Manticore

Первоначально музыкальную комедию режиссер Карен Шахназаров хотел снять о молодом Леониде Утесове.
У Леонида Осиповича, чья настоящая фамилия — Вайсбейн, действительно была необычная судьба. Утесов родился в веселом и контрастном портовом городе Одессе в семье небогатого коммерсанта. Седьмой ребенок в семье, он обучался в коммерческом училище, однако больше внимания уделял вечерним занятиям в оркестре щипковых инструментов и воскресным репетициям в драматическом кружке. В начале 20-х Утесов вместе с Дунаевским создал “Труппу муз-комедию”, а потом и “Теа-джаз”. Когда в Союзе начались гонения на джазистов, оркестр Утесова распался. Леонид Осипович занялся шансоном.



— Со своим постоянным соавтором Александром Бородянским мы позвонили Утесову, — рассказывает Карен Шахназаров. — Леонид Осипович сказал как отрезал: “Да не было у нас никакого джаза. И нечего про это фильм снимать”. Когда начали разбираться — поняли, что Утесов к самому джазу не имел никакого отношения. Он вообще не был музыкантом. Певцом и артистом замечательным — да. Но когда Леонид Осипович дирижировал оркестром, это была имитация, он вообще не знал нот. Я прочитал три книги его мемуаров, очень отличающихся друг от друга.
Похоже, он год от года их подправлял. Потом в доме ветеранов в Матвеевском мы оказались с Леонидом Осиповичем за одним столом. Я понял, что у него был внутренний конфликт, связанный с музыкой. Долгое время Утесов декларировал себя как создателя русского джаза. Человек эмоциональный, ранимый, склонный к крайностям, он как бы спрятался в ракушку, когда стало ясно, что он не джазмен. Некий комплекс: “Я не джазмен, потому что и джаза у нас не было”. Вместе с Сашей Бородянским мы встретились со многими музыкантами 20—30-х годов, узнали много интересных историй того периода. Они не вмещались в рамки судьбы одного актера.
Первому советскому теоретику джаза оставили в фильме настоящую фамилию.
Образ главного героя фильма “Мы из джаза” Кости Иванова во многом сложился благодаря пионеру российского джаза Александру Варламову. Согласно легенде знаменитый джазмен пострадал в годы репрессий после выпуска пластинки с записью фокстрота под названием “Иосиф”.
— Когда мы пришли к Варламову домой, к нам навстречу вышел разбитый, дряхлый старик с трясущимися руками, — рассказывает Карен Георгиевич. — Мы подумали, зря потревожили старика. Но, сев за рояль, Александр Владимирович преобразился. 5 часов с редким юмором он рассказывал нам потрясающие истории, приключившиеся с российскими джазменами в 20—30-е годы.




Немногим известно, что киношный персонаж картины “Мы из джаза”— “первый советский джазовый теоретик” Сергей Адамович Колбасьев — существовал на самом деле. Морскому офицеру Карен Шахназаров и Александр Бородянский оставили в картине его настоящую фамилию. Наряду с другими энтузиастами он играл важную роль в развитии советского джаза в начальную его пору. Увлекаясь музыкой, Колбасьев за многие годы собрал крупнейшую по тем временам — свыше 200 штук — коллекцию грампластинок. Его ленинградская квартира на Моховой стала излюбленным местом встреч первого поколения советских джазовых исполнителей и композиторов. Судьба Сергея Колбасьева сложилась трагически. Его арестовали в 1937 году Управлением НКВД по Ленинградской области, через месяц — расстреляли. Роль знатока джаза Колбасьева исполнил непрофессиональный актер — режиссер-мультипликатор Владимир Бобров. Лжекапитана Колбасьева виртуозно сыграл в фильме Борислав Брондуков.



На реальных историях, рассказанных Варламовым, Карен Шахназаров и Александр Бородянский построили свою картину. Чтобы понять дух той эпохи, они встречались и с эстрадниками того времени — Мироновой и Менакером.
— Над сценарием мы работали целый год, — рассказывает режиссер. — Написали вариантов 15, каждый из них у нас худсовет долго не принимал. Цензура была не только идеологической, но и просто глупой.
Роль руководителя джаз-банда Кости Иванова могла достаться Дмитрию Харатьяну. Обаятельный артист уже был практически утвержден на роль, как вдруг в поле зрения режиссера Карена Шахназарова попал выпускник Ленинградского института театра, музыки и кинематографии Игорь Скляр… Молодой актер успел к тому времени дебютировать в музыкальном фильме режиссера Николая Ковальского “Только в мюзик-холле”.


