Душевно. Читаем дальше

Дуракам везётАикру

– Дебил! – орёт Сергей на Димку, – Ну, что ты? Кепку одень, придурок!
Мальчик смотрит на отца, нахлобучивая на голову кепку. Ему не страшно и не обидно – он привык.
– Застегнись, и это возьми.., – мужчина хватает перчатки и бросает ими в сына, – идиот…
Димка ловит их и спешно открывает входную дверь.
– Чтобы через два часа был дома! Слышишь?! – в след убегающему пацану кричит Сергей.
– Слышу! – откликается Димка, спускаясь по ступенькам.
Стучит дверь подъезда. Серёга ещё несколько секунд стоит перед дверью, качает головой и ворчит, защёлкивая замок:
– Вот ведь, урод мелкий… даже дверь не может закрыть…
______

Прошло пять лет…
______

– Димыч! Димо-он!
Он развернулся на крик. В слякоти и хмари ноябрьского дня прямо по лужам, перемешанным с грязным снегом, к нему бежал Санёк. Димка остановился, чтобы подождать друга.
– Чего убежал то? – спросил у него Саня, пристраиваясь к широкому шагу товарища, – Зря ушёл после математики. У Левченко день рождения сегодня.
– Да и ладно…
– Вот, – он протянул руку, – это «Ассорти» шоколадные. Она всех угощала. Я взял для тебя.
– Спасибо.
– Димон, ты чего не стал списывать? Я ж решил всё тебе. Опять пару получишь, отец ругать будет.
– Пусть. Мне уже всё равно, пусть ругает. А списывать надоело. Я не понимаю ничего, зачем тогда списывать? – неопределённо пожал слишком могучими для пятиклассника плечами Димка.
– Снова останешься на второй год…
– И что?
– И то! Ты и так выше всех, а через год вообще… Димон, давай ты будешь списывать? Мы дальше вместе учиться будем. Я всегда буду помогать. Давай?
Димка остановился и посмотрел на товарища. Щупленький Саня был на голову ниже его. Конопатый, зеленоглазый, очень хороший. Такого друга у него никогда не было. Димка остался на второй год (а точнее на третий) и очутился в 5-ом «б», где и учился Санёк. Будет жалко расстаться с ним, но он понимал, что это неизбежно: Сашка пойдёт в шестой, потом в седьмой… Сашка умный. А он так и останется в пятом. Или того хуже, отдадут его в школу для дуриков. Так ему отец сказал, что мол, если опять останется на осень, он его быстренько пристроит туда.
– Я не могу, Саня. Я – дурак.
– Ты не дурак! Ты просто рассеянный. Ты если хочешь, любую задачку можешь решить. Просто не хочешь.

Димка помотал головой и снова двинулся в путь. Он не знал, какими словами рассказать Сане, как сегодня на математике он смотрел в окно на голые деревья, на ворон, на серое небо, и как всё это было для него намного важнее ненужной контрольной. Небо было таким тяжёлым, деревья протыкали его своими острыми ветками и оно, прохудившись, лило и лило холодный мелкий, похожий на брызги, дождь. Вороны же сидели на ветках и наблюдали. За людьми, снующими по улице, за грязными машинами, за домами и теми, кто в них прятался. Вороны тоже очень умные. Они всё-всё знают. Они заглядывали в окна домов, и даже к ним в класс. Димка тогда ещё поёжился, когда представил, как пытливый вороний глаз разглядывает их светлые окна, а потом ворона поворачивается к своей соседке и говорит (вороны, конечно, умеют разговаривать, просто мало кому удаётся подслушать): «Эти люди жгут и жгут электричество! Даже днём!» «Даже днём? Возмутительно!», – отвечает ей другая. Они много ещё о чём говорят, эти две вороны, к ним присоединяются другие, они соглашаются и спорят, а потом самая первая внезапно взлетает, и все-все чёрно-серые птицы окропляют собой унылое небо.
– Не могу я… Не умею решать, – настаивает на своём Димка.
– Можешь! – не соглашается Санёк.
– Нет! Говорю тебе, не могу!
– Можешь! Ленишься!
– Да нет же!
– Можешь!
– Нет! Нет! Отстань! – ломающимся баском орёт Димка и убегает вперёд, оставляя Санька мокнуть под противным осенним дождём.

