистрация: 05.12.2009 Адрес: Маськва Сообщения: 6,940 Репутация: 311	Победа,которую мы потерпели: //2003.novayagazeta.ru/nomer/20...n32n-s00.shtml

18.04.2010, 10:50	#69
AFilidor Зритель Душа Форума Регистрация: 05.12.2009 Адрес: Маськва Сообщения: 6,940 Репутация: 311	Эта штука ("Родина-мать") - почти вдвое превышает размер знаменитой "Статуи Свободы" в Пендостане.Один меч - 33 метра(9ти этажный дом)...Знакомые из Волгограда рассказывали,что с 66го года проводилось два ремонта,последний - к 60летию Победы,потому как там с того времени - многие заклепки повылетали ,и эта махина - весьма сложное даже в инженерном плане сооружение... По теме: В пропаганде - немцы изображались жадными злыми тупыми недоумками...И этот образ успешно поддерживался советским кинематографом,например та же самыя "серия" фильмов "Швейк на войне" и т.д(Ильинский,Тенин("Человек с ружьем"),Филлиппов)... Но после войны Сталин написал:"Мы победили САМОГО умного,вооруженного и упёртого противника"...И после этого - эта серия фильмов была закрыта,так что тот самый показ в кинотеатре(в "Место встречи изменить нельзя") этого фильма - это инсинуация... "Недоумки" не могли взять за одну неделю Бельгию и Голландию,а потом за 4 недели - Францию... "Недоумок" Роммель не мог бы гонять всю английскую армию с её 6ти кратным превосходстом в танках и живой силе по всей северной Африке,от Алжира до Египта,да так,что при одном его имени и появлении его первого танка на горизонте английские гарнизоны уже начинали искать белое полотенце... Битва под Прохоровкой: //ru.wikipedia.org/wiki/Сражение_под_Прохоровкой (судя по потерям - еще неизвестно,кто её выиграл,с учетом того,что немцы смогли стырить 12 наших "Т-34",которые потом воевали за тот же немецкий 2й танковый корпус СС) Самоходная Артиллерийская Установка "Фердинанд"(истребитель танков),о которой ходило много легенд в Красной армии: //ru.wikipedia.org/wiki/Фердинанд_(САУ) Если проследить статистику - "Фердинанд" мог пробить любой Т-34 с расстояния 500м...Т-34 мог подбить ему только гусеницу с расстояния 200м...Критическое разрушение- это только прямое попадание авиабомбы с "пешки"(Пе-2)...Кассетные бомбы с Илов-2 - не помогали...((( САУ «Фердинанд» упоминается в известной повести Виктора Курочкина «На войне как на войне»:(по которой снят одоимённый фильм - //ru.wikipedia.org/wiki/На_войн...а_войне_(фильм) ) Саня поднёс к глазам бинокль и долго не мог оторваться. Кроме закопчённых корпусов, он увидел на снегу три грязных пятна, башню, похожую на каску, торчащий из снега казённик пушки и ещё… Он долго всматривался в тёмный предмет и наконец догадался, что это каток. — Трёх в клочья разнесло, — сказал он. — Двенадцать штук — как корова языком слизала. Это их «фердинанды» расстреляли, — заверил ефрейтор Бянкин. … За поворотом дорогу перегородило самоходное орудие «фердинанд». … Броня у «фердинанда» вся была во вмятинах, словно её усердно долбили кузнечным молотом. Но экипаж, видимо, бросил машину после того, как снаряд разорвал гусеницу. — Смотри, как его исклевали. Это он, гад, расколошматил наших, — заявил Щербак. — Такую броню нашей пушкой не пробьёшь, — заметил Бянкин. — С пятидесяти метров пробьёшь, — возразил Саня. — Так он тебя на пятьдесят метров и подпустит!