— Я заканчивал проходить срочную службу в армии и на студию “Мосфильм” пришел в военной кавалерийской форме, — вспоминает Игорь Скляр. — Комната, где проходили пробы, была увешана фотографиями Луиса Митчелла, Дюка Эллингтона, Александра Цфасмана. Мне дали прочитать сценарий, а вечером мы начали с партнерами разыгрывать одну сцену за другой…
Трио “свободных музыкантов” сложилось тоже не сразу. На роль разбитного Степана пробовались Николай Еременко и Леонид Ярмольник. А молодой режиссер остановил свой выбор на мало кому известном, но очень органичном актере Александре Панкратове-Черном.
Николай Аверюшкин попал на роль барабанщика Жоры благодаря своей сокурснице по Музыкальному училищу им. Октябрьской революции.
— У нас шел дипломный спектакль, и девочка, с которой мы играли, сообщила, что на нее сегодня придет посмотреть режиссер музыкальной комедии, — рассказывает Николай Аверюшкин. — После финальной сцены Карен Шахназаров подошел ко мне… Режиссер хотел попробовать меня на роль ответственного работника Ассоциации пролетарских музыкантов Самсонова, которого сыграл впоследствии Леонид Куравлев. Но на студии он неожиданно спросил меня: “Ты на барабанах умеешь играть?” Я, не задумываясь, выпалил: “Конечно, умею!”, хотя до этого ни разу в жизни не держал в руках барабанные палочки. Главное было ввязаться… Я прочитал сценарий и удивился, роль куплетиста Жоры была недостаточно прописана. Режиссер парировал: “Мы надеемся на яркую индивидуальность артиста!” Роль Жоры я получил 26 августа — в день своего рождения, когда мне исполнилось 26 лет.



На роль “саксофониста императорского двора Ивана Бавурина” был утвержден характерный актер, виртуозный исполнитель чиновников и ответственных партработников, “чемпион” киножурнала “Фитиль” Петр Щербаков. Для него эта роль очень много значила — впервые после долгих лет актер играл одного из главных героев.
— На съемки мы выехали 1 сентября, — вспоминает Николай Аверюшкин. — Москва провожала нас холодным дождем, Одесса встретила солнцем. Оказавшись в гостинице при киностудии, я испытал телячий восторг. Разойдясь с женой, я все лето спал на территории ВДНХ на сеновале. Бывало, собирал бутылки, сдавал их и шел завтракать. И вдруг море, солнце, белые простыни…
Квартету музыкантов наняли репетиторов. “Сашу Панкратова-Черного, например, учил играть на банджо гитарист-виртуоз Леша Кузнецов, Николая Аверюшкина — знаменитый джазовый барабанщик”, — рассказывает Карен Шахназаров.
— Мы репетировали с утра до вечера, — вспоминает Игорь Скляр. — Правой рукой все свои партии на пианино я играл сам. — Главное было соблюдать аппликатуру — в такт музыке нажимать на клавиши, водить смычком по струнам, — говорит Аверюшкин. — Чтобы мне поставили правильно пальцы на скрипке, мы отправились в Одесскую консерваторию. Убеленный сединами профессор спросил, каким временем я располагаю. “15 минут”, — выпалил я. Маэстро потерял дар речи…
“Я абсолютно не могу петь и совершенно не слышу нот, — признался позже Александр Панкратов-Черный. — Как-то в училище мне пришлось исполнить под аккомпанемент фортепиано песню. После музыкального вступления я завопил так, что полностью заглушил звук инструмента. Я хотел, чтобы окружающие не слышали, что я не попадаю в ноты…” Не имея слуха, Александр научился виртуозно имитировать игру на банджо и классно бить чечетку.
При просмотре фильма даже профессионалы не могли определить, где артисты играют сами, а где — просто дергают за струны и нажимают нужные клавиши. Позже нью-орлеанский джазовый музей купил у СССР фильм “Мы из джаза” и, принимая у себя кого-либо из русских кинематографистов, неизменно расспрашивал об исполнителе роли Ивана Ивановича Бавурина: “Кто это? Что за маэстро? Как виртуозно он владеет инструментом. Почему мы о нем ничего не слышали?”