Домой Димка пришёл, уже позабыв о Санькиных словах. Как обычно по средам, подходя к подъезду, его подогревало предвкушение. И ни очередная единица или двойка, ни сознание того, что вернувшийся с вахты отец снова будет метаться по квартире медведем-шатуном, не могли убить в нём такое несвойственное ему чувство – сознание своей успешности. Димка открыл дверь и тихонько проскользнул в прихожую. В зале бормотал телевизор, темноту коридора полоснула белая тень кота.
– Дим? – спросил женский голос из-за прикрытой двери в спальню.
– Ма-ам, – отозвался он.
– Раздевайся, руки мой, суп наливай.
– Мам, а сегодня можно будет в автоматы пойти?
– Если папа разрешит.
Катя выглянула из спальни, ей вслед детский голосок требовательно пропищал:
– Мама, а!
– Мы с Наденькой обедали. Ты проходи – давай. Чего топчешься? Ой, а грязи…
– А может, я сразу? – с надеждой спросил Димка.
– А обед?
– Потом. Я не хочу есть. Спроси папу. Спросишь папу?
– Дим, он ругать будет… Сначала обед.
– Ну, ма-ам… ма-ам…
– Ой… Ну ладно. Только не говори потом.., – вздохнув, Катя позвала мужа, – Серёж, Митька пришёл, просится на автоматы.
Димка стоял, затаив дыхание: только бы разрешил, только бы разрешил.
– Чё? А по шапке он не хочет?
Открылась дверь зала, впуская звуки перестрелки какого-то боевика.
– Мама! – позвала мелкая.
Серёга угрожающе заслонил собой дверной проём:
– Так чего ты там хочешь?
– В автоматы.., – робея, ответил Димка.
– Кать, сегодня среда что ль? – спросил мужчина и, заметив утвердительный кивок супруги, потребовал, – дневник давай.
Покопавшись в рюкзаке, Димка извлёк дневник, передал отцу и стал смотреть, как тот перелистывает страницы. Сергей практически смирился с низкой успеваемостью сына и проверял дневник только по горячей просьбе Кати для проформы, чтобы у парня не создавалось впечатления, что на него совсем уж махнули рукой. Поморщившись на трояки по пению и истории, он взглянул на притихшего отпрыска. Димка почти догнал мать по росту и был в два раза тяжелее её. Лицом пацан так сильно походил на него, что от этого становилось совсем тухло.
– Возьми у зеркала, – разрешил Сергей, и строго добавил, – и чтобы через час был дома.
– Спасибо папа! – радостно благодарил Димка, шаря по трюмо. Нащупав пятидесятирублевку, он спрятал её в карман, отпер дверь и бросился вниз по ступенькам.
– Мама! Мама, – канючила Надюша.
– Да иду… Сереж, дверь закрой, пожалуйста, – попросила Катя.
– Вот идиот… никогда не закрывает за собой, – привычно ворчал Сергей, защёлкивая замок.

Димка выбежал из подъезда, сжимая в руке деньги. Сейчас ему нужно было свернуть на Ленина, а после перейти проспект и потом ещё немного вперёд. У перекрёстка он притормозил, замызганные автомобили месили грязь, разбрызгивая коричневую жижу. Светофор запищал, отсчитывая безопасные для пешеходов секунды. Димке нравились светофоры, потому что те были такими предупредительными, вежливыми… Он верил в то, что светофоры сами решают, когда им следует включать тот либо иной свет. Потом, то, как замирали машины на красном, невольно вызывало уважение. Одним словом, Димка воспринимал их какими-то добрыми духами города, охраняющими его покой и следящими за порядком. Перейдя на другую сторону, обгоняя редких в такую погоду людей, он добрался до вожделенной цели – зала игровых автоматов.

Пройдя мимо охранника Димка направился прямо к парню, что сидел на кассе.
– Дядь Жень, – сказал он в окошечко, – здравствуйте. Разменяйте мне как всегда… пожалуйста.
Женька заочно учился в горном техане и подрабатывал в «Вулкане» первой сменой. Работа была непыльной. Сиди себе – занимайся своими делами. Изредка заходили клиенты, и проиграв пару сотен, покидали их заведение. Конечно, бывали и клинические случаи, когда человек проигрывал гораздо больше, занимал, приходил к ним, как на работу с самого открытия и никак не мог остановиться даже в случае относительного везения. Знал он одного такого, которому действительно случилось отыграться и вернуть своё. На радостях тот обалдуй почему-то решил сыграть по крупному и естественно тут же просадил всё. Совсем иначе обстояло дело с этим пацаном. Димка приходил к ним со строгой периодичностью – каждую среду в его смену. Он проводил у них чуть больше получаса и всегда уходил с выигрышем. Это были невесть какие деньги, однако выигрыш всегда превышал первоначальные вложения в десятки раз. Женька отсчитал десять жетонов и поинтересовался:
– Тебе сказать время?
– Как всегда через полчаса, дядь Жень…
– Ладно, – ссыпал жетоны в тарелочку Женька, – через полчаса свистну.