19.04.2010, 09:14	#71
AFilidor Зритель Душа Форума Регистрация: 05.12.2009 Адрес: Маськва Сообщения: 6,940 Репутация: 311	(с) "Говорят, перед нами эсэсовцы – не то «Викинг», не то «Мертвая голова», не то что-то еще более страшное."(с) 5я танковая дивизия СС "Викинг" не воевала в Сталинграде...Дон,Кавказ... Интересен факт состава дивизии: Кроме чисто немецких частей,еще штурмовая бригада «Валлония»( Бельгия(????!)) эстонский добровольческий панцер-гренадерский батальон «Нарва»(!!!) финский добровольческий батальон Ваффен-СС (с 1943 года)(???...а эти-то откуда там взялись??...Насколько я помню,Маннергейм дальше Выборга свои войска не отпускал и не распускал..Хотя,если "добровольческая"...)) Существует(правда неточно подтвержденная версия),что Маннергейм имел весьма сложные и конфликтные личные отношения с Гитлером(старому фельдмаршалу было стыдно отдавать честь ефрейтору Адольфу Шикльгруберу),и поэтому финские войска не пошли дальше Выборга,а остановились на своей,можно сказать "старой финской границе",и Маннергейм дипломатично даже сообщал Сталину о планах немецких войск...Если это принять за правду,то тогда вполне понятно,почему Сталин не стал впоследствии захватывать Финляндию,и капитуляция была принята на весьма лояльных для Финляндии условиях

19.04.2010, 11:34	#72
laal Сообщения: n/a	Маннергейм Карл-Густав-Эмиль Карлович (04.06.1867-28.01.1951, Швейцария), барон, русский генерал-лейтенант (25.04.1917), финский фельдмаршал. Из аристократической семьи, сын крупного промышленника и землевладельца. Образование получил в Финляндском кадетском корпусе (1886), Гельсингфорсском университете (1887) и Николаевском кавалерийском училище (1889). Участник русско-японской войны. После прихода к власти большевиков уехал в Финляндию, где был назначен главнокомандующим финской армией. С декабря 1918 по июль 1919 регент Финской республики. В 1920 в знак протеста против реформирования армии по германскому образцу вышел в отставку. С 1922 г. - председатель Финского Красного Креста. С 1931 председатель Совета государственной обороны. Провел реорганизацию и перевооружение армии (в 1937 по его инициативе принят 7-летний план перевооружения), фактически создал финские ВВС. Убежденный в неизбежности войны с СССР, Маннергейм добился финансирования строительства линии Маннергейма - глубоко эшелонированной системы оборонительных укреплений на Карельском перешейке (хотя к 1939 было построено всего 100 бетонных дотов). После того как В. М. Молотов 05.10.1939 г. пригласил к себе финскую делегацию, чтобы заявить о территориальных претензиях, Маннергейм тайно начал всеобщую мобилизацию и эвакуацию с перешейка мирного населения. Переговоры в Москве завершились безрезультатно, и в ночь на 30 ноября советские войска (предварительно организовав провокацию, использованную как повод для войны) перешли советско-финскую границу. В тот же день Маннергейм принял на себя обязанности главнокомандующего финской армией. Во время советско-финской войны 1939-40 г.г. успешно организовал сопротивления превосходящим силам противника и на первом этапе даже нанес сокрушительное поражение советским войскам. Перебросив на фронт дополнительные силы и технику, СССР начал новое наступление, 12.03.1940 г. стороны подписали мирный договор (Финляндия была вынуждена пойти на территориальные уступки, но СССР отказал в поддержке им же созданному марионеточному правительству Куусинена). После окончания войны отказался вести переговоры с Германией по поводу совместных военных действий против СССР. После того как в начале июня у советско-финской границы началась концентрация советских войск, Маннергейм 17 июня начал всеобщую мобилизацию. 