Александр Грибоедов. 220 лет со дня рождения великого русского драматурга и поэта

Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве?
(Цитата из комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума", 1822-1824)

15 января в Москве, ровно 220 лет назад, родился известный русский писатель, поэт, драматург, блестящий дипломат, статский советник Александр Сергеевич Грибоедов. Грибоедов известен как homo unius libri — писатель одной книги, блестяще рифмованной пьесы «Горе от ума», которую до сих пор весьма часто ставят в театрах России. Она послужила источником многочисленных крылатых фраз.

"Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, все в нем было необыкновенно привлекательно. Грибоедов был привлекателен, несмотря даже на то, что при своем озлобленном уме, независимом гордом характере, доходившем порою до заносчивости, он, пренебрегая всеми стеснительными условиями светской жизни, резал всем въ глаза самую горькую и резкую правду, не разбирая при этом чинов и положений" - так писал о Грибоедове А.С. Пушкин.

Его предок, Ян Гржибовский (польск. Jan Grzybowski), в начале XVII века переселился из Польши в Россию. Фамилия автора Грибоедов представляет собой не что иное, как своеобразный перевод фамилии Гржибовский. При царе Алексее Михайловиче был разрядным дьяком и одним из пяти составителей Соборного уложения 1649 года Фёдор Акимович Грибоедов. Отец писателя - отставной секунд-майор Сергей Иванович Грибоедов (1761—1814). Мать - Анастасия Фёдоровна (1768—1839), в девичестве также Грибоедова.

По свидетельству родственников, в детстве Александр был очень сосредоточен и необыкновенно развит. Существует предположение, что он приходился внучатым племянником выдающемуся писателю России Александру Радищеву (это тщательно скрывал сам драматург). В 6-летнем возрасте свободно владел 3 иностранными языками, в юности уже 6-ю, в частности в совершенстве английским, французским, немецким и итальянским. Очень хорошо понимал латынь и древнегреческий язык. Рано обнаружилась многосторонняя одаренность Грибоедова, включая композиторский талант (известны 2 вальса для фортепиано). Обучался в Московском университетском благородном пансионе (1803), затем поступил в Московский университет (1806). Окончив словесное отделение со званием кандидата (1808), Александр Грибоедов продолжал заниматься на этико-политическом отделении.



Тему представляют:

Баннер: Арт-Студия Кинозал.ТВ
Автор: lidakalju

ГАЛЕРЕЯ РАЗДАЧ

Биография поэта (аудиокнига):



Документальные фильмы о поэте:



Аудиокниги с произведениями поэта:



Телеспектакли по произведениям поэта:

Прости, Отечество! - Грибоедов А.С.


Не наслажденье жизни цель,
Не утешенье наша жизнь.
О! не обманывайся, сердце,
О! призраки, не увлекайте!...
Нас цепь угрюмых должностей
Опутывает неразрывно.
Когда же в уголок проник
Свет счастья на единый миг,
Как неожиданно! как дивно! -

Мы молоды и верим в рай, -
И гонимся и вслед и вдаль
За слабо брежжущим виденьем.
Постой! и нет его! угасло! -
Обмануты, утомлены.
И что ж с тех пор? - Мы мудры стали,
Ногой отмерили пять стоп,
Соорудили темный гроб,
И в нем живых себя заклали.

Премудрость! вот урок ее:
Чужих законов несть ярмо,
Свободу схоронить в могилу,
И веру в собственную силу,
В отвагу, дружбу, честь, любовь! -
Займемся былью стародавней,
Как люди весело шли в бой,
Когда пленяло их собой
Что так обманчиво и славно!

Грибоедов сделал свое: он уже написал «Горе от ума».
А.С. Пушкин

Начало творческой биографии Грибоедова

Знаменитый русский драматург, автор «Горя от ума», Александр Сергеевич Грибоедов родился 4 января 1795 года (год рождения, впрочем, спорен) в московской дворянской семье. Его отец, отставной секунд-майор Сергей Иванович, человек небольшого образования и скромного происхождения, редко бывал в семье, предпочитая жить в деревне или отдаваться карточной игре, истощившей его средства. Мать, Настасья Федоровна, происходившая из другой отрасли Грибоедовых, более богатой и знатной, была женщина властная, порывистая, известная в Москве по уму и резкости тона. Она любила сына и дочь, Марию Сергеевну (двумя годами моложе брата), окружила их всякими заботами, дала им прекрасное домашнее воспитание.

Мария Сергеевна славилась в Москве и далеко за её пределами как пианистка (она также прекрасно играла на арфе). Александр Сергеевич Грибоедов с детства владел французским, немецким, английским и итальянским языками и отлично играл на фортепиано. Воспитателями его были выбраны видные педагоги: сначала Петрозилиус, составитель каталогов библиотеки московского университета, позже Богдан Иванович Ион, питомец геттингенского университета, потом учившийся в Москве и первый получивший степень доктора прав в казанском университете. Дальнейшее воспитание и образование Грибоедова, домашнее, школьное и университетское, шло под общим руководством известного профессора философа и филолога И. Т. Буле. С раннего детства поэт вращался в очень культурной среде; вместе с матерью и сестрою он часто проводил лето у своего богатого дяди, Алексея Федоровича Грибоедова в известном имении Хмелиты в Смоленской губернии, где мог встречаться с семьями Якушкиных, Пестелей и других известных потом общественных деятелей. В Москве Грибоедовы были связаны родственными узами с Одоевскими, Паскевичами, Римскими-Корсаковыми, Нарышкиными и знакомы с огромным кругом столичного барства.

В 1802 или 1803 году Александр Сергеевич Грибоедов поступил в московский университетский благородный пансион; 22 декабря 1803 г. он получил там «один приз» в «меньшем возрасте». Три года спустя, 30 января 1806 г., Грибоедов был принят в московский университет в возрасте около одиннадцати лет. 3 июня 1808 г. он уже был произведен в кандидаты словесных наук и продолжал образование по юридическому факультету; 15 июня 1810 г. получил степень кандидата прав. Позднее он еще изучал математику и естественные науки и в 1812 году был уже «готов к испытанию для поступления в чин доктора». Патриотизм увлек поэта на военную службу, и поприще науки было навсегда покинуто.

26 июля 1812 г. Грибоедов зачислился корнетом в московский гусарский полк графа П. И. Салтыкова. Однако, полк не попал в действующую армию; всю осень и декабрь 1812 г. он простоял в Казанской губернии; в декабре граф Салтыков умер, и московский полк был присоединен к иркутскому гусарскому полку в со став кавалерийских резервов под командой генерала Кологривова. Некоторое время в 1813 г. Грибоедов жил в отпуске во Владимире, потом явился на службу и попал в адъютанты к самому Кологривову. В этом звании он принимал участие в комплектовании резервов в Белоруссии, о чем и напечатал статью в «Вестнике Европы» в 1814 г. В Белоруссии Грибоедов подружился – на всю жизнь – со Степаном Никитичем Бегичевым, тоже адъютантом Кологривова.

Не побывав ни в одном сражении и наскучив службой в провинции, Грибоедов подал 20 декабря 1815 года прошение об отставке «для определения к статским делам»; 20 марта 1816 года получил ее, а 9 июня 1817 года был принят на службу в Государственную Коллегию иностранных дел, где числился вместе с Пушкиным и Кюхельбекером. В Петербург он приехал еще в 1815 г. и здесь быстро вошел в общественные, литературные и театральные круги. Александр Сергеевич Грибоедов вращался среди членов нарождавшихся тайных организаций, участвовал в двух масонских ложах («Объединённых друзей» и «Добра»), перезнакомился со многими литераторами, например, Гречем, Хмельницким, Катениным, актерами и актрисами, напр., Сосницким, Семеновыми, Валберховыми и др. Вскоре Грибоедов выступил и в журналистике (эпиграммой «От Аполлона» и антикритикой против Н. И. Гнедича в защиту Катенина), и в драматической литературе – пьесами «Молодые супруги» (1815), «Своя семья» (1817; в сотрудничестве с Шаховским и Хмельницким), «Притворная неверность» (1818), «Проба интермедии» (1818).

Театральные увлечения и интриги вовлекли Грибоедова в тяжелую историю. Из-за танцовщицы Истоминой возникла ссора и потом дуэль между В. А. Шереметевым и гр. А. П. Завадовским, окончившаяся смертью Шереметева. Грибоедов был близко замешан в это дело, его даже обвиняли как зачинщика, и А. И. Якубович, друг Шереметева, вызвал его на дуэль, которая не состоялась тогда только потому, что Якубович был выслан на Кавказ. Смерть Шереметева сильно подействовала на Грибоедова; Бегичеву он писал, что «на него нашла ужасная тоска, он видит беспрестанно перед глазами Шереметева, и пребывание в Петербурге сделалось ему невыносимо».

Грибоедов на Кавказе

Случилось, что около того же времени средства матери Грибоедова сильно пошатнулись, и ему приходилось серьезно подумать о службе. В начале 1818 г. в министерстве иностранных дел организовывалось русское представительство при персидском дворе. Русским поверенным при шахе был назначен С. И. Мазарович, секретарем при нем – Грибоедов и канцеляристом – Амбургер. Сначала Грибоедов колебался и отказывался, но потом принял назначение. Немедленно со свойственной ему энергией он стал заниматься персидским и арабским языками у проф. Деманжа и засел за изучение литературы о Востоке. В самом конце августа 1818 г. Александр Сергеевич Грибоедов покинул Петербург; по дороге он заезжал в Москву проститься с матерью и сестрой.