Димка пересыпал звенящее богатство в карман и пошёл в зал. Там было сумрачно и накурено. Три автомата у одной стены, четыре у другой и ещё два у третьей. Какой-то незнакомый человек стоял у покера и методично спускал в него жетоны. Остальные автоматы были свободны. Ещё раз окинув зал взглядом, Димка двинулся к однорукому, погладил кнопку и ручку, бросил жетон и дёрнул. Автомат выплюнул четыре звенящих кружочка. Улыбнувшись, Димка мысленно поблагодарил однорукого и перешёл к другому, пропуская соседний. Ему он пожертвовал два жетончика, соскрёб с поддона пару же кругляшков и вернулся к пропущеному… Так, собирая эту невеликую дань, он обошёл зал кругом, поздоровавшись и поблагодарив каждый из своих, переливающихся цветными огонькам, приятелей. Только один из бандитов не облагодетельствовал его. Димка вернулся к этому автомату и чуть слышно зашептал:
– Ты чего такой грустный сегодня? С тобой, наверное никто не играл… Давай, я поиграю. Это же весело: я тебе, ты мне…
И стал один за другим спускать жетоны в щель. Димка не считал их, он просто делился с другом, также как Санёк поделился с ним конфетой. Иногда он останавливался и дёргал за ручку, автомат благодарно изрыгал из себя звонкие кругляшки. Димка улыбался, он видел, что игра нравится бандиту. Жетоны сыпались и сыпались, и он перестал перекладывать их в карманы. Мужик, что был через автомат от него, перестал играть, удивлённо наблюдая за удачливым сопляком. Когда пацан взял шестую ставку подряд, он бросил игру, чтобы лихорадочно закурить. И тут вмешался кассир:
– Полчаса прошло.
Он считал, что отчасти своим везением Димка обязан ему, ведь именно он вовремя останавливал его. Женька увидел немаленькую такую кучу жетонов в поддоне. Да, похоже, сегодняшняя среда ничем не отличалась для Димки от предыдущих.
– Всё уже? – немного разочаровано спросил мальчишка.
Немного подумав, Женька решил вмешаться в фатальность процесса и соврал:
– Не… играй, ещё пять минут, даже семь.
– Ага, – кивнул Димка, заряжая бандита очередной порцией жетонов.
Обалдевший от происходящего посетитель, не без злорадства наблюдал, как автомат проглотил эту и две следующих порции. Он хмыкнул и закурил следующую сигарету, когда Димка повернулся к нему. В глазах мальчика было всё что угодно – искренняя радость, понимание своей правоты и уверенность – но в них не было и тени азарта.
– Ему надоело, – сказал пацан, снова наклоняясь к поддону, чтобы выскрести из него остатки жетонов, – сейчас его очередь, а потом.., – он без малейшего сожаления погрузил несколько из них в щель и дёрнул ручку, – …потом он поделится.
Женьке стало немного стыдно: он подозревал, что парень немного того… Зря он больного так. Сейчас просрёт ведь всё.
– Дим, всё уже, – решил исправиться он, – прошло полчаса.
– Вы же сказали ещё пять минут? – удивился Димка.
– Э-э… я напутал…
– Сейчас, – Димка засунул в щель ещё три жетончика, – я ему обещал…
Женька стоял, разинув рот, наблюдая за тем, как в щели автомата исчезают остатки недавнего Димкиного богатства. Пацан как-то даже нежно дёрнул за ручку… Звон отдельных жетонов слился в непрерывное журчание – шелест метала о металл. Они сыпались и сыпались, заполняя поддон, ударяясь о его стенки и выпрыгивая на пол. Когда поддон наполнился до краёв, металлический ручеёк потёк дальше к ногам спокойно улыбающегося Димки.
– Теперь я пойду, – сказал он, – а что с этим делать теперь? Дядь Жень?
– Вот ведь… Повезло дегенерату, – проворчал случайный свидетель джекпота, в сердцах кинул недокуренную сигарету на пол и вышел вон.

Реквием киллеру

Демьян Островной

Посвящается АПЛ «К-458» 670м проекта,
приговоренной к сдаче в металлолом

Я – подводная лодка.
Имя у меня красивое – Субмарина, сродни человеческому – Марина.
Но, я – убийца.
Мы, субмарины, все убийцы.
Я охочусь за надводными кораблями.
И мои сестры тоже убийцы. Одни – убийцы городов, другие – подводных лодок. Но, не своих, а чужих, тех, которые не наши. А какие не наши, нам подскажут.

Самая желанная для меня цель – АМГ (авианосная многоцелевая группировка). А в этой группе есть авианосец. Ох, аж дыхание сводит, как я мечтаю о встрече с этим монстром!

В моем чреве несколько десятков крепких, обросших щетиной мужиков. Обращаются они со мной, как с уличной девкой. Честно говоря, не нравится мне это. Однако, мужчины они и есть мужчины! Невоспитанны, грубы – никакого намека на ласку или нежность.

Я иногда взбрыкиваю, капризничаю, чтобы сбить с них спесь. Даю им почувствовать, что я, все-таки, женщина. Недавно в полигоне они отрабатывали свой маневр погружения на предельную глубину. Я и решила с ними поиграть в ролевые игры: чуть-чуть придержала горизонтальные рули на погружение.

Ха-ха-ха!
Ой, не могу!
Видели бы вы, что творилось с моими мальчиками! Нет, не то чтобы они очень испугались, но возбудились чрезвычайно. Гормоны плотным туманом витали по всем отсекам. Адреналин вскипел даже в моей гидравлике и прокатился по изоляции кабелей высокого напряжения, вызывая сладкие ощущения в эрогенных зонах, отражаясь в показаниях многочисленных приборов...