22 июня А. Гитлер, объявив войну СССР, заявил, что германские и финские войска будут сражаться вместе, что не было подкреплено никакими договоренностями. Еще до этого заявления СССР нанес превентивный удар по финским войскам, заявив, что финская авиация бомбит советскую территорию. После массированной бомбардировки Турку и Хельсинки Финляндия 26.07.1941 г. объявила войну СССР, и Маннергейм был вновь назначен главнокомандующим финской армией. Одновременно Маннергейм предупредил финское правительство, что подаст в отставку, если от него потребуют наступать на Ленинград. Финская армия ограничилась лишь локальными операциями, при этом Маннергейм успешно противостоял любым попыткам давления со стороны Германии, требовавшей активизировать участие Финляндии в войне. 03.02.1943 г. на закрытом заседании парламента посоветовал принять меры к скорейшему выходу Финляндии из войны, в мае правительство отказалось подписать финско-германский пакт о совместных действиях. В начале 1944 г. начался зондаж о возможности заключения перемирия с СССР. 09.06.1944 г. советские войска перешли в наступление на Карельском перешейке и, хотя Маннергейм ввел в бой все резервы, взяли Выборг. При помощи Германии 20 июля наступление было остановлено, после чего советское командование начало переброску войск с финского фронта в Прибалтику. 04.08.1944 г. избран парламентом президентом Финляндии. 2 сентября 1944 г. Финляндия разорвала отношения с Германией, потребовав вывода частей вермахта из Лапландии. 5 сентября на советско-финском фронте прекращен огонь, а 19.09.1944 г. в Москве подписано соглашение о перемирии. В соответствии с условиями договора Маннергейм начал в Северной Финляндии военные действия против развернутых там частей германской 20-й горной армии. По итогам войны Финляндия потеряла 12 % своей территории, погибло около 89 тыс. военнослужащих и 2700 мирных жителей. 31.12.1944 г. передал пост главнокомандующего силами обороны Финляндии генералу А. Хейнрихсу. 03.05.1945 г. Финляндия официально вступила в войну на стороне антигитлеровской коалиции. 04.03.1946 г. по состоянию здоровья (с 1945 г. он тяжело болел) Маннергейм сложил с себя полномочия президента страны. После окончания Второй Мировой войны Маннергейм не привлечен к судебной ответственности Союзной контрольной комиссией. В 1946 г. уехал на лечение в Швейцарию, где с 1948 г. постоянно жил в санатории Валь-Монт. Маннергейм умер в 1951-м в возрасте 84 лет. Ему самому удалось уцелеть в схватке нацизма с социализмом и сохранить национальные интересы Финляндии. Источник: //www.hrono.ru/biograf/bio_m/mannergm.html Маннергейм писал в своих воспоминаниях, что события 1940-41 годов вынуждали Финляндию сделать выбор между сталинской Россией и "Третьим рейхом". "Я хорошо помнил слова Сталина, - отмечал маршал, - которые он сказал финской делегации осенью 1939 года: "Понимаю, что вы хотели бы остаться нейтральными, но заверяю вас, что это невозможно. Великие державы не могут вам этого позволить". Финский историк Мартти Туртола обнаружил в архивах МИД России в 1994 году проект акта о безоговорочной капитуляции Финляндии, который гласил, что руководство СССР вело дело к прямой оккупации Суоми. Документ планировалось подписать 28.06.1944 г., то есть через неделю после взятия Выборга, когда дорога на Хельсинки, казалось, была открыта. Безоговорочная капитуляция означала, что Советская Армия должна была оккупировать всю страну, гражданская и военная администрация подпадали под советский контроль, а войска разоружались. Золотые резервы Финляндского банка предлагалось конфисковать, вводилась цензура. По мнению историка, Сталин был не прочь присоединить Финляндию к СССР, но, скорее всего, планировал сделать из нее страну-вассала. Как только Маннергейм стал президентом, он аннулировал подписанный экс-президентом Суоми Ристо Рюти договор о том, что Финляндия обязалась вести войну до конца. "…Мы не можем