В Тифлис Грибоедов и Амбургер приехали 21-го октября, и здесь Якубович немедленно вновь вызвал Грибоедова на дуэль. Она состоялась утром 23-го; секундантами были Амбургер и H. H. Муравьев, известный кавказский деятель. Первым стрелял Якубович и ранил Грибоедова в левую кисть руки; потом стрелял Грибоедов и промахнулся. Противники тут же примирились; Грибоедову поединок сошел благополучно, но Якубовича выслали из города. В Тифлисе дипломатическая миссия пробыла до конца января 1819 г., и за это время Грибоедов очень сблизился с А. П. Ермоловым. Беседы с «проконсулом Кавказа» оставили глубокое впечатление в душе Грибоедова, и сам Ермолов полюбил поэта.

В середине февраля Мазарович со свитой уже был в Тебризе, резиденции наследника престола Аббаса-Мирзы. Здесь Грибоедов впервые познакомился с английской дипломатической миссией, с которой потом всегда был в дружеских отношениях. Около 8-го марта русская миссия прибыла в Тегеран и была торжественно принята Фетх Али-шахом. В августе того же 1819 г. она вернулась в Тебриз, постоянную свою резиденцию. Здесь Грибоедов продолжал занятия восточными языками и историей и здесь же впервые положил на бумагу первые планы «Горя от ума». По Гюлистанскому трактату 1813 года русская миссия имела право требовать от персидского правительства возвращения в Россию русских солдат – пленных и дезертиров, служивших в персидских войсках. Грибоедов горячо взялся за это дело, разыскал до 70 таких солдат (сарбазов) и решил вывести их в русские пределы. Персияне с озлоблением относились к этому, всячески препятствовали Грибоедову, но он настоял на своем и осенью 1819 года привел свой отряд в Тифлис. Ермолов встретил его ласково и представил к награде.

В Тифлисе Грибоедов провел святки и 10 января 1820 г. пустился в обратный путь. Побывав по дороге в Эчмиадзине, он завел там дружеские сношения с армянским духовенством; в начале февраля он вернулся в Тебриз. В конце 1821 г. между Персией и Турцией возникла война. Грибоедов был послан Мазаровичем к Ермолову с докладом о персидских делах и на пути сломал себе руку. Ссылаясь на необходимость продолжительного лечения в Тифлисе, он просил через Ермолова свое министерство определить его при Алексее Петровиче секретарем по иностранной части, и ходатайство было уважено. С ноября 1821 г. по февраль 1823 г. Грибоедов жил в Тифлисе, часто разъезжая с Ермоловым по Кавказу. С H. H. Муравьевым Грибоедов занимался восточными языками, а своими поэтическими опытами делился с В. К. Кюхельбекером, который приехал в Тифлис в декабре 1821 г. и прожил до мая 1822 г. Ему поэт читал «Горе от ума», сцену за сценой, как они постепенно создавались.

Возвращение Грибоедова в Россию

После отъезда Кюхельбекера в Россию Грибоедов сильно затосковал по родине и через Ермолова исходатайствовал себе отпуск в Москву и Петербург. В конце марта 1823 г. он был уже в Москве, в родной семье. Здесь же он встретился с С. Н. Бегичевым и ему прочел первые два акта «Горя от ума», написанные на Кавказе. Вторые два действия написаны были летом 1823 года в именье Бегичева, в Тульской губернии, куда приятель пригласил Грибоедова погостить. В сентябре Грибоедов возвратился в Москву вместе с Бегичевым и жил у него в доме до следующего лета. Здесь он продолжал работать над текстом комедии, но уже читал ее в литературных кругах. Вместе с кн. П. А. Вяземским Грибоедов написал водевиль «Кто брат, кто сестра, или обман за обманом», с музыкой А. Н. Верстовского.

Из Москвы Александр Сергеевич Грибоедов переехал в Петербург (в начале июня 1824) с целью добиться цензурного разрешения «Горя от ума». В северной столице Грибоедова ждал блестящий прием. Он встречался здесь с министрами Ланским и Шишковым, членом Государственного Совета графом Мордвиновым, генерал-губернатором графом Милорадовичем, Паскевичем, был представлен великому князю Николаю Павловичу. В литературных и артистических кругах он читал свою комедию, и скоро автор и пьеса стали центром всеобщего внимания. Провести пьесу на сцену не удалось, несмотря на влиятельные связи и хлопоты. В печать же цензура пропустила только отрывки (7 – 10 явления первого действия и третий акт, с большими сокращениями). Зато, когда они появились в альманахе Ф. В. Булгарина «Русская Талия на 1825 год», это вызвало целый поток критических статей в петербургских и московских журналах.

Яркий успех комедии доставил Грибоедову много радости; сюда еще присоединилось увлечение танцовщицей Телешовой. Но в общем поэт был настроен угрюмо; его посещали приступы тоски, и тогда все казалось ему в мрачном свете. Чтобы избавиться от такого настроения, Грибоедов решил отправиться в путешествие. Ехать за границу, как он думал сначала, было нельзя: служебный отпуск и без того был просрочен; тогда Грибоедов поехал в Киев и Крым, чтобы оттуда вернуться на Кавказ. В конце мая 1825 г. Грибоедов прибыл в Киев. Здесь он жадно изучал древности и любовался природой; из знакомых встречался с членами тайного декабристского общества: князем Трубецким, Бестужевым-Рюминым, Сергеем и Артамоном Муравьевыми. Среди них возникла мысль привлечь Грибоедова к тайному обществу, но поэт был тогда слишком далек от политических интересов и увлечений. После Киева Грибоедов отправился в Крым. В течение трех месяцев он исколесил весь полуостров, наслаждался красотою долин и гор и изучал исторические достопамятности.

Грибоедов и декабристы

Мрачное настроение, однако, не покидало его. В конце сентября через Керчь и Тамань Грибоедов проехал на Кавказ. Здесь он присоединился к отряду ген. Вельяминова. В укреплении Каменный Мост, на реке Малке, он написал стихотворение «Хищники на Чегеме», навеянное недавним нападением горцев на станицу Солдатскую. К концу января 1826 г. в крепость Грозную (ныне – Грозный) с разных концов собрались: Ермолов, Вельяминов, Грибоедов, Мазарович. Здесь Александр Сергеевич Грибоедов был арестован. В следственной комиссии по делу декабристов кн. Трубецкой показал 23-го декабря: «я знаю со слов Рылеева, что он принял Грибоедова, который состоит при генерале Ермолове»; потом кн. Оболенский назвал его в списке членов тайного общества. За Грибоедовым был послан фельдъегерь Уклонский; он прибыл в Грозную 22 января и предъявил Ермолову приказ об аресте Грибоедова. Говорят, что Ермолов предупредил Грибоедова, так что тот мог своевременно уничтожить некоторые бумаги.

23 января Уклонский с Грибоедовым выехали из Грозной, 7 или 8 февраля были в Москве, где Грибоедов успел повидаться с Бегичевым (от матери жеарест старались скрыть). 11 февраля Грибоедов уже сидел на гауптвахте Главного Штаба в Петербурге, – вместе с Завалишиным, братьями Раевскими и другими. И на предварительном допросе у генерала Левашова, и потом в Следственной комиссии, Грибоедов решительно отрицал свою принадлежность к тайному обществу и уверял даже, что решительно ничего не знал о замыслах декабристов. Показания Рылеева, А. А. Бестужева, Пестеля и других были в пользу поэта, и комиссия постановила освободить его. 4 июня 1826 г. Грибоедов вышел из-под ареста, потом получил «очистительный аттестат» и прогонные деньги (на возврат в Грузию) и был произведен в надворные советники.

Раздумья о судьбах родины также постоянно волновали Александра Сергеевича Грибоедова. На следствии он отрицал свою принадлежность к тайным обществам, и действительно, зная его, трудно это допустить. Но он был близок ко многим и самым выдающимся декабристам, несомненно, знал прекрасно организацию тайных обществ, их состав, планы действий и проекты государственных реформ. Рылеев показал на следствии: «С Грибоедовым я имел несколько общих разговоров о положении России и делал ему намеки о существовании общества, имеющего целью переменить образ правления в России и ввести конституционную монархию»; то же писал и Бестужев, а сам Грибоедов заявил о декабристах: «в разговорах их видел часто смелые суждения насчет правительства, в коих сам я брал участие: осуждал, что казалось вредным, и желал лучшего». Грибоедов высказывался за свободу книгопечатания, за гласный суд, против административного произвола, злоупотреблений крепостного права, реакционных мер в области просвещения, и в таких взглядах совпадал с декабристами. Но трудно сказать, как далеко шли эти совпадения, и мы не знаем в точности, как относился Александр Сергеевич Грибоедов к конституционным проектам декабристов. Несомненно, однако, что он скептически смотрел на осуществимость конспиративного движения и видел в декабризме много слабых сторон. В этом он, впрочем, сходился со многими другими, даже в среде самих декабристов.