Ну, на предельной глубине мне все же стало жаль мою гладкую, ухоженную, лоснящуюся, черную резиновую кожу и я снисходительно позволила переложить рули на всплытие. Правда, не без вмешательства этого невысокого, плотного бирюка, подающего отрывистые команды в центральном посту. И представьте себе, сотня мужчин подчиняются ему и по его приказу такое-е-е со мной вытворяют! Между нами говоря, не скажу, чтобы во мне это вызывало отвращение. Скорее наоборот, даже приятно.

Вот и сейчас он как рявкнет: «Пузырь – в нос! Перевести горизонтальные рули на управление вручную! Боцман! Вашу…. твою…, тебя…!» И дальше что-то такое непереводимое, но настолько сексуально-нежное на слух… Верите, я чуть не сомлела от блаженства. Ах, какой проказник!

Да, так о чем это я?
Об авианосце.
Осторожненько так, в темной толще океана подкрадываюсь к нему, обманув его противолодочное охранение, состоящее из надводных кораблей и подводных лодок. Их придумали люди.

Всеми фибрами души ненавижу авиацию. Эти самолеты – я их не могу обнаружить и уничтожить! А они меня – могут! У меня же нет зрения. Только слух и осязание. Самолеты и вертолеты тоже придумали люди. Извращенцы.
Садисты.

Маневрируя по глубине, ложусь на обратный курс для проверки отсутствия слежения лодкой противника.
Нет никого.
Фу-у-у! Пронесло.

Ныряю под огромное, мощное брюхо авианосца. Всем корпусом чувствую волны флюидов, исходящие от него. Дрожу от вожделения, осознавая свою незримую власть над ним. Он не подозревает всей опасности, исходящей от этих фаллических форм, таящихся в моих стальных контейнерах и торпедных аппаратах, готовых рвануться по сигналу на авианосец вместе с его самолетами и сотнями людей.

Нарастающий рокот его турбин все сильнее бьет по акустическим перепонкам моего слуха, плотные струи воды и воздушные пузыри из-под его гребных винтов достигают моего корпуса, обволакивают мое тело. Ласкают, будоражат, вызывая нетерпение…

Только дайте сигнал, только позвольте!
Копошащиеся во мне тоже напряжены, их лица застыли, как металл в форме после плавки. Глаза недобрые, незрячие… Они ненавидят тех, наверху. Они тоже ждут. Ждут сигнала.

Но этот коренастый почему-то медлит. Его мозги трещат, кипят в поисках правильного решения на выбор позиции, на атаку…

Я его побаиваюсь. Пожалуй, это не страх даже, а преклонение. И от этого мне как-то сладко становится. Настоящие женщины меня поймут и даже позавидуют по-хорошему. Мне по нраву его крепкие ладони в перчатках, когда они сжимают ручки перископа на всплытии. Тут не забалуешь…
Красный свет освещения в центральном переливается на его суровом лице, плотно прижатом к окуляру.

Наконец-то, он принял решение.
Подвластна его воле, я грудью рассекаю тугую, сопротивляющуюся черную плоть океанской глубины. Ныряю под слой скачка, уходя на дистанцию пуска ракет.

«Боевая тревога! Ракетная атака!» - звучит в отсеках.
Я близка к оргазму. Я знаю по опыту учебных стрельб, как это будет. Еще мгновение и распахнутся створки моих контейнеров, подчиняясь властному голосу командира.

В мое естество, освободившееся от бремени боезапаса, бурно ворвутся тугие соленые струи океанской влаги, компенсируя массу покинувших мою утробу выкидышей. Я вздрогну всем корпусом. Вздрогну до легкого хруста в ребрах-шпангоутах, до райского умопомрачения в ЭВМ.

Сейчас, сейчас… Близок миг блаженства.

«Отбой боевой тревоги! Боевая готовность два – подводная». Боже, как это не ко времени! Весь кайф сломали…

Медленно прихожу в себя. Снова у них там что-то не срослось. И так уже не первый раз. Вернее, всегда.
Повинуясь, плетусь в базу.
Всплываю. Мерная волна покачивает, облизывая лунным языком мои бока.
Успокаиваюсь.

* * *

А теперь…
Я состарилась, мое когда-то ухоженное тело покрылось пигментами десятилетней ржавчины.
Меня исключили из боевого состава военно-морского флота. Уже много лет мои ребята рассеяны по всем просторам России. До сих пор я чувствую на своих переборках прикосновение их теплых рук, мне чудится их горячее дыхание в стальных отсеках, слышны их гулкие шаги на корпусе.
Помнят ли, не забыли?

Никому я не нужна.
Я.
Убийца.