Картина считалась “сложнопостановочной”, а денег на фильм было выделено с гулькин нос. Съемочной группе пришлось экономить на всем. — Мало кто знает, почему в начальной сцене фильма, когда я расклеиваю афиши, у меня прыгающая походка, — говорит Игорь Скляр. — Дело в том, что реквизиторы смогли найти мне ботинки той эпохи только на три размера больше. Брюки, которые мне были коротки, сняли с нашего шофера.
Коллектив был молодой, творческий. Нередко актеры на съемках становились соавторами режиссера. — После отснятой сцены в Зеленом театре у нас оставался небольшой кусок пленки, — вспоминает Николай Аверюшкин. — Я сидел за ударной установкой, которая кроме барабанов включала в себя гудки, клаксон, погремушки, звонки, медные тарелки, трещотки и пищалки. Внезапно у меня с грохотом свалилась на сцену медная тарелка… Команды “стоп” не последовало, оператор продолжал снимать. Я, почувствовав развитие сюжета, схватил рельефные палки для стирки белья, выполняющие роль трещотки, и принялся сначала неистово стучать ими по барабану, а потом и вовсе громить все, что было под рукой… Увлекся, так сказать, шумовыми эффектами. Так кусок пленки, который должен был уйти “в корзину”, вошел в картину.
Прекрасно импровизировал и Евгений Евстигнеев, играя в фильме Папу, вора в законе, у которого было мало слабостей, но одна из них — джаз. В сцене банкета в ресторане “Парадиз”, где отмечалось 50-летие трудовой деятельности Папы, прямо в момент съемок, под музыку, неожиданно для всех артист начал “играть” в такт вилкой и ножом на обеденных тарелках. Режиссер сказал: “Прекрасно, давайте так все и оставим”.



— Сделать меня чернокожим барабанщиком в сцене, где мы предстаем перед суровой комиссией, придумал Панкратов-Черный, — вспоминает Николай Аверюшкин. — Съемка закончилась поздно вечером. Спускаясь в гримерную в образе негра в перьях, в тускло освещенном коридоре я столкнулся нос к носу с рабочими сцены… Все как один они схватились за сердце… Каких только ругательств я не выслушал тогда в свой адрес! В картину нередко входили придуманные на ходу сцены, но, случалось, и вырезались замечательно снятые материалы.
— В Зеленом театре с нами, шарамыжниками, разорвав на груди майку, разбирался “по-мужски” колоритный качок Сема, — рассказывает Николай Аверюшкин. — Сцена, где Сема кидает нас одного за другим в оркестровую яму, в картину не вошла.
Могучего прапорщика Игоря, сыгравшего вышибалу Сему, нашли в одной из воинских частей уже на месте — в Одессе. В жизни он оказался, между прочим, добрейшим малым. Вероятно, мало кто из зрителей заметил, что Сема поднимается на сцену для разборок в заштопанной спереди майке и рвет ее по этому шву. После дублей костюмеры зашивали ему одежку раза четыре.



Курьезы на съемках случались постоянно. Сцену, где “свободные музыканты” Степан и Жора, играя на улице песню “А ну-ка, убери свой чемоданчик…”, снимали несколько дублей подряд. Александр Панкратов-Черный каждый раз методично обходил прохожих со шляпой и кричал “Граждане одесситы, многоуважаемая публика! Ссудите, кто сколько может, скромным труженикам массовой культуры”. Одна колоритная одесситка, идущая с базара с ведром, подошла к артисту и поинтересовалась, сколько ему удалось собрать денег. Александр вывалил мелочь — 27 реквизиторских копеек. Возмущенная дама завопила на всю улицу: “Товарищи одесситы, не будьте же кацапами, дайте человеку три рубля!”.


Под кубинскую певицу Долину гримировали 6 часов Вдохнул в картину душу известный дирижер, пианист, композитор Анатолий Кролл. “Из всех нас он один знал по-настоящему джаз”, — признается Карен Шахназаров.
В оркестре у Кролла режиссер приметил героиню своего будущего фильма — кубинскую певицу Клементину Фернандес. Негритянку должна была сыграть талантливая певица Лариса Долина. Помимо того что она прекрасно пела джаз, Карену Шахназарову показалось, что Ларису будет несложно загримировать под мулатку.
У героини Ларисы Долиной — яркой джазовой певицы Клементины Фернандес — был реальный прототип. Историю американской певицы, работавшей у знаменитого Дюка Эллингтона, рассказал режиссеру и сценаристу Александр Варламов. Коретти Арле-Тиц приехала учиться в Советский Союз опере. Наши молодые джазмены ухитрились ее перехватить. Негритянская певица стала работать с Варламовым в секстете джазовых солистов. Коретти влюбилась в нашего барабанщика, они стали жить гражданским браком, а потом ее мужа посадили. Певица начала ходила по инстанциям, хлопотать за барабанщика, ее тут же выслали из страны.
По задумке режиссера, Клементина Фернандес должна была отличаться круглыми формами. Лариса Долина в то время была на пятом месяце беременности. Врачи рекомендовали ей постельный режим. И, на радость Карену Георгиевичу, певица полнела день ото дня. На съемки из родильного дома, где она лежала на сохранении, ее забирал лично Шахназаров по письму, подписанному у главврача, и в тот же день, вечером, привозил назад.