Отметим еще, что Грибоедов сильно склонялся к национализму. Он любил русский народный быт, обычаи, язык, поэзию, даже платье. На вопрос Следственной комиссии об этом он отвечал: «русского платья желал я потому, что оно красивее и покойнее фраков и мундиров, а вместе с этим полагал, что оно бы снова сблизило нас с простотой отечественных нравов, сердцу моему чрезвычайно любезных». Таким образом, филиппики Чацкого против подражательности в обычаях и против европейского костюма суть заветные мысли самого Грибоедова. Вместе с тем Грибоедов проявлял постоянно нелюбовь к немцам и французам и в этом сближался с шишковистами. Но, в общем, он ближе стоял к группе декабристов; Чацкий является типичным представителем тогдашней передовой молодежи; недаром декабристы усиленно распространяли списки «Горе от ума».

Грибоедов в русско-персидской войне 1826-1828

Июнь и июль 1826 Грибоедов еще прожил в Петербурге, на даче у Булгарина. Это было очень тяжелое время для него. Радость освобождения меркла при мысли о казненных или сосланных в Сибирь друзьях и знакомых. К этому еще присоединялись тревоги за свое дарование, от которого поэт требовал новых высоких вдохновений, но они, однако, не приходили. К концу июля Грибоедов приехал в Москву, куда собрался уже весь двор и войска к коронации нового императора; здесь же был и И. Ф. Паскевич, родственник Грибоедова. Неожиданно сюда пришло известие, что персияне нарушили мир и напали на русский пограничный пост. Николай I был этим крайне разгневан, винил Ермолова в бездействии и, в умаление его власти, командировал на Кавказ Паскевича (с большими полномочиями). Когда на Кавказ прибыл Паскевич и принял командование войсками, положение Грибоедова оказалось крайне тяжелым между двух враждующих генералов. Ермолов не был формально смещен, но во всем чувствовал немилость государя, постоянно входил в столкновение с Паскевичем и, наконец, подал в отставку, а Грибоедов вынужден был перейти на службу к Паскевичу (о чем его еще в Москве просила мать). К неприятностям служебного положения присоединилось еще физическое недомогание: с возвращением в Тифлис у Грибоедова стали часто повторяться лихорадки и нервные припадки.

Приняв управление Кавказом, Паскевич поручил Грибоедову заграничные сношения с Турцией и Персией, и Грибоедов был втянут во все заботы и трудности персидской кампании 1826-1828. Он вел огромную переписку Паскевича, участвовал в выработке военных действий, терпел все лишения походной жизни, а главное – взял на себя фактическое ведение дипломатических переговоров с Персией в Дейкаргане и Туркманчае. Когда после побед Паскевича, взятия Эривани и оккупации Тебриза был заключен Туркманчайский мирный договор (10 февраля 1828 г.), очень выгодный для России, Паскевич командировал Грибоедова для представления трактата императору в Петербург, куда он прибыл 14 марта. На другой день Александр Сергеевич Грибоедов был принят Николаем I в аудиенции; Паскевич получил титул графа Эриванского и миллион рублей награды, а Грибоедов чин статского советника, орден и четыре тысячи червонцев.

Памятник Александру Сергеевичу Грибоедову на Чистопрудном бульваре, Москва

Грибоедов в Персии. Смерть Грибоедова

Вновь Грибоедов прожил в Петербурге три месяца, вращаясь в правительственных, общественных и литературных кругах. Своим друзьям он жаловался на сильное утомление, мечтал об отдыхе и кабинетных занятиях и собирался выйти в отставку. Судьба решила иначе. С отъездом Грибоедова в Петербург в Персии не осталось русского дипломатического представителя; между тем у России возникла война с Турцией, и на Востоке нужен был энергичный и опытный дипломат. Выбора не было: конечно, ехать должен был Грибоедов. Он пробовал отказываться, но это не подействовало, и 25 апреля 1828 г. высочайшим указом Александр Сергеевич Грибоедов был назначен министром-резидентом в Персию, Амбургер же – генеральным консулом в Тебризе.

С момента назначения посланником Грибоедов стал мрачен и испытывал тяжелые предчувствия смерти. Друзьям он постоянно твердил: «Там моя могила. Чувствую, что не увижу более России». 6 июня Грибоедов навсегда покинул Петербург; через месяц он прибыл в Тифлис. Здесь в его жизни произошло важное событие: он женился на княжне Нине Александровне Чавчавадзе, которую знал еще девочкой, давал ей уроки музыки, следил за её образованием. Венчание происходило в Сионском соборе 22 августа 1828 г., а 9 сентября уже состоялся отъезд русской миссии в Персию. Молодая жена сопровождала Грибоедова, и поэт с дороги писал о ней своим друзьям восторженные письма.

В Тебриз миссия прибыла 7 октября, и на Грибоедова сразу налегли тяжелые заботы. Из них главными были две: во-первых, Грибоедов должен был настаивать на уплате контрибуции за прошлую кампанию; во-вторых, разыскивать и отправлять в Россию русских подданных, попавших в руки персиян. И то, и другое было чрезвычайно трудно и вызывало озлобление одинаково и в народе, и в правительстве персидском. Чтобы уладить дела, Грибоедов выехал к шаху в Тегеран. В Тегеран Грибоедов со свитой прибыл к Новому году, был хорошо принят шахом, и сначала все шло благополучно. Но скоро опять начались столкновения из-за пленных. К покровительству русской миссии обратились две армянки из гарема зятя шаха, Алаяр-хана, желавшие вернуться на Кавказ. Грибоедов принял их в здание миссии, и это взволновало народ; потом в миссию был принят по своему настоянию Мирза Якуб, евнух шахского гарема, что переполнило чашу. Чернь, разжигаемая мусульманским духовенством и агентами Алаяр-хана и самого правительства, напала на помещение посольства 30 января 1829 г. и убила Александра Сергеевича Грибоедова вместе со многими другими...

Памятник Грибоедову в Санкт-Петербурге на Пионерской площади

Личность А. С. Грибоедова

Александр Сергеевич Грибоедов прожил недолгую, но богатую содержанием жизнь. От увлечения наукой в московском университете он перешел к беззаботному прожиганию жизни на военной службе и потом в Петербурге; смерть Шереметева вызвала в душе его острый кризис и побудила его, по словам Пушкина, к «крутому повороту», и на Востоке он склонился к самоуглублению и замкнутости; когда он вернулся оттуда в Россию в 1823 г., это уже был зрелый человек, строгий к себе и людям и большой скептик, даже пессимист. Общественная драма 14 декабря, горькие размышления о людях и родине, а также тревога за свое дарование вызвали у Грибоедова новый душевный кризис, который грозил разрешиться самоубийством. Но поздняя любовь скрасила последние дни жизни поэта.

Многие факты свидетельствуют, как он мог горячо любить – жену, мать, сестру, друзей, как он был богат сильной волей, мужеством, горячим темпераментом. А. А. Бестужев так описывает его в 1824 г.: «вошел человек благородной наружности, среднего роста, в черном фраке, в очках на глазах... В лице его видно было столько же искреннего участия, как в его приемах уменья жить в хорошем обществе, но без всякого жеманства, без всякой формальности; можно сказать даже, что движения его были как-то странны и отрывисты и со всем тем приличны, как нельзя более... Обладая всеми светскими выгодами, Грибоедов не любил света, не любил пустых визитов или чинных обедов, ни блестящих праздников так называемого лучшего общества. Узы ничтожных приличий были ему несносны потому даже, что они узы. Он не мог и не хотел скрывать насмешки над позлащенною и самодовольною глупостью, ни презрения к низкой искательности, ни негодования при виде счастливого порока. Кровь сердца всегда играла у него в лице. Никто не похвалится его лестью, никто не дерзнет сказать, будто слышал от него неправду. Он мог сам обманываться, но обманывать – никогда». Современники упоминают о его порывистости, резкости в обращении, желчности наряду с мягкостью и нежностью и особым даром нравиться. Очарованию Грибоедова поддавались даже люди, предубежденные против него. Друзья же любили его беззаветно, как и он умел любить их горячо. Когда декабристы попали в беду, он всячески хлопотал, чтобы облегчить участь кого только мог: кн. А. И. Одоевского, А. А. Бестужева, Добринского.

Александр Сергеевич Грибоедов начал печататься с 1814 года и с тех пор не покидал литературных занятий до конца жизни. Однако, его творческое наследие невелико. В нем совершенно нет эпоса, и почти отсутствует лирика. Больше всего в творчестве Грибоедова драматических произведений, но все они, за исключением знаменитой комедии, невысокого достоинства. Ранние пьесы интересны только потому, что в них постепенно вырабатывался язык и стих Грибоедова. По форме они совершенно ординарны, как сотни тогдашних пьес в жанре легкой комедии и водевиля. По содержанию гораздо значительнее пьесы, писанные после «Горя от ума», каковы: «1812 год», «Радамист и Зенобия», «Грузинская ночь». Но они дошли до нас только в планах да отрывках, по которым трудно судить о целом; заметно только, что достоинство стиха в них сильно понижается и что сценарии их слишком сложны и обширны, чтобы вместиться в рамки стройной сценической пьесы.