Я убийца?
А кто меня создал?
Кто посылал меня рыскать в холодной бездне Ледовитого океана, свинцовых водах Атлантики и теплых глубинах Средиземного моря в поисках цели?
Кто учил меня убивать? Я рада, что мне не пришлось этого делать!

Люди, люди…
Недавно вы вырвали мое изношенное ядерное сердце.
Вытравили мою израненную душу.
Убийцы…

Радуга для Друга

Михаил Самарский

Лучшее, что есть у человека, - это собака.

Т. Шарле

Глава 1

Что за люди? Вроде, с интеллектом. Как вас там называют? Хомосапиенсы или неандертальцы? Впрочем, какая разница. Посмотрите, что творится: хватают меня за уши, треплют за шею, суют в морду… Можно я буду говорить «лицо»? Ну так вот, суют в лицо всякую гадость… Впрочем, не буду кривить душой. Не гадость! Суют зачастую такую вкуснятину, что слюной можно подавиться. Однажды я чуть было не сорвался.

Стоим ещё с моим первым подопечным Иваном Савельевичем (царство ему небесное) перед пешеходным переходом, ждём, когда загорится зелёный свет. Моя задача: проследить, чтобы все машины остановились. Да не просто остановились, а в положенном месте. Вы думаете, зря для вас, людей, рисуют полосы перед светофором. Пользуясь случаем, прошу вас: товарищи водители, не заезжайте за эту полосу. Зрячему человеку проще, он обогнул капот автомобиля и пошёл дальше. А мой подопечный не сразу может и понять, что я от него хочу - вроде уже пошли по переходу, а тут поводырь тянет человека в сторону. Понимаете? Сказать-то я не могу, начинаю скулить, тянуть поводок, даже иногда гавкнуть приходится. Подопечный мой теряется, останавливается, чтобы сообразить, что это я вдруг такое вытворяю. Пока разберётся, тут светофор уже моргает, машины начинают порёвывать (к старту готовятся). Когда нетерпеливые водители давят на газ, это ещё полбеды. А есть такие идиоты, что ещё и сигналить начинают, дескать, давай-давай, слепошарый, проходи скорее. Или мне свистят, чмокают, типа, подбадривают. Если бы вы знали, люди, как я в такие моменты вас недолюбливаю. Иногда смотришь на вас и думаешь: да как же вам не стыдно-то? Ведь такая беда может со всяким случиться. Неужели, выиграв пару секунд на этом проклятом светофоре, вы получите удовольствие? Очень вас прошу, люди: увидев слепого с поводырём (ну, с таким как я), ведите себя как можно спокойнее и тише, не отвлекайте нас с человеком, не доводите до беды. Договорились?

Ну так вот, стоим перед «зеброй», и тут я правой ноздрёй, чую умопомрачительный запах. Запах знакомый до боли в желудке - я уже слышал его, когда проходили мимо киоска с надписью «Куры-гриль. Шаурма». Стараясь не отвлекаться от дороги, кошу глазом и вижу такой смачный кусок курочки, поджаристый, золотистый, ароматный… До сих пор не знаю, как я в тот момент сдержался и не схватил этот деликатес. Всё-таки школа для собак многое значит.

Спасибо, конечно, вам за добро, за ласку, за желание угостить, но, люди, я же на работе! Понимаете? Я - не изнеженная болонка или кудрявый пуделёк, которые беззаботно гуляют со своими хозяевами, от скуки побрызгивая на столбики. Я работаю. Серьёзно говорю: я не просто иду со слепым человеком, я тружусь. И поверьте, работа у меня не такая уж и лёгкая. Моя задача довести подопечного туда, куда он запланировал, и чтобы он во время пути не разбил себе голову, не споткнулся, не упал, в конце концов, не промочил в луже ноги. Я обязан предупредить обо всех преградах, должен всегда успеть остановиться перед любым препятствием и дать возможность человеку проверить тростью, что перед ним. Если преграда перекрывает часть дороги, я отклоняюсь вправо или влево и обвожу подопечного, при этом ещё наблюдаю, чтобы он не прошёл под низко склонившимися ветками или ещё какой другой штуковиной на уровне его роста. В мою задачу также входит, чтобы подопечный не столкнулся с другими людьми. Если мы передвигаемся на автобусе или трамвае, я указываю вход, а потом - выход. В общем, забот хватает.

Вы хоть представляете, что это такое – работать поводырём? Если вы скажете «да», не обижайтесь, я укушу вас. Не надо быть таким самонадеянным и скоропалительным. Не говорите сразу «да». Чтобы представить и понять мою работу, нужно самому со шлейкой на спине пару лет походить за этими беспомощными «хозяевами». Вы заметили, что я слово «хозяева» беру в кавычки?