больше позволить себе такого кровопролития, не подвергая постоянно опасности дальнейшее существование всего небольшого народа Финляндии. Я хотел бы особо подчеркнуть, что даже если судьба и не подарит успеха вашему оружию, Германия все равно выживет. Этого нельзя утверждать, говоря о Финляндии. Если наш всего лишь четырехмиллионный народ будет побежден силой оружия, можно не сомневаться, что его изгонят из страны или доведут до вымирания. Я не могу поставить мой народ перед такой угрозой. Хотя едва ли я могу надеяться, что Вы посчитаете правильным или одобрите эти мои соображения и мотивировки, все же я решил послать Вам эти строчки до окончательного решения. Вероятно, вскоре наши дороги разойдутся… /Карл Густав Маннергейм - Адольфу Гитлеру. 2 сентября 1944 г.; Карл Густав Маннергейм. Мемуары/ 19 сентября 1944 года было подписано соглашение о перемирии с СССР. Условия были для финнов непростыми: уплата репараций, сдача в аренду СССР полуострова Порккала-Удд под базу ВМС, ограничения войск, изгнание частей вермахта из Северной Суоми. Но страна сохраняла независимость. Народный юмор нашел ставшую классической формулу окончания войны: "СССР победил, но Суоми вышла на второе место". Источник: Семь дней. Линия Маннергейма: между Гитлером и Сталиным. Марат Зубко

19.04.2010, 19:01	#73
nenci Главный Кинооператор Великий Гуру Регистрация: 07.02.2009 Адрес: СССР Сообщения: 3,367 Репутация: 2272

19.04.2010, 19:14	#74
nenci Главный Кинооператор Великий Гуру Регистрация: 07.02.2009 Адрес: СССР Сообщения: 3,367 Репутация: 2272

20.04.2010, 22:24	#77
laal Сообщения: n/a	Советские танки "КВ-1" и "КВ-2", встретившие немцев сразу после начала операции "Барбаросса", оказались для вермахта серьезной угрозой. Дело в том, что броня этих тяжелых танков не пробивалась ни немецкими противотанковыми пушками калибра 37 миллиметров, ни орудиями танков Pz-III, Pz-IV и Pz-38, стоявших на вооружении панцерваффе. Немцам приходилось применять против "КВ" способ борьбы, очень схожий с охотой первобытных людей на мамонта. Немецкие танки лишь отвлекали внимание экипажа "КВ", пока позади него расчет устанавливал и наводил 88-миллиметровое зенитное орудие. Только после этого и только попаданием снаряда в щель между корпусом и башней удавалось подбить советский танк. Известен случай, когда отвлеканием экипажа "КВ" занимались сразу 50 немецких танков! Тем не менее, у советской армии в 1941 году было недостаточно танков "КВ" и "Т-34", чтобы остановить стремительное продвижение вермахта в глубь страны. Источник: //www.historyofwwii.com/articles/interestory.htm Cкрытый текст - – Эй, русский… Эй, Сашка, ты еще живой? Я думал, что ты уже сгорел в своем танке... Еще сгоришь. Я буду поджигать тебя, пока тебе не будет могила, – доносился из эфира чужой голос. Командир тридцатьчетверки старшина Александр Милюков опешил. Что за чушь? А из рации продолжал слышаться хриплый голос: – На твоем колхозном тракторе только в могилу. Ну что, выйдешь на нем один на один против моей "пантеры"? Один на один, по-рыцарски... – Ах, это ты, мать твою?! – Милюков чертыхнулся, поняв, с кем имеет дело. Волну радиостанции его танка отыскал фашист. Да не простой, а настоящий ас, "хитрющий", как его прозвали в экипаже Милюкова. – Я готов, – ответил Александр. – Посмотрим, чья возьмет, фашист недобитый. – Выходи на дуэль сейчас. Только завещание напиши, а то не найдут тебя. Твоя страна очень велика, я узнал это, когда русский учил... – Сам о завещании побеспокойся, – уже кричал Милюков, матеря немца на чем свет стоит. Немец умолк. Умолк и Милюков в ожидании, что скажут члены экипажа. Гитлеровец-то в более выгодных условиях. 