В историю литературы Александр Сергеевич Грибоедов вошел только с «Горем от ума»; он был литературный однодум, homo unius libri («человек одной книги»), и в свою комедию вложил «все лучшие мечты, все смелые стремленья» своего творчества. Зато и работал он над нею в течение нескольких лет. Пьеса была закончена вчерне в деревне Бегичева в 1823 г. Перед отъездом в Петербург Грибоедов подарил Бегичеву рукопись комедии, драгоценный автограф, который хранился потом в Историческом Музее в Москве («Музейный автограф»). В Петербурге поэт вновь переделывал пьесу, например, вставил сцену заигрыванья Молчалина с Лизой в четвертом акте. Новый список, исправленный рукою Грибоедова, был им подарен в 1824 г. А. А. Жандру («Жандровская рукопись»). В 1825 г. отрывки комедии были напечатаны в «Русской Талии» Булгарина, а в 1828 г. Грибоедов подарил Булгарину новый список «Горя от ума», вновь пересмотренный («Булгаринский список»). Эти четыре текста и образуют собою цепь творческих усилий поэта.

Их сравнительное изучение показывает, что особенно много перемен произвел Александр Сергеевич Грибоедов в тексте в 1823 – 1824 гг., в Музейном автографе и Жандровской рукописи; в позднейшие тексты вносились лишь самые незначительные изменения. В первых двух рукописях наблюдаем, во-первых, упорную и счастливую борьбу с трудностями языка и стиха; во-вторых, автор в нескольких случаях сокращал текст; так, рассказ Софьи о сне в I действии, занимавший в Музейном автограф 42 стиха, потом сокращен до 22 стихов и очень выиграл от этого; сокращены монологи Чацкого, Репетилова, характеристика Татьяны Юрьевны. Вставок меньше, но среди них – такая важная, как диалог Молчалина и Лизы в 4-м действии. Что же касается состава действующих лиц и их характеров, то они остались одни и те же во всех четырех текстах (по преданию, Грибоедов сначала хотел вывести еще несколько лиц, в том числе жену Фамусова, сентиментальную модницу и аристократку московскую). Идейное содержание комедии тоже осталось неизменным, и это весьма замечательно: все элементы общественной сатиры были уже в тексте пьесы раньше, чем Грибоедов познакомился с общественным движением в Петербурге в 1825 году, – такова была зрелость мысли поэта.

С тех пор, как «Горе от ума» появилось на сцене и в печати, для него началась история в потомстве. В течение многих десятков лет оно оказывало свое сильное влияние на русскую драму, литературную критику и сценических деятелей; но до сих пор осталось единственной пьесой, где гармонически сочетались бытовые картины с общественной сатирой.

Идейное содержание и система образов пьесы "Горе от ума"

Социально-психологическая направленность пьесы

Cначала до конца пьеса была и осталась бытовой и сатирической, но отнюдь не философской комедией. Вся идейность пьесы вращается в круге социально-политическом и психологическом, хотя она и не имеет того политического пафоса и политических заданий, какие могли бы придать ей значение настоящего политического памфлета. Зато в этом круге материал очень богат и дает произведению такую содержательность, какой не имеет ни одна современная русская комедия. В «Горе от ума» заявлены смелые по-тогдашнему суждения о крепостном праве, о русском барстве, о екатерининских вельможах и придворных нравах, о бюрократии, о скалозубовщине, о реакционной политике и поверхностном радикализме, о национальном достоинстве и внешнем западничестве, о новых людях и вражде к ним косного общества. Многое из идейного состава «Горя от ума» было настолько правдиво, смело, ярко, глубоко, что быстро было воспринято русской общественной мыслью в ее постоянный обиход. Это обстоятельство красноречиво говорит об идейном богатстве и общественной значимости пьесы. Политическая содержательность «Горя от ума» значительнее, чем, например, «Ревизора», и несравненно богаче, чем во всей драматической поэзии грибоедовских времен. Только сатира Салтыкова может равняться в этом с «Горем от ума». Но Салтыков писал гораздо позже, в более свободных условиях, и пользовался более удобной формой не стихотворной комедии, а эпической прозы.

Очевидна тесная связь «Горя от ума» с декабризмом, хотя его автор и не входил организационно в декабристские общества и не разделял некоторых увлечений своих друзей декабристов, бывших романтиками не только в литературе, но и в политике. Политический скептицизм Грибоедова, отразившийся в «Горе от ума» в эпизоде с Репетиловым, его неверие в осуществимость политического переустройства силами военного заговора донесены до нас рассказами мемуаристов и показаниями на следствии многих декабристов. Как и Пушкин, от политического скептицизма Грибоедов переходил к политическому реализму, а потом и к реализму художественному. Связь «Горя от ума» с идеологией декабризма определялась не формальной принадлежностью Грибоедова к тайным организациям, а кровным родством его с той же социальной средой, что непосредственно и проявилось в идеологии и патетике пьесы. Идейное наполнение комедии Грибоедова вполне соответствует политическим заявлениям декабристов в их программах, показаниях на следствии, письмах, воспоминаниях. Идеологически и в художественном творчестве Грибоедов шел в первом ряду дворянских революционеров; недаром декабристы приняли «Горе от ума» с таким энтузиазмом: пока цензура запрещала к печатанию полный текст комедии, декабристы в Петербурге списывали ее целой группой под общую диктовку и развозили по провинции. Сохранился список комедии, сделанный рукой декабриста А.И. Черкасова. Списки распространялись не только в передовой дворянской среде, но и в широких кругах демократической разночинской интеллигенции.

Наряду с одой «Вольность» и «Деревней» Пушкина, гражданской лирикой, «думами» и поэмами Рылеева, сатирическая комедия «Горе от ума» стала поэтической декларацией декабризма, его художественным документом. Идеология «Горя от ума» кровно роднится с политической поэзией того времени, с гражданской лирикой Пушкина и Рылеева. Читатели того и более позднего времени воспринимали «Горе от ума» как смелый памфлет, сатиру.

Естественно в таком случае, что были у «Горя от ума» и злобные враги. В печати критики разделились на своем отношении к «Горю от ума» на два лагеря. Реакционеры стремились принизить художественные достоинства комедии, опорочить ее героя Чацкого. На сторону «Горя от ума» встала вся прогрессивная критика.

Созданное в конце первой четверти XIX века, «Горе от ума» представляет собой диалектическое единство нескольких элементов и сил. В нем ощутимы начала классицизма, мольеризма, сказавшегося в изобилии монологов, в традиционных чертах образа Лизы, в стремительном развитии действия. В патетике речей Чацкого, в противостоянии сильной личности косному обществу ощущается еще живое веяние байронического романтизма. Но в наше время с наибольшей остротой воспринимается величайшая самобытность «Горя от ума», его кровные связи с подлинной русской жизнью, его народность и реализм. В основном методе творчества Грибоедов – не классик, не романтик, а реалист, великий единомышленник и соратник основоположника новой русской литературы – Пушкина. Художественная форма «Горя от ума» обнаруживает резкий отход Грибоедова и от традиций классицизма, и от «легкой комедии», и от распространенной тогда романтической манеры. Реалистической формы требовала для своего изображения сама русская жизнь, необычайно осложнявшаяся, наполнявшаяся богатым содержанием, быстро дифференцировавшаяся социально, с обострением политической борьбы. Литература стремилась глубже отразить современность и историю. На запросы жизни Грибоедов и Пушкин одновременно ответили гениальными созданиями художественного реализма – комедией «Горе от ума» и романом «Евгений Онегин». Реалистический метод Грибоедова связан с его мировоззрением, сложившимся под влиянием самой жизни.

Реализм Грибоедова своеобразен и не может отождествляться с реализмом Островского или Чехова. Реализм «Горя от ума» – это реализм высокой комедии-драмы, стиль строгий, обобщенный, лаконический, экономный до последней степени, как бы приподнятый, просветленный.

Реалистический метод у писателей-декабристов был в зачаточном состоянии. Грибоедов пошел дальше их. «Горе от ума» целиком отвечало задачам сатирического изображения. И. А. Гончаров видел в комедии Грибоедова две драмы, общественную и психологическую, уравновешенные композиционно и по содержанию. Не внешняя «любовная интрига», типичная для старой легкой комедии, а именно интимная драма является огромным завоеванием драматургии Грибоедова. С высоким психологическим реализмом показывает автор развращающее влияние косной социальной среды в тяготении Софьи к Молчалину и в ее душевной катастрофе, в позднем и безнадежном раскаянии. По существу «Горе от ума» следовало бы назвать не комедией, а драмой, употребляя этот термин не в родовом, а в видовом, жанровом его значении.

Типичность Грибоедовских персонажей

Nипичность грибоедовских героев складывалась не только из бытовых и психологических черт, как в комедиях Шаховского или Хмельницкого, а была дана в социальном содержании образа.