Да, некоторые считают себя нашими хозяевами, хотя сами без нас и шага не могут ступить. Вот захочу я (между прочим, породистый лабрадор, даже говорят, родственник собаки одного известного политика), чтобы мой так называемый хозяин расшиб лоб о стену или, допустим, врезался в какой-нибудь столб, да мне это как на куст… пос-с-с-мотреть. Но я же профи, спец, меня в специальной школе обучали два года, а это по вашему примерно лет десять. Вы за это время среднее образование получаете. Конечно, я не позволю такой гнусности – подставить своего подопечного. Моя задача: уберечь его от всех этих недоразумений. Но обидно, когда говорят: твой хозяин. Те, кого я сопровождаю, они не хозяева мне. Это мои друзья. И поверьте, даже из вас, людей, у них никогда не будет друга преданнее и беззаветнее, чем я. Вы можете скривиться, усмехнуться, закатить глаза, даже пнуть меня туфлёй, но от этого ничего не изменится. Вы сами придумали поговорку «Хорошо, когда собака – друг человека, но плохо, когда друг – собака». Придумали, но не подумали, хотя бог наградил вас интеллектом и способностью размышлять. Что же плохого в том, что ваш друг собака? Да ладно… Я же понимаю, что вы имели в виду. Потому и не обижаюсь.

В общем, если вам интересна эта история, я продолжу. Мне уже пять лет. По человечьим меркам я в два раза старше своего подопечного (Сашке сейчас тринадцать человеческих лет). А раньше я работал у слепого пенсионера. Иван Савельевич был замечательным человеком и моим другом. Он даже мне иногда разрешал на своей кровати поваляться. Придём домой, Иван Савельевич снимет с меня все эти поводырские прибамбасы, покормит, расчешет и говорит:

- Давай, Трисон, расслабляйся.

Вы думаете, мне легко ходить с этой шлейкой? Вечером, когда я от неё избавляюсь, так хочется на спинке поваляться, лапы задрать к потолку, вытянуться во весь рост, потом попрыгать, мячик погонять. Иван Савельевич никогда меня не ругал, даже в тот злополучный вечер, когда я разбил вазу. Понимал старик, что не нарочно. Мне было стыдно. Прижался к его ноге и потихонечку скулю. Иван Савельевич гладит меня и говорит:

- Не плачь, Трисон, бог с ней, с этой посудиной. Посуда бьётся, жди удач.

Я до сих пор так и не понял, какая удача может быть от разбитой вазы? Пока не слышал, чтобы по телевизору об этом рассказывали. В общем, умер мой Иван Савельевич. Он умер, а меня вернули в школу. Как я за ним скучал. Кусок в горло не лез. Всё думал, кому же меня теперь отдадут…

Не знаю, какими путями, какими судьбами, но как-то в нашу школу приехал Сашка, нынешний мой хоз… подопечный.

Если вы зрячий и никогда не сталкивались с проблемами слепых людей, то поясню нарочно для вас. Прежде чем нас (собак-поводырей) передать новому хо… (тьфу, чёрт, надо же как внушили своими дрессировками) подопечному, мы должны провести какое-то время вместе. То есть привыкнуть друг к дружке, принюхаться, приглядеться. Хотя кто будет ко мне приглядываться, если они все слепые? Это я должен приглядеться. А они только прислушиваются, принюхиваются, ну, и ещё прищупываются. На всякий случай, чтобы аллергии не было или ещё какой гадости. У людей много всяких заскоков. Это мы неприхотливые.

Хотя случается, что и мы тоже взбрыкиваемся. Да-да. Наша овчарка Лада из седьмого вольера так и не смогла найти общий язык со своей новой подопечной. Женщина вернула собаку обратно в школу. Кстати, отличная школа поводырей. Так что, если понадобится, обращайтесь. Меня, конечно, там уже нет, но мои друзья и подруги вас, поверьте, не подведут. Вы знаете, как нас там проверяют? Ого-го! Тесты всякие, испытания…

Иными словами, кого попало туда не берут. Мы - студенты этого университета - все обладаем уравновешенной психикой, не обращаем (во всяком случае, стараемся изо всех сил) внимания на посторонние шумы, совершенно не замечаем этих отвратительных котов и кошек. Нет, мы-то их, конечно, замечаем (как можно не заметить?), но я имею в виду, не обращаем на них внимания. Опять неправильно. И внимание мы на них обращаем. Но мы не имеем права на них реагировать, чем эти зеленоглазые твари часто пользуются. Серьёзно. Вот вам недавний случай. Завожу я своего Сашку в подъезд (там много ступенек, и нужно быть крайне осторожным), в этот момент из двери выходит краля персидских кровей (или шерстей, кому как угодно), вся такая пафосная, с идиотским розовым бантом на шее, коготочки пострижены, хвостик надушен, ушки, словно маленькие локаторы (верть-верть в разные стороны). Вот клянусь вам собачьей честью, у меня и в мыслях не было на неё рычать, тем более, гавкать. А эта белобрысая дура как фыркнет, как хвост свой распушит, как спину выгнет, и – хрясь! – меня лапой по мор…. по лицу. Если бы вы знали, как мне было обидно. Да если бы не мой Шурик, если бы не мой профессионализм и не моя ответственность, я бы этой истеричке одним щелчком хвост перекусил. Честное слово, от обиды чуть не заплакал. Пришлось немного вскульнуть – эта доморощенная «баронесса», несмотря на остриженные когти, всё-таки умудрилась поцарапать мне нос. Слизнул я соленоватую каплю крови и повёл Саню домой. А что делать? Нельзя мне на этих дурочек отвлекаться…