76-мм пушка Т-34 не брала лобовую броню "пантеры", а немецкий танк из своего длинноствольного 75-мм орудия мог сжечь тридцатьчетверку с расстояния едва ли не двух километров, а с тысячи метров – уж наверняка. И все же экипаж Милюкова принял вызов фашистского аса. Тридцатьчетверка стрелой, по-другому и не скажешь, вылетает на исходную позицию. Велик риск, но когда еще можно встретиться с «хитрющим», расквитаться с ним? А расквитаться было за что. В недавнем бою именно эта "пантера" двумя снарядами прошила тридцатьчетверку. Экипаж Милюкова проворонил "хитрющего", он внезапно выполз из второго эшелона и открыл прицельный огонь. Тогда они чудом остались живы. Известно, что за одного битого двух небитых дают. Во втором бою ловушку запомнившейся нашим танкистам "пантере" устроил экипаж Милюкова. Но не тут-то было. Как ни старался командир орудия сержант Семен Брагин, как ни материл его Милюков, снаряды шли мимо. Уворачивался немец, да так ловко, что все поняли – за рычагами "пантеры" ас. Впрочем, другому не позволили бы постоянно пастись во втором эшелоне, не позволили бы быть свободным охотником. Заряжающий рядовой Григорий Чумак и обозвал тогда немца "хитрющим". И вот танкисты вступают с ним в схватку. Милюков нервничал, понимая, что останется в живых и командиром экипажа только при одном условии – если с блеском выиграет поединок. Иначе трибунал – тридцатьчетверка сорвалась с боевой позиции без приказа комбата. Проигрыш же вообще сулил верную смерть – живым на этот раз немецкий ас никого не выпустит, после первого попадания положит как в копеечку еще несколько снарядов. Местность для поединка давала шанс экипажу на успех, она была безлесной, но испещренной балками и оврагами. А тридцатьчетверка – это скорость, маневренность. Машина же Милюкова и вовсе летала до восьмидесяти километров в час. В прошлом механик-водитель, старшина Милюков выжимал из нее все соки, заводские характеристики превышал почти на треть. Словом, успех в поединке зависел от мастерства двух экипажей. От того, кто первым обнаружит противника, кто первым произведет прицельный выстрел, кто сумеет вовремя увернуться, и от многого, многого другого. Главное – любыми способами приблизиться к "пантере" на дистанцию 300-400 метров, тогда можно огневую дуэль вести на равных. Но немец-то не будет ждать, значит, метров семьсот тридцатьчетверке придется идти под его прицельным огнем. Гитлеровец выстрелил сразу после того, как экипажи увидели друг друга. Да, он не хотел терять ни метра преимущества из тех семисот, что у него были в запасе. Снаряд взорвался рядом с советским танком. Прибавить скорость? Но на каменистом участке тридцатьчетверка давала километров тридцать, не более, и прибавить могла лишь чуть-чуть. Не пролетишь эти семьсот метров, успеет немец смертельно врезать. И Милюков тут же дал по тормозам, снизил скорость. Решил: пусть немец прицелится. Александр «видел» его за броней "пантеры", "видел" его впившимся в прицел... "Нет, гад, ничего у тебя не получится". "Даю скорость! Маневрирую!" – прокричал Милюков. Тридцатьчетверка рванула чуть раньше, может, на секунду, прежде чем из ствола «пантеры» плеснуло пламя. Опоздал немец, снаряд прошел мимо. "Вот так-то, фриц, дальнобойная пушка – это еще не все". К Милюкову пришла уверенность, он теперь знал: увильнуть от снаряда можно и на открытой местности, можно превзойти в расторопности немецкого аса. А тут еще Николай Лукьянский, который находился на командирском месте, крикнул: – Двенадцать секунд, командир, я засек, двенадцать! – Умница, Коля, – похвалил Милюков. Теперь Александр знал, что между первым и вторым выстрелом немца – двенадцать секунд. Увеличил скорость. Проскочить бы еще метров двести ровного поля, всего метров двести… А Лукьянский считал: "...