«Грибоедовская Москва» не является только широкой рамой для психологической драмы Чацкого – Софьи. Наоборот, интимная драма личности осмысляется как результат драмы общественной. Сопоставление Чацкого и барской Москвы – это не только контраст данного индивидуального характера и окружающей среды. Это – столкновение дряхлеющего крепостнического мира с новыми людьми. Наряду с индивидуальными образами, драматург создает еще один – коллективный, образ барского общества. Это было большим достижением социального, политически направленного реализма. Грибоедов гениально изобразил бытовую фамусовскую Москву. В «Горе от ума» воссоздана также еще и иная Москва, социальная, барская, крепостническая, воинствующая и нисколько не комическая. Именно эта Москва, с ее особой моралью, с ее воспитательной системой, с ее житейскими идеалами, духовно искалечила Софью Павловну. Ее отец, Павел Афанасьевич Фамусов, – яркий образец барской крепостнической Москвы, вырастающий до уровня предводителя большой и властной социальной группы. В той борьбе двух миров, какая раскрывается в третьем действии, Фамусов выявляет себя воинствующим представителем старого мира, вожаком косного барства. В своих монологах он объединяет барскую Москву с вельможным Петербургом. А Чацкий осмысляет столкновение как борьбу двух миров: того, где «покорность и страх», и того, в котором «вольнее всякий дышит». Столкновение этих двух общественных групп на балу у Фамусова изображено Грибоедовым с замечательной силой реализма. В гостиной собирается как бы летучий митинг, целый суд над Чацким. Суд над Чацким и упоминаемыми в репликах его единомышленниками – кульминация социальной драмы. В 1824 г., когда Грибоедов изображал эту вражду двух общественных групп, он еще не знал (но, несомненно, предчувствовал), как дружно и злобно реакционные круги дворянского общества будут поддерживать в 1826 г. царское правительство в его жестокой расправе с восставшими и побежденными декабристами.

Противостояние Чацкого и Москвы – это не контраст высокой личности и скудной бытовой среды, а столкновение дряхлеющего, но еще сильного крепостнического барского мира с новыми людьми и новым, идущим на смену миром, который мы назовем демократическим. В «Горе от ума», как в социальной драме, воссоздано борение социальных сил в русском обществе перед 14 декабря. При этом борьба раскрывалась и осмыслялась Грибоедовым не только как политическая борьба реакционного правительства с оппозиционными кругами, а как борьба социальная, внутри самого общества – между косным крепостническим обществом и группой демократически настроенных людей. Драматург-реалист не только проявил при этом глубокое понимание связей прошлого с настоящим, но и предвидел ближайшее будущее, обусловленное соотношением борющихся сил: на ближайшем этапе борьбы Чацкие будут сломлены Фамусовыми и Скалозубами.

В пьесе Грибоедова обращают на себя внимание неоднократные упоминания о вольнодумной разночинской интеллигенции. Это высмеяно мракобесие, вражда к новым людям, нападки Фамусова на распространение просвещения («ученье – вот чума, ученость – вот причина...», «...забрать все книги бы, да сжечь», «...нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений»). Фамусов наверно имел в виду университеты, против которых именно тогда началось гонение и в которых среди профессоров и студентов большинство составляли разночинцы. Фамусову вторит старая московская барыня Хлёстова: «И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних от пансионов, школ, лицеев, как бишь их; да от ланкартачных взаимных обучений». В «ланкастерских» школах в то время обучалось много солдат. Княгиня Тугоуховская ополчается на профессоров Педагогического института, которые «упражняются в расколах и в безверьи». Комедия преисполнена отголосками тогдашней общественной жизни: упоминаются «ученый комитет», преследовавший книги и распространение просвещения, итальянские карбонарии, толки о «камерах», т. е. о палатах депутатов, о Байроне, «волтерьянстве» и многое другое. Есть резкие выпады против злоупотреблений крепостного права, против «Нестора негодяев знатных», выменявшего «толпу слуг» на «борзые три собаки»; против барина-театрала, согнавшего в крепостной балет «от матерей, отцов отторженных детей». Много сарказма направлено против «вельмож в случае» – фаворитов, против «пылкого раболепства» придворных «охотников поподличать везде», против «отцов отечества», «грабительством богатых». Немало обличений чиновнической бюрократии, к которой надо «прислушиваться», перед которой «не должно сметь свое суждение иметь» и которая руководствуется правилами вроде: «подписано, так с плеч долой» и «как не порадеть родному человечку».

Создание литературного типа Молчалина было крупным приобретением общественной мысли. Не менее значителен тип Скалозуба, в котором заклеймен военный карьеризм, увлечение мундиром. Скалозубовщина и молчалинство как социально-бытовые формулы вобрали в себя обширные круги явлений. В обоих случаях Грибоедов проявил большую силу публицистического обобщения. Маленького чиновника, секретаря Фамусова, живо обрисованного индивидуальными чертами, автор возвел в символ значительной социально-политической группы, крепко связав молчалинство с фамусовщиной. То же со Скалозубом. Красочный индивидуальный портрет ограниченного, грубого армейского полковника обобщен до значения широкого символа. Существование скалозубовщины в самой жизни – аракчеевщины – обостряло значение этого образа как политической сатиры на характерные особенности военно-бюрократического режима, сложившегося к началу 20-х годов. Образом Репетилова драматург сатирически откликнулся на расплодившийся вокруг декабризма мелкий либерализм.

Некоторая недоговоренность и неясность осталась в образе Софьи, что дало основание многим критикам, начиная с Пушкина, понимать ее упрощенно. Образ Софьи был задуман драматургом смело и сложно – как сочетание наносной сентиментальности с глубокой натурой.

Кроме действующих лиц, появляющихся на сцене, в «Горе от ума» есть еще вереница образов, воссоздаваемых в беседах и монологах; без них не закончена была бы картина грибоедовской Москвы, не полон был бы идейный состав пьесы: мадам Розье, танцмейстер Гильоме, вельможный Максим Петрович, брат Скалозуба, московские старички и дамы, чахоточный «книгам враг», княгиня Ласова, Татьяна Юрьевна и Фома Фомич, Лахмотьев Алексей и, наконец, держащая в страхе всю Москву «княгиня Марья Алексевна». Мастерским приемом реплик и беглых упоминаний драматург вычерчивает один за другим эти мимолетные образы и насыщает ими наше сознание. Некоторые из этих образов разработаны великолепно и своей значительностью превышают иных «действующих».

«Горе от ума» – также и реалистическая бытовая пьеса. Жизнь большого барского дома в Москве, от раннего утра, когда «все в доме поднялось», «стук, ходьба, метут и убирают», и до поздней ночи, когда в парадных сенях «последняя лампа гаснет», – изображена с удивительной полнотой и правдивостью. И не только бытовая жизнь одного барского особняка воссоздана в «Горе от ума»; гениальным наращением бытописи через все четыре действия, и особенно в третьем, в картине московского бала, драматург постепенно воспроизводит перед нами всю жизнь московского барства: воспитание дворянской молодежи, московские «обеды, ужины и танцы», деловую жизнь – штатскую и военную, французоманию, напускной либерализм, скудость и пустоту интересов. Историко-познавательное значение «Горя от ума» огромно; историку оно может служить источником для изучения жизни московского барства.

Произведение Грибоедова драгоценно и как психологическая драма. Психологический реализм в «Горе от ума» проявляется постоянно и многообразно: в характеристике Фамусова, в диалоге Чацкого с Натальей Дмитриевной Горич, в говорливости Репетилова и т. д. Но наиболее глубоко и сосредоточенно применяется он в раскрытии интимной драмы Чацкого и Софьи. Диалог Софьи и Лизы, диалог Чацкого и Софьи в первом действии; эпизод обморока Софьи во втором действии и назревающая ее враждебность к Чацкому; гениально созданное драматургом объяснение Чацкого и Софьи в начале третьего действия, небольшой монолог Чацкого в начале четвертого действия об итогах московского дня; наконец, сцена разоблачения Молчалина, когда раскрывается ошибка сердца Софьи, ее прозрение и душевная сила, – вот элементы и эпизоды этой интимной драмы. Грибоедов первый в русской литературе создал психологическую драму.

Богатство и реалистичность языка комедии

Изобилие художественно-сатирических элементов дает «Горю от ума» место в первом ряду художественных достижений раннего критического реализма. Богато реалистичен его язык. Выработка литературного языка была огромной проблемой для писателей декабристской эпохи. Грибоедов внес сюда большой вклад. Взамен прежней книжности в комедию врывается поток живой разговорной речи. Речь персонажей мастерски индивидуализирована: у Скалозуба она складывается из отрывочных слов и коротких фраз, пересыпана грубыми военными словечками; Молчалин немногословен и выбирает жеманные обороты; замечательно выдержана речь Хлёстовой – большой московской барыни, умной и бывалой, но примитивной по культуре, матери-командирши в богатых барских гостиных, близкой, однако, по хозяйственным отношениям к деревне. Роль Лизы задумана и композиционно организована драматургом как традиционная роль конфидентки в любовной интриге барышни, и, тем не менее, у Лизы немало элементов живого просторечия. Фамусовская Москва у Грибоедова говорит бытовым языком, московским наречием. В одной стихии здесь сливаются люди разных поколений, и порой бывает трудно отличить речь барыни от речи горничной. Речь изобилует реалиями, проста, образна, как бы материальна, повседневна.

Речи Чацкого и Софьи должны были разрешать иные задачи, выразить сложную гамму чувств, чуждых остальным персонажам: любовь, ревность, душевную боль, гражданскую скорбь, негодование, иронию, сарказм. В языке Софьи явственно проступают элементы психологические, этические («упреков, жалоб, слез моих не смейте ожидать, не стоите вы их», «себя я, стен стыжусь» и т. п.). От материального и конкретного речь ее постоянно поднимается к отвлеченному, обобщенному. Элементы психологические и этические изобильны и в речах Чацкого («лицо святейшей богомолки», «ум с сердцем не в ладу», «жар к искусствам творческим, высоким и прекрасным», «та страсть, то чувство, пылкость та» и многое другое).