Сашка до моего прихода в дом жил с мамой и бабушкой. Папа у них погиб в автоаварии. Оказывается в тот роковой день, в машине вместе с отцом ехал и Шурик. Ему тогда было одиннадцать лет. Врачи вынесли приговор: радужка и хрусталик безвозвратно потеряны. Я мало чего понимаю во всех этих тонкостях, но после этой трагедии пацан перестал видеть. В семье поговаривают, что есть какой-то знаменитый доктор, который может вернуть Сашке зрение, но, когда это произойдёт, никому не известно. А пока я его и доктор, и глаза, и друг.

Глава 2

С Санькой мы быстро нашли общий язык. Хотя сначала я на него обижался. Чуточку, совсем немножко. Сами посудите. Как вы уже поняли, меня зовут Трисон. Когда мы в школе вместе с ним дрессировались, он так меня и называл. Всё было нормально. Сашка успешно сдал экзамен. А чему удивляться? Со мной любой новичок сдаст экзамен. Я же не только выполняю команды подопечного, частенько приходится и инициативу проявлять. Уместную, конечно. В пределах разумного.

В общем, всё прошло гладко. Приезжаем домой (с нами ещё в дороге была Сашкина мама), тут бабушка, Елизавета Максимовна. Она тоже встретила нас приветливо. Имя её я, кстати, узнал совершенно случайно – сосед приходил и так называл бабулю. Да, кстати, дома её почему-то все называют бабулей. Я заметил, у людей есть такие странности. Сашка, понятное дело, называет её так, но и Светлана Сергеевна туда же. Я вот и думаю, какая же она тебе бабуля, если это твоя мама? Вас, людей иногда сложно понять. Ну да ладно, это неважно.

Так вот, я – Трисон. Вы хоть знаете, что это за имя? О-о! Это вам не Тузик какой-нибудь пятнистый и не Рекс косолапый. Иван Савельевич мне подробно рассказывал о моём имени. Мало того, что я и сам породистый пёс, так вдобавок ко всему и имя у меня не простое. Так звали когда-то тибетского царя. Трисон Дэцэн, который много-много лет назад пришёл к выводу, что просветление может быть достигнуто только как результат морального и духовного совершенствования под руководством мастера. Без всякого бахвальства заявляю: мастер у меня в школе был безупречным. Вы поняли, к чему я клоню? Просветлённый лабрадор!

И вдруг ни с того ни с сего Санёк начал называть меня Тришей. Я сначала даже не понял, к кому это он обращается. Проснулся рано утром и шарит рукой возле кровати, меня ищет. Но я же не дурак, под ногами лежать. Я разместился у торца кровати, чтобы случайно Сашка на меня ночью не наступил. Я привстал, авкнул тихонько, давая понять, что я здесь. Слышу, а он говорит:

- Три… Триша, ты где? Подойди ко мне, пожалуйста.

Я сижу и думаю, может, игрушку какую ищет? Поглядел по сторонам, ничего похожего на Тришу не вижу. Медведь плюшевый сидит в углу. Так Сашка сам вчера рассказывал, что его Топтыгиным зовут. Где этот чёртов Триша? Ничего понять не могу. Сашка посидел-посидел на краешке постели и говорит:

- Трисон!

Это уже мне. Подбегаю к нему, тыкаюсь носом в коленки. Он гладит меня и снова говорит:

- Тришенька, миленький, ну как тебе спалось на новом месте?

Вон оно что, опешил я, оказывается, Сашка меня Тришей называет. Вот это номер! Какой же я к чёрту Триша тебе? Ты что, Санёк? Но самое обидное, что я могу поделать? Вот как назвал меня Тришей, так с тех пор я и хожу в этих Тришах. Вслед за Санькой и Светлана Сергеевна, и Елизавета Максимовна кличут меня теперь только Тришей. Сначала я места себе не находил. Как скажут «Триша», у меня аж шерсть дыбом вставала, такое имя потерять. Был царём, стал какой-то плюшевой собакой.

Вы бы видели меня. Я не просто палевый пёс, не просто жёлтый, а, можно сказать, золотой. Не верите? Внимательно посмотрите на меня в яркий солнечный день, особенно после того, как я выхожу из душа. Такой красоты вы ни у одной собаки не найдёте. Вы лопнули бы от зависти, если бы у вас была такая родословная, как у меня. Моими предками являются собаки викингов и басков, которые обитали на острове Ньюфаундленд. До XVIII века европейцы в глаза не видели никаких лабрадоров. Мы, между прочим, по мнению мореплавателей всегда считались и считаемся до сих пор залогом счастливого плавания. И, если вы думаете, что это заурядное суеверие, то глубоко заблуждаетесь. Мои предки всегда помогали людям. Если корабль терпел крушение, лабрадоры вытягивали на берег канат, по которому перебирались все люди. А нерасторопных моряков мои предки просто перевозили на себе на сушу.

