| 
				
				И летящий от тополя пух мотыльками садится на куст
			 
 И летящий от тополя пух мотыльками садится на куст
 Рядом с облаком голубь парит
 ни домашний, ни дикий - ничей,
 а в распущенных косах ракит
 золотые заколки лучей.
 
 Мы уже различаем на слух
 проскользнувшую в голосе грусть,
 и летящий от тополя пух
 мотыльками садится на куст.
 
 Ни тебе и ни мне в этот день
 никакой не вернуться тропой,
 где упавшую в обморок тень
 окружили ромашки толпой.
 
 Расставание - смена времён,
 из былого уже говорю...
 у окна зацветает пион,
 собирающий в сгусток зарю.
 
 На смятом облачном листе сизарь начертит круг
 
 Стряхнула вишня с рукава
 соцветий лепестки,
 и одуванчик тосковал,
 что белые виски.
 
 И были смех, и вздор речей,
 и весь июнь копил
 цвета коротеньких ночей
 сиреневый люпин.
 
 Но оказался я из тех -
 ни близкий и ни друг,
 на смятом облачном листе
 сизарь начертит круг.
 
 За нелюбовь не жди суда,
 прости - пишу клише...
 вечерней грустью навсегда
 останешься в душе.
 
 Жасмин туманом плыл у окон
 
 Июньский вечер звуки прятал,
 где в сумрак погружались дали,
 и облака бумагой смятой
 в закатном пламени сгорали.
 
 Берёзы белые колени
 прикрыли тени кружевами,
 что этот день отдали лени
 забыли, не переживали.
 
 Жасмин туманом плыл у окон,
 лилось вино и лились речи...
 и грусти нераскрытый кокон
 до осени припрятал вечер.
 
 Белит тополиный пух одуванчиков виски
 
 Цвет черёмухи снежком
 предвещает холода,
 ива молится тишком
 у заросшего пруда.
 
 Ливень нанесёт мазок,
 зачернит во двор окно,
 липа золотой песок
 сыплет лужицам на дно.
 
 Обострённый ловит слух
 сколько в голосе тоски,
 белит тополиный пух
 одуванчиков виски.
 
 Сдюжил дождь сирени куст,
 мы - житейскую грозу...
 вместе с ивой помолюсь
 на вечернюю звезду.
 
 И поклоны бьёт синица, отпуская всем грехи
 
 Отцветает куст сирени,
 одуванчик белый сник,
 в кружевных накидках тени
 прогоняют солнца блик.
 
 На берёзах пеной мыльной
 кучевые облака,
 у стрекоз в зеркальных крыльях
 отражается река.
 
 Ветерку с утра не спится,
 сарафан измял ольхи,
 и поклоны бьёт синица,
 отпуская всем грехи.
 
 И слова - такая малость,
 а волнение в крови...
 сизари у ног собрались
 и воркуют о любви.
 
 Ронял шиповник в травы по капельке закат
 
 Недолго дождик капал,
 вздыхала зря река,
 сосна мохнатой лапой
 прогнала облака.
 
 В дремоту впали тени,
 ветра сморила лень,
 и в облачке сирени
 пропал гудящий шмель.
 
 Будила чайка криком
 грозу и спящий гром,
 хотелось о великом,
 а слово - о земном.
 
 Века меняют нравы,
 но не разлук обряд...
 ронял шиповник в травы
 по капельке закат.
 
 И белый иней одуванчика
 
 Весна уже уходит в прошлое -
 густой травой, на зорьке скошенной,
 грозой, вишнёвыми метелями,
 туманом яблонь и капелями.
 
 Цветок жасминовый закружится
 и льдинкой поплывёт по лужице,
 и белый иней одуванчика
 накроет солнечного зайчика.
 
 Шмелю, стрекозам и соцветиям
 три летних месяца - столетия,
 порхает бабочка-капустница,
 где жёлтый лист на снег опустится.
 
 Прошу тебя - не надо мучиться,
 что поздняя любовь - разлучница...
 поверь - спасёт от неизбежности
 простое слово с жестом нежности.
 
 Валерий Мазманян
 |