Но самой существенной особенностью речей Чацкого является социально-политическая идейность и патетика. В речах Чацкого – особый словарь («чужевластье», «слабодушие», «уничиженье»), свой строй эпитетов («разгневанный», «подлейший», «алчущий», «рабский», «величавый»), свой синтаксис – с развитыми формами предложения, простого и сложного, с тяготением к периодическому построению. Художник стремится выделить этих двух героев не только в образности или идейности, но и по языку, отличному от бытовой речи других персонажей, – языку, богатому инверсиями, градациями, антитезами, патетикой. В то же время язык Чацкого и Софьи обработан драматургом тоже реалистически. Это было нелегко, здесь автора подстерегали опасности впасть в книжность (и отголоски этой книжности кое-где в тексте чувствуются).

Лирический стиль давался труднее бытового. Тем не менее и здесь огромны достижения простоты, правдивости в словесном выражении сложной психологии героев. Заслугой Грибоедова было воссоздание речи дворянской интеллигенции декабристской поры. Как и в речах Софьи, Фамусова и Хлёстовой, у Чацкого найдутся слова и речения из простонародной и живой дворянской – московской – речи («окроме», «пуще», «ни на волос», «не вспомнюсь» и др.). Но ошибочно было бы включать речь Чацкого в огульную характеристику языка московского фамусовского общества. Современники с наибольшей остротой воспринимали социально-политическую публицистику, роднящую речи Чацкого с петербургской, декабристски ориентированной литературой. В декабристской патриотической лексике широкое распространение получили слова «отечество», «вольность», «свобода», «народ», слово «раб» – в значении политически угнетенного или развращенного человека – и производные от них. Все эти слова принадлежат к самым активным элементам лексики и в речах Чацкого. Знаменитые слова Чацкого: «нечистый этот дух пустого рабского, слепого подражанья» – прямо перекликаются со словами К.Ф. Рылеева: «будем стараться уничтожить в себе дух рабского подражания» («Сын отечества», 1825).

Крупнейшей стилистической особенностью «Горя от ума» является его стиховая форма. Это как бы музыкальная драма со своим неизбежным ритмом, не допускающим произвольных остановок и пауз.

Огромно значение «Горя от ума» в обновлении стихотворного языка, в культуре комедийного диалога, в обогащении литературной речи живым просторечием.

Прототипы персонажей комедии "Горе от ума"

Героев комедии можно разделить на несколько групп: главные герои,второстепенные, герои-маски и внесценические персонажи. Все они, помимо отведенной им в комедии роли, важны и как типы, отражающие те или иные характерные черты русского общества начала XIX века.

К главным героям пьесы можно отнести Чацкого, Молчалина, Софью и Фамусова. Сюжет комедии строится на их взаимоотношениях. Взаимодействие этих персонажей друг с другом и движет ход пьесы.

Второстепенные герои – Лиза, Скалозуб, Хлестова, Горичи и другие – тоже участвуют вразвитии действия, но прямого отношения к сюжету не имеют.

Образы героев-масок предельно обобщены. Автору не интересна их психология, они занимают его лишь как важные "приметы времени" или как вечные человеческие типы. Их роль особая, ибо они создают социально-политический фон для развития сюжета, подчеркивают и разъясняют что-то в главных героях. Их участие в комедии основано на приеме "кривого зеркала".

Задаче этой способствуют и внесценические персонажи, то есть те, чьи имена называются, но сами герои на сцене не появляются и участия в действии не принимают. И если основные герои "Горя от ума" не имеют каких-то определенных прототипов (кроме Чацкого), то в образах некоторых второстепенных героев и внесценических персонажей вполне узнаются черты реальных современников автора.

I. Главные персонажи и их прототипы

Чацкий Александр Андреич

Проблема прототипа главного героя комедии требует особого разговора. Прежде всего потому, что о прототипе Чацкого нельзя сказать с той же определенностью, однозначностью, что о прототипах внесценических персонажей. Образ Чацкого - меньше всего портрет того или иного реального человека; это собирательный образ, социальный тип эпохи, своеобразный "герой времени". И все же в нем есть черты двух выдающихся современников Грибоедова – П.Я. Чаадаева (1796-1856) и В.К. Кюхельбекера (1797-1846).

Особый смысл скрыт в имени главного героя. Фамилия "Чацкий", несомненно, несет в себе зашифрованный намек на имя одного из интереснейших людей той эпохи: Петра Яковлевича Чаадаева. Дело в том, что в черновых вариантах "Горя от ума" Грибоедов писал имя героя иначе, чем в окончательном: "Чадский". Фамилию же Чаадаева тоже нередко произносили и писали с одним "а": "Чадаев". Именно так, к примеру, обращался к нему Пушкин в стихотворении "С морского берега Тавриды...": "Чадаев, помнишь ли былое?.."

Чаадаев участвовал в Отечественной войне 1812 года, в заграничном антинаполеоновском походе. В 1814 году он вступил в масонскую ложу, а в 1821-м внезапно прервал блестящую военную карьеру и дал согласие вступить в тайное общество. С 1823 по 1826 год Чаадаев путешествовал по Европе, постигал новейшие философские учения, познакомился с Шеллингом и другими мыслителями. После возвращения в Россию в 1828-1830 годах написал и издал историко-философский трактат: "Философические письма". Взгляды, идеи, суждения – словом, сама система мировоззрения тридцатишестилетнего философа оказалась настолько неприемлема для николаевской России, что автора "Философических писем" постигло небывалое и страшное наказание: высочайшим (то есть лично императорским) указом он был объявлен сумасшедшим. Так случилось, что литературный персонаж не повторил судьбу своего прототипа, а предсказал ее.

Пушкин писал П. А. Вяземскому из Одессы в декабре 1823 г.: «Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чедаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны». Слух об осмеянии Чаадаева оказался вздорным, в чем Пушкин убедился, как только прослушал «Горе от ума» в чтении И. И. Пущина в Михайловском в январе 1825 г. Но сближение Чацкого с Чаадаевым сохранилось в устной, потом в печатной традиции. И. Д. Гарусов поместил даже в своем издании «Горя от ума» (1875) особое рассуждение «Прототип Чацкого – Чаадаев», но не привел в доказательство этой мысли никаких фактических данных. Позднее Гарусова на сходстве Чацкого с Чаадаевым настаивал А. И. Кирпичников, ссылаясь на то, что в стихотворении Ф. Н. Глинки о Чаадаеве сказано, что он «пил из чаши жизни муку и выпил горе от ума», а также на то, что в пьесе Ростопчиной «Возврат Чацкого в Москву» Чацкий изображен плешивым. Ему возражал А. И. Маркевич (Филологические записки, 1897, № 2).

Ряд новых наблюдений о Чаадаеве как прототипе Чацкого сделал Ю. Н. Тынянов в статье «Сюжет "Горя от ума"». Там же развернута аргументация об отражении в образе Чацкого характера и биографии В. К. Кюхельбекера.

О значении Кюхельбекера, вернувшегося из-за границы, опального, неудачливого – для конструирования образа Чацкого и деталей «Горя от ума» Ю.Н. Тынянов писал также в статье «Французские отношения Кюхельбекера».

Несомненно, что в образе Чацкого отразились подлинные черты характера и воззрений самого Грибоедова, каким он рисуется в его переписке и в воспоминаниях современников: горячий, порывистый, подчас резкий и независимый. В речи Чацкого Грибоедов вложил все лучшее, что сам думал и чувствовал. Можно с несомненностью сказать, что взгляды Чацкого на бюрократию, жестокости крепостного права, подражание иноземцам и т.п. – подлинные взгляды Грибоедова. Любопытно, что в жизни Грибоедов говорил словами Чацкого; когда в следственной комиссии по делу декабристов его спросили, почему он «неравнодушно желал русского платья», Грибоедов отвечал письменно: «Русского платья желал я потому, что оно красивее и покойнее фраков и мундиров, а вместе с этим полагал, что оно бы снова сблизило нас с простотою отечественных нравов, сердцу моему чрезвычайно любезных»

По рассказу некоей Новосильцевой, Грибоедов сам однажды попал в ситуацию, сходную с изображенной им в пьесе,– когда по Москве распространился слух, будто он сошел с ума, и встревоженные друзья спешили его навестить, чтобы проверить справедливость слуха. Одному из этих друзей, Ф. Я. Эвансу, Грибоедов «рассказал, тревожно ходя взад и вперед по комнате, что дня за два перед тем был на вечере, где его сильно возмутили выходки тогдашнего общества, раболепное подражание всему иностранному и, наконец, подобострастное внимание, которым окружали какого-то француза, пустого болтуна. Негодование Грибоедова постепенно возрастало и, наконец, его нервная, желчная природа высказалась в порывистой речи, которой все были оскорблены. У кого-то сорвалось с языка, что «этот умник» сошел с ума, слово подхватили, и те же Загорецкие, Хлестовы, гг. N. и D. разнесли его по всей Москве.