Семь! Восемь! Девять! Десять! Одиннадцать!.. " Милюков тут же что было силы рванул на себя оба бортовых фрикциона. Танк вздрогнул и замер. Снаряд перед самым носом вспахал землю. "Посмотрим, чья возьмет!" Танк Милюкова то резко тормозил, то резко бросался в ту или иную сторону, и немецкие снаряды шли мимо. Экипаж мастерски использовал каждую ложбинку, каждый холмик для своей защиты. Тридцатьчетверка неумолимо приближалась к "пантере". Немецкий ас посылал снаряд за снарядом, но советский танк был неуязвим, он рос в прицеле неестественно быстро. И нервы у немца не выдержали, "пантера" стала отступать. "Струсил, гад! – кричал Милюков. – Даю скорость! " Танк противника пятился назад. В том, что в нем сидел настоящий ас, наши танкисты убедились еще раз. Ни разу немец не подставил борт или корму. И только раз, когда перед отступающей "пантерой" оказался спуск, она, задрав пушку, на секунду показала днище. Этой секунды и хватило для того, чтобы Семен Брагин влепил бронебойным в уязвимое место. Немецкий танк охватило пламя, "пантера" заносчивого немецкого аса горела. Экипаж Милюкова захлебывался от восторга, танкисты кричали, хохотали, ругались. Всех их отрезвила рация, откуда донесся голос комбата: – Милюков! Дуэлянт хренов, под суд пойдешь!.. Уже после боя отважной четверке расскажут, как внимательно за поединком наблюдали и с советской, и с немецкой стороны. За все время дуэли никто, кроме ее участников, не произвел ни единого выстрела. Наблюдали с тревогой и любопытством. Милюков оценил выдержку комбата, его опыт. В момент поединка комбат не произнес ни слова, понимал – нельзя под руку. Свое недовольство высказал, когда поединок был выигран, и высказал лишь единожды. Может быть, потому, что в душе был доволен, а может, оттого, что по окончании рыцарской дуэли бой разгорелся уже между подразделениями, и экипаж Милюкова вновь праздновал победу. Да какую победу! Тридцатьчетверка встретилась с тремя "тиграми", сожгла их, а затем раздавила вместе с расчетами несколько артиллерийских орудий... А теперь еще раз об участниках того суперпоединка. Ими были: командир танка старшина Александр Милюков, заменивший во время дуэли механика-водителя, механик-водитель рядовой Николай Лукьянский, занявший командирское кресло, заряжающий рядовой Григорий Чумак и командир орудия сержант Семен Брагин, выстрел которого и поставил победную точку. Как сложилась их судьба? Семен Брагин и Николай Лукьянский погибли, первый – в день Победы в Кенигсберге, второй – 2 мая в Берлине. О Григории Чумаке ничего не известно. Александр Милюков встретил Победу в Германии. О нем чуть подробнее. Он один из тех, кто входит в когорту советских асов-танкистов. Родился Александр Милюков в 1923 году в селе Наровчат Пензенской области в крестьянской семье. Окончил 10 классов и школу Гражданского воздушного флота. Но так вышло, что летчиком не стал. На фронт прибыл в 1942-м, попросился в танкисты, механиком-водителем. После того как его КВ подбили, пересел на Т-34, вскоре стал командиром. В феврале 1943-го в боях за Харьков его экипаж одержал первую победу – уничтожил "тигр", который по многим параметрам превосходил тридцатьчетверку. Под тем же Харьковом Александр горел в танке. В самый разгар боев на Курской дуге Милюков в смертельном поединке сжег "пантеру" немецкого аса, а затем еще три "тигра". В 1944-м Милюков окончил Саратовское танковое училище. Еще два "тигра" он записал на свой счет уже в 1945-м, в Германии, под Гольсеном и Дрезденом, будучи младшим лейтенантом, командиром роты 53-й гвардейской танковой бригады (3-я танковая армия, 1-й Украинский фронт). Принимал участие в уличных боях в Берлине. В июне 1945-го за проявленные мужество и героизм удостоен звания Героя Советского Союза. После войны Милюков работал на Одесской киностудии. По его сценарию снят захватывающий фильм "Экипаж машины боевой". Фильм о самом остром поединке в его жизни – о рыцарской дуэли. Источник: журнал "Братишка", декабрь, 2003 г.