“Меня гримировали под мулатку 6 часов, — вспоминала о съемках Долина. — Чтобы добиться естественного шоколадного оттенка для грима смешивали 12 цветов, а потом так же тщательно делали прическу…”.
Песни к фильму — “Старый рояль”, “Спасибо, музыка, тебе”— написал на стихи Иванова Марк Минков. То, что за своего героя — Костю Иванова — будет петь Игорь Скляр, сомнений не было. У молодого актера оказался прекрасный голос. А вот с женской партией пришлось помучиться. Сначала пробовали записывать Елену Камбурову, но в конце концов остановились на Ольге Пирагс.
Знаменитые шлягеры “А ну-ка, убери свой чемоданчик” и “Прости-прощай, Одесса-мама” за Панкратова-Черного в фильме поет оператор Владимир Швецик. “Я очень долго искал подходящий под Сашин тембр голос, — рассказывает Карен Шахназаров. — Прослушав изрядное количество певцов, я понял: профессионал нам не нужен. Как-то в компании я услышал, как поет и играет наш оператор. Анатолию Кроллу предложил: “Давай запишем Швецика”, он прослушал запись и одобрил. Голос Володи идеально совпал с голосом Александра”.


Рабочее название фильма “Оркестр-переполох” за картиной не сохранилось. А ведь именно так переводится дословно словосочетание “jаzz-band”. “Потом кто-то из редакторов предложил более звучное название “Мы из джаза”, оно и закрепилось”, — говорит Шахназаров. Финал фильма предполагался тоже несколько иной. Режиссер и сценарист придумали, что джаз-банда, когда их уже везде запретили, решила устроить джаз-десант. В Военно-воздушной академии справляли юбилей. Музыканты должны были спускаться на парашютах прямо на площадку и сходу начинать играть. Но пилот самолета, которого должен был играть Бурков, “скинул” джазменов далеко от Москвы, в чисто поле. И вот грустные, несчастные, они идут по поляне и вдруг — без инструментов, на губах — начинают играть джаз… Этот смешной финал худсовет “зарубил”.



О фильме заговорили еще во время технических просмотров на “Мосфильме”. “Такие просмотры обычно проходят при пустом зале, — рассказывает Николай Аверюшкин. — В полной тишине съемочная группа отслеживает — как “легла” фонограмма. У нас же на картине всегда собирался полный зал. Звукорежиссер предупреждал: “Одно слово — всех из зала выгоню”. Присутствующие, смотря фильм, смеялись, зажав рот двумя руками”. На широком экране картину ждал оглушительный успех — и зрительский, и фестивальный. На премьере в Доме кино фильм шел сразу в двух залах: в Большом и Белом. По опросу журнала “Советский экран”, фильм “Мы из джаза” был назван лучшим фильмом 1983 года. В прокате его посмотрели 17,5 млн. зрителей. Картину купили 26 стран.
Популярность актеров-джазменов росла день ото дня. Петра Щербакова стали называть Первым Саксофоном, Николая Аверюшкина — Главным Барабанщиком страны. Игорь Скляр, который стал секс-символом 80-х, смеясь, вспоминает: “В театре за мной закрепилось профессиональное прозвище Старый Рояль. Потом оно трансформировалось в Пожилое Пианино”. Александр Панкратов-Черный стал своим человеком в столичной джазовой тусовке. “И даже, грешен, сижу иногда в жюри на джазовых конкурсах, — рассказывает артист. — Поднимаю таблички, выставляю оценки, которые очень часто совпадают с оценками настоящих мэтров”. На творческих встречах зрители часто просят Карена Шахназарова снять музыкальный фильм, подобный картине “Мы из джаза”. На что режиссер неизменно отвечает: “Этот фильм отражал состояние моей души много лет назад. Мы все были молоды, в Одессе стояла теплая погода, мы работали как одержимые, купались ночи напролет, спали по нескольку часов… Теперь я другой и повторить чувство радости от жизни, которое я тогда испытывал, теперь вряд ли смогу”.
По материалам найденным в сети интернет.