– Я им докажу, что я в своем уме, – продолжал Грибоедов, окончив свой рассказ. – Я в них пущу комедией, внесу в нее целиком этот вечер: им не поздоровится. Весь план у меня уже в голове, и я чувствую, что она будет хороша». Наконец, если не прототипом, то типом для Чацкого могли служить многие декабристы.

Фамусов Павел Афанасьевич

Прототипом Фамусова (от лат.: fama – молва) называли дядю Грибоедова, Алексея Федоровича. Сам поэт в отрывке «Характер моего дяди» так изображает его: «Вот характер, который почти исчез в наше время, но двадцать лет тому назад был господствующим, характер моего дяди. Историку предоставляю объяснить, почему в тогдашнем поколении развита была повсюду какая-то смесь пороков и любезности; извне рыцарство в нравах, а в сердцах отсутствие всякого чувства. Тогда уже многие дуэллировались, но всякий пылал непреодолимою страстью обманывать женщин в любви, мужчин в карты или иначе; по службе начальник уловлял подчиненного в разные подлости обещаниями, которых не мог исполнить, покровительством, не основанном ни на какой истине; но за то как и платили их светлостям мелкие чиновники, верные рабы – спутники до первого затмения! Объяснимся круглее: у всякого была в душе бесчестность и лживость на языке. Кажется, нынче этого нет, а может быть и есть; но дядя мой принадлежит к той эпохе. Он как лев дрался с турками при Суворове, потом пресмыкался в передних всех случайных людей в Петербурге, в отставке жил сплетнями. Образец его нравоучений: "я, брат!"». Нельзя не признать, что самый тон этой характеристики близко напоминает монологи Чацкого, обращенные к Фамусову. «Образец нравоучений» дяди поэта "я, брат!" воспроизводится в словах Фамусова: «Мы, например...». А.Ф. Грибоедова же напоминают слова Чацкого: «Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен, для замыслов каких-то непонятных, дитёй возили на поклон». Сохранился рассказ С. Н. Бегичева, что именно так поступал с юношей-Грибоедовым его дядя. Широкое гостеприимство Фамусова также напоминает Грибоедова-дядю, о котором К.Н. Батюшков писал Н.И. Гнедичу в феврале 1810 г.: «Сегодня ужасный маскарад у г-на Грибоедова, вся Москва будет». Но, разумеется, сходство не идет далее нескольких черт – психологических и бытовых. В Фамусове столько типичного, что в нем узнавались черты многих московских бар.

Софья Павловна Фамусова

По связи с А.Ф. Грибоедовым, предполагаемым прототипом Фамусова, в его же семье искали прототип Софьи. Возможно, некоторые черты Софьи Павловны Фамусовой напоминают одну из двух дочерей А.Ф. Грибоедова, Софью Алексеевну, вышедшую замуж за С.А. Римского-Корсакова, но совершенно невероятно, чтобы драматическая ситуация Софьи Фамусовой была подсказана обстоятельствами в семье А.Ф. Грибоедова. Автор «Горя от ума» был так тесно связан с семьей своего дяди, так дружен со своими двоюродными сестрами, что никогда не решился бы подобные обстоятельства сделать мотивом сценической интриги.

Молчалин Алексей Степаныч

Догадок о прототипе Молчалина современниками высказано много. В.В. Каллаш сообщил, что на полях одной старинной рукописи «Горя от ума» им был назван некто Полуденский, секретарь почетного опекуна Лунина. Кроме этого свидетельства мы располагаем еще только одним глухим указанием А. Н. Веселовского: «Молчалин срисован с одного усердного посетителя всех знатных прихожих, умершего уже давно в сане почетного опекуна».

II. Второстепенные герои и их прототипы

Полковник Сергей Сергеевич Скалозуб

ипичность образа Скалозуба поощряла современников к бесконечным предположениям о его оригинале. Смутное московское предание считало таковым Сергея Александровича Римского-Корсакова, женившегося на Софье Алексеевне Грибоедовой, которую в свою очередь называли прототипом Софьи Фамусовой. По другой версии, оригиналом Скалозуба следует считать полковника (или генерала) Фролова. Третьи называли прототипом Скалозуба И. Н. Скобелева.

А.Н. Веселовский, основывавшийся на изустной московской традиции, писал: «Относительно лица, послужившего оригиналом Скалозуба, были разные мнения. Одни видели в нем Паскевича, другие с несколько большим основанием лицо, еще выше поставленное в управлении армии» (намек на Аракчеева или на великого князя Николая Павловича, будущего императора Николая I). Но здесь же А.Н. Веселовский заявляет:

«Сергей Сергеевич Скалозуб, воплотивший в себе тип фрунтовика-служаки, какими кишели в то время войска, разумеется, снят с натуры и, хотя потом подновлен несколькими чертами, взятыми у одной определенной личности (именно дивизионного генерала Фр-л-ва), представляет как бы собирательный характер, в котором обрисован целый класс подобных людей».

Есть сведения о том, что тип Скалозуба автор «Горя от ума» наблюдал еще в юности, среди офицеров Иркутского полка, в котором Грибоедов служил. Декабрист Н. Лорер говорит, что вызвавший бунт Семеновского полка (1820) полковник Шварц был «человек без всякого образования, тип Скалозуба в «Горе от ума». До той же поры он командовал армейским полком и отличался своею строгостью, формалистикой, ни о чем больше не умел говорить, как о ремешках, пригонке аммуниции, выправке и проч.». Декабрист И.Д. Якушкин заявляет: «На каждом шагу встречались Скалозубы не только в армии, но и в гвардии, для которых было непонятно, чтобы из русского человека возможно выправить годного солдата, не изломав на его спине нескольких возов палок».

Анфиса Ниловна Хлестова

Наиболее единодушны современники и историки в определении прототипа Анфисы Ниловны Хлёстовой. Ее оригиналом называют Настасью Дмитриевну Офросимову, большую московскую барыню, известную своим умом, крутым характером, откровенностью и причудами.

Она была чрезвычайно популярна в большом обществе допожарной Москвы, и о ней сохранилось много рассказов и анекдотов. Д.Н. Свербеев передает любопытные подробности об одной из встреч с Офросимовой: «Возвратившись в Россию из-за границы в 1822 году и не успев еще сделать в Москве никаких визитов, я отправился на бал в Благородное собрание; туда по вторникам съезжалось иногда до двух тысяч человек. Издали заметил я сидевшую с дочерью на одной из скамеек между колоннами Настасью Дмитриевну Офросимову и, предвидя бурю, всячески старался держать себя от нее вдали, притворившись, будто ничего не слыхал, когда она на ползалы закричала мне: "Свербеев! поди сюда!" Бросившись в противоположный угол огромной залы, надеялся я, что обойдусь без грозной с нею встречи, но не прошло и четверти часа, как дежуривший на этот вечер старшина, мне незнакомый, с учтивой улыбкой пригласил меня идти к Настасье Дмитриевне. Я отвечал: "сейчас". Старшина, повторяя приглашение, объявил, что ему приказано меня к ней привести.– "Что это ты с собой делаешь? Небось, давно здесь, а у меня еще не был! Видно, таскаешься по трактирам, да по кабакам, да где-нибудь еще хуже,– сказала она,– оттого и порядочных людей бегаешь. Ты знаешь, я любила твою мать, уважала твоего отца" ...и пошла, и пошла! Я стоял перед ней, как осужденный к торговой казни, но как всему бывает конец, то и она успокоилась». (Свербеев Д. Н. Записки. М., 1899. Т. I.).

«Старуху-Хлёстову я хорошо помню,– пишет другой мемуарист: – это была Настасья Дмитриевиа Офросимова; <...> ее же под именем Марии Дмитриевны Ахросимовой, описал в «Войне и мире» граф Л.Н. Толстой. Офросимова была одного с нами прихода Иоанна Предтечи в Старой Конюшенной; она строго блюла порядок и благочиние в церкви, запрещала разговоры, громко бранила дьячков за непристойное пение, или за нерасторопность в служении; дирала за уши (как Чацкого) мальчиков, выходивших со свечами при чтении Евангелия и ходивших с тарелочкою за свечным старостой, держала в решпекте и просвирню. К кресту Офросимова всегда подходила первою, раз послала она дьячка к незнакомой ей даме, которая крестилась в перчатке, громко, на всю церковь, дав ему приказание: "Скажи ей, чтоб сняла собачью шкуру!"».

Прикрепление Хлёстовой к оригиналу Офросимовой – одно из самых убедительных в литературе о прототипах грибоедовских героев, хотя есть и другие указания на прототипы Хлёстовой, которую близко напоминают, например, душевный облик и внешнее поведение самой матери поэта, Настасьи Федоровны Грибоедовой.

Горичев Платон Михайлович

Также разных лиц называют прототипом Платона Михайловича. «В лице добродушного и неповоротливого, честного малого Платона Михайловича Горичева,– писал А. Н. Веселовский, - Грибоедов не задумался изобразить своего старого приятеля и родственника, Илью Ивановича Огарева и, по старым рассказам, сам же приехал к другу и признался, что вставил его в свою комедию». С Огаревым Грибоедов встречался на Кавказе, где тот служил на военной службе. Впоследствии Огарев был архангельским и пермским губернатором.