20.04.2010, 17:24	#76
laal Сообщения: n/a	Давно закончилась война /Владимир Гольдфайн/

21.04.2010, 14:32	#78
laal Сообщения: n/a	Все началось с приказа Ставки Верховного главнокомандования N 0428 от семнадцатого ноября сорок первого года, подписаного Сталиным и начальником генерального штаба маршалом Шапошниковым: "Опыт последнего месяца войны показал, что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах. Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом - такова неотложная задача, от решения которой во многом зависит ускорение разгрома врага и низложение его армии. ПРИКАЗЫВАЮ: 1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог. 2. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами... 3. При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать... Ставке каждые три дня отдельной строкой доносить, сколько и какие населенные пункты уничтожены за прошедшие дни и какими средствами достигнуты эти результаты". Недостатка в добровольцах, готовых отправиться в тыл врага и исполнить волю вождя, не было. Московская молодежь не щадила себя. Зою Космодемьянскую взяли в воинскую часть N 9903, командовал ею майор Спрогис. В Кунцево, в помещении детского сада, вчерашних школьников наскоро готовили к диверсионной работе. Учили самому элементарному: стрелять, закладывать взрывчатку. Обычно полный курс проходили за десять дней. Группу Зои сочли готовой к заброске в тыл врага всего через четыре дня. Группа получила приказ поджигать населенные пункты, занятые немцами, хотя уже было известно, что отправленные в тыл врага неопытные диверсанты действуют неумело и быстро попадают в руки немцев. Местное население, спасая свои семьи, сдавало людей, сжигающих их дома, немцам. Немецкая полевая жандамерия пойманных диверсантов после недолгого допроса вешала. Казнь совершалась публично. На грудь прикрепляли фанерную табличку с надписью "поджигатель" на двух языках. Двадцать третьего ноября Зоина группа перебралась на занятую немцами территорию возле Наро-Фоминска. Пять дней они двигались в сторону деревни Петрищево. Считалось, что они должны были разложить костры, чтобы помочь нашим самолетам-разведчикам точнее установить линию фронта. Потом - что им дали приказ уничтожить немецкую штабную радиостанцию в Петрищево, которая мешала советской радиоразведке. Ни того, ни другого они не сделали. Большая часть группы Зои погибла, остались трое. Вечером двадцать седьмого ноября двое из них пробрались в деревню, перерезали провод полевого телефона и подожгли конюшню. Загорелась и изба крестьянина Петра Свиридова. Тот выскочил из избы, схватил поджигателей и передал немцам. Один - Василий Клубков - предпочел все рассказать. Он согласился работать на немцев, которые отправили перевербованного агента назад, в расположение Красной армии. Он попал в руки чекистов, и его расстреляли. Зоя на допросе молчала, даже не выдала свое настоящее имя. Она назвала себя Таней в честь героини Гражданской войны Тани Соломахи, которую изрубили белоказаки. Утром двадцать девятого ноября 1941 года Зою Космодемьянскую повесили. Когда немцев из этого района выбили, туда приехал корреспондент "Правды" Петр Лидов. Ему рассказали эту историю. Эксгумировали труп и с трудом опознали десятиклассницу 201-й московской школы Зою Космодемьянскую... Посмертно ей присвоили звание Героя Советского Союза. Источник: Леонид Млечин. Железный Шурик

22.04.2010, 12:57	#80
laal Сообщения: n/a	Песенка о пехоте – Булат Окуджава

Здесь присутствуют: 2 (пользователей - 0 , гостей - 2)

Опции темы	Поиск в этой теме
Версия для печати Отправить на email	Поиск в этой теме: Расширенный поиск