Другим прототипом Платона Михайловича называли Дмитрия Никитича Бегичева, с которым Грибоедов был дружен, как и с его братом, С. Н. Бегичевым. «Дмитрий Никитич, отличавшийся необычайным добродушием в обхождении, казалось, должен был навсегда оставаться добрым московским семьянином», но потом он получил место губернатора в Воронеже. Племянница Бегичевых, Е. П. Соковнина, возражала К. А. Полевому, ссылаясь на энергично-деятельный характер Д. Н. Бегичева. Молву же об изображении Д. Н. Бегичева в роли Платона Михайловича она объясняет одной случайностью: «В 1823 г. А. С. Грибоедов гостил летом в деревне друга своего Степана Никитича Бегичева, и здесь исправлял и кончал свою бессмертную комедию, поселяясь в саду, в беседке, освещаемой двумя большими окнами. Д. Н. Бегичев в это лето приехал к брату с своей женою. Раз Грибоедов пришел в дом к вечернему чаю и нашел обоих братьев Бегичевых сидящими у открытого окна в жаркой беседе о давно прошедших временах. Так как вечер был очень теплый, то Дмитрий Никитич расстегнул жилет. Жена его Александра Васильевна, урожденная Давыдова, несколько раз подходила к нему, убеждая застегнуть жилет и ссылаясь на сквозной ветер. Д.Н., увлеченный разговором, не обращал внимания на ее просьбы, и, наконец, с нетерпением воскликнул: "Эх, матушка!" и, обратясь к брату, сказал: "А славное было время тогда!" А.С. Грибоедов, безмолвный свидетель этой сцены, расхохотался, побежал в сад, и, вскоре за тем принеся свою рукопись, прочел им сцену между Платоном Михайловичем и Натальей Дмитриевной, только что им написанную, прибавив при этом: «Ну, не подумайте, что я вас изобразил в этой сцене; я только что окончил ее перед приходом к вам". Конечно, все смеялись, и так как этот маленький эпизод был передан Д.Н. Бегичевым братьям его жены и, между прочим, Денису Васильевичу (Давыдову, поэту), словоохотливому весельчаку, то не мудрено, что стоустая молва поспешила разнести весть, что А. С. Грибоедов изобразил своего друга Д.Н. Бегичева в роли Платона Михайловича. Жена Д.Н. Бегичева, Александра Васильевна, не имела ничего общего со светской и бесцветной московской барыней Натальей Дмитриевной, изображенной в "Горе от ума"».

III. Прототипы героев-масок и внесценических персонажей

Княжны

Автора не интересует личность каждой из шести княжон, они важны в комедии лишь как социальный тип "московской барышни". Это воистину маски: все они на одно лицо, мы не отличим реплику первой княжны от высказывания второй или пятой:

3-я. Какой эшарп cousin мне подарил!
4-я. Ах! да, барежевый!
5-я. Ах! прелесть!
6-я. Ах! как мил!

Эти барышни смешны Чацкому, автору, читателям. Но вовсе не кажутся смешными Софье. Ибо при всех ее достоинствах, при всех сложностях ее натуры, она из их мира, в чем-то Софья и "стрекочущие" княжны очень и очень близки. В их обществе Софья воспринимается естественно - и мы видим героиню уже в несколько ином свете.

Петр Ильич Тугоуховский

В отличие от княжон, которых Грибоедов лишь пронумеровал, даже не сочтя нужным дать им имена в афише, их отец имеет и имя, и отчество: князь Петр Ильич Тугоуховский. Но и он безлик, и он маска. Ничего, кроме "э-хм", "а-хм" и "у-хм" не произносит, ничего не слышит, ничем не интересуется, собственного мнения начисто лишен... В нем доведены до абсурда, до нелепости черты "мужа-мальчика, мужа-слуги", составляющие "высокий идеал московских всех мужей".

Князь Тугоуховский - вот будущее приятеля Чацкого, Платона Михайловича Горича. На балу сплетню о безумии Чацкого разносят господа N и D. Вновь ни имен, ни лиц. Олицетворение сплетни, ожившая сплетня. В этих персонажах сфокусированы все низменные черты фамусовского общества: безразличие к истине, равнодушие к личности, страсть "перемывать косточки", ханжество, лицемерие... Это не просто маска, это, скорее, маска-символ.

Репетилов

По сообщению А. Н. Веселовского, основанному на московской традиции, оригиналом Репетилова (от лат.: repeto – повторяю) послужил Николай Александрович Шатилов, с которым Грибоедов служил в Московском гусарском, а потом в Иркутском гусарском полку. «Господин этот, по словам Бегичева, был добрый малый, очень пустой и одержимый несчастной страстью безпрестанно острить и говорить каламбуры. Этим наконец он так надоел Грибоедову, что тот купил альманах анекдотов Биевра и как только тот каламбур, к нему сейчас обращался с вопросом: «На какой странице?» – Свое, ей богу, свое,– отвечал он всегда. Остряк этот был в Москве, когда Грибоедов привез туда оконченную комедию. Автор сам прочел ему роль Репетилова. Тот расхохотался, говоря: «Я знаю, на кого ты тут метишь! – На Чаадаева"...»

Загорецкий

В указаниях на оригиналы Загорецкого имеется несколько вариантов. И.Д. Гарусов, специально собиравший на этот счет сведения, писал, что «одни признавали в нем только что начинавшего свою карьеру, ловко втиравшегося в знать, не брезгавшего никакими средствами для наживы московского и ярославского откупщика А-ва <...>, другие видели в нем тоже откупщика, но московского, *-ва, впоследствии ставшего крупным капиталистом. Третьи думали, что выведен в Загорецком один из содержателей игорных домов, шулер, обыгрывавший всех наверняка...».

В качестве иного оригинала Загорецкого еще ранее был указан третьестепенный литератор А. Элькан.

Чиновник и делец, аферист и третьесортный литератор Александр Львович Элькан был популярен во всех кругах петербургского общества. Во многих отношениях был фигурой загадочной. Он в совершенстве знал французский, немецкий, итальянский и польский языки, выдавал себя за потомка ни когда не существовавшего арабского или татарского князя Эль-хана. Сестра А.С.Пушкина, О.С. Павлищева рассказывала сыну: " Однажды Элькана на Невском проспекте остановила какая-то дама, только что приехавшая из провинции, любительница отечественной поэзии, из породы так называемых "синих чулков". Принимая Элькана за Александра Сергеевича, синий чулок бросилась к нему со следующим приветствием:
- Боже мой! Как я рада наконец встретить Вас, мусье Пушкин! как давно стремлюсь познакомиться с Вами, прочесть Вам мои стихи, но никто не может меня Вам представить и вот я сама представляюсь.
- Вы не ошиблись, - ответил Элькан ,- точно так, я Пушкин.Завтра утром буду ждать Вас у себя...
Дама на следующий день пожаловала к настоящему Пушкину в гости...
- Знаю, чьи это штучки, сильно Эльканом пахнет, но это ему даром не пройдет, - говорил Александр Сергеевич после ее ухода"

По словам А.Н. Веселовского, «для определения оригинала Загорецкого существует более разнообразных предположений, чем относительно других действующих лиц. Явный признак, что современное общество изобиловало темными личностями в этом роде. С наибольшим правдоподобием до сих пор указывали на Арс. Барт-ва».

Сценическая история "Горя от ума"

громны заслуги русского драматического театра в освоении сменяющимися поколениями общества идейных и художественных достоинств «Горя от ума». Здесь драматическое произведение получает истолкователя и пропагандиста, какого не имеет роман.

С 1830-х годов и до наших дней комедия не сходит с репертуара как столичных, так и провинциальных театров. Многие артисты прославились исполнением ролей в этой пьесе: М. С. Щепкин, П. С. Мочалов, И. И. Сосницкий, И. В. Самарин, В. Н. Давыдов, А. А. Яблочкина, О. О. Садовская, В. Н. Рыжова, А. П. Ленский, А. И. Южин, К. С. Станиславский, И. М. Москвин, В. И. Качалов и др.

Творение Грибоедова своими высокими достоинствами обогатило русскую сцену, содействовало повороту театра на путь реализма. Однако театру было трудно овладевать эстетическими и идейными богатствами пьесы, и они осваивались постепенно. При первом появлении на сцене «Горе от ума» столкнулось со старыми традициями, чуждыми или враждебными смелому новаторству драматурга. Пришлось преодолевать отсталость, и косность в приемах постановки и актерском исполнении. Эта борьба затянулась до наших дней, и «Горю от ума» приходилось преодолевать инородные реализму стили – от классицизма до экспрессионизма.

Тема подготовлена по материалам rushist.com, griboedov-goreotuma.narod.ru, ru.wikipedia.org, foxdesign.ru

РОМАНС
Ах! точно ль никогда ей в персях безмятежных
Желанье тайное не волновало кровь?
Еще не сведала тоски, томлений нежных?
Еще не знает про любовь?
Ах! точно ли никто, счастливец, не сыскался,
Ей друг? по сердцу ей? который бы сгорал
В объятиях ее? в них негой упивался,
Роскошствовал и обмирал?...
Нет! Нет! Куда влекусь неробкими мечтами?
Тот друг, тот избранный: он где-нибудь, он есть.
Любви волшебство! рай! восторги! трепет! - Вами,
Нет! - не моей душе процвесть.

Декабрь 1823 - январь 1824