Отправляясь в плавание, ньюфаундлендские моряки всегда брали с собой пару собак. Моей породы, конечно. И какие были имена! Волна и Прибой! Вы хоть понимаете. Что это значит? Волна. Прибой. А тут какой-то занюханный Тришка. Как же обидно, ну как же обидно. Хотя я уже давно смирился. Чёрт с вами, называйте, как хотите.

Однажды какой-то знакомый старичок Ивана Савельевича неправильно назвал его по батюшке: то ли Савичем, то ли Степановичем. Я бы подсказал старику, да, сами понимаете… Но смотрю Иван Савельевич и ухом не ведёт. А тот всё называет и называет. И вдруг сам знакомый опомнился. Как запричитает:

- Ой, Иван Савельевич, прости, дорогой, - хлоп себя по лбу, - совсем память отшибло.
- Да ничего-ничего, Тимофей Иваныч, - говорит мой подопечный, - какая уж нам теперь разница. Хоть горшком называй, только в печь не сажай.

Вспомнил я своего старинного друга и перестал на Сашку обижаться. Тришка, так Тришка. Хоть горшком называйте…

Если вам интересно, расскажу вкратце, откуда появилось название нашей породы. Иван Савельевич рассказывал, что на сегодняшний момент существует три версии. Первая: название произошло от острова Лабрадор, который находился недалеко от нашей прародины. Вторая (мне эта больше всех нравится): от португальского слова «Labrador», что переводится как «труженик». Третья версия какая-то несуразная, но раз уж решил рассказать, то озвучу и её: есть такой минерал чёрного цвета с синеватым отливом, так и называется «лабрадор». Почему мне не нравится эта версия? Потому что только мои предки имели чёрный окрас. А сейчас среди моих собратьев есть и палевые, как я, и шоколадные лабрадоры. Нет, никаких минералов, островов. Конечно, наша порода произошла от португальского слова. Труженик, он и в Африке труженик, как говорит мой Сашка.

В России мы стали появляться только в конце 1960-х голов. Иван Савельевич рассказывал, что американский президент США Картер подарил лабрадора Брежневу, а канадский писатель Моуэт – Косыгину. Кто не знает, напомню: были такие государственные деятели в СССР. Первое время мы жили только в Москве и Риге. А сейчас моих собратьев можно встретить в любом регионе. Сам я родился в России. И, хотя в США и Англии лабрадоры являются одной из самых популярных пород, я хочу жить на своей родине, здесь трудиться, здесь помогать людям. Вы поняли, что мы испокон веков помогаем вам? Наша порода умеет ладить с людьми. Поверьте, мы очень сообразительные и имеем мирный нрав. Самые главные наши качества – это доброжелательность и стремление помочь человеку. Хотя, если вы дочитаете эту историю до конца, поймёте, что иногда приходится и отступать от своих качеств. Но, как говорится, в каждом правиле есть свои исключения. Впрочем, если бы не было людей, о которых я расскажу вам чуть позже, нам бы эти исключения не понадобились. Честное собачье слово. Честное слово лабрадора!весь роман //www.proza.ru/avtor/mihailos

-Господин, я достал его!
-Кого?- спросил Темный Владыка, не отрываясь от работы.
-Меч Света! Тот самый, которым можно Вас убить.
-А, этот... Ну, положи там, на полочку.
Горбатый карлик сунул принесенный сверток на полку и пристроился у ног своего повелителя.
-Послезавтра ночь Великого Противостояния,- как бы невзначай заметил он.
-Ну и что?- равнодушно пожал плечами Темный Владыка.
-Жертва, господин,- напомнил карлик.- Её еще найти надо.
-Не надо никого искать,- отмахнулся Темный Владыка и отложил в сторону очередную очищенную картофелину.
-Но ритуал...
-Не будет никакого ритуала!- строго нахмурил брови Темный Владыка.- Пора бы тебе уже привыкнуть.
Карлик насупился.
-Господин мой! Вы живете в этой глуши уже полтора года! Вы разводите гусей и выращиваете капусту! В то время, как могли бы повелевать этим миром по праву сильного! Где Ваши Легионы Смерти? Где толпы преданных слуг? Дворцы, подземелья, ряды виселиц - где это? Великие завоевания, чудовищные деяния - всё пошло прахом. Взгляните, Добро и Свет торжествуют повсюду, даже дети не боятся ночью гулять по улицам. Как Вы можете терпеть такое, господин?
-Я же тебе уже объяснял,- отозвался Темный Владыка.- Добро всегда побеждает, а Зло - проигрывает. Нет никакого смысла затевать безнадежное дело, тратить силы и средства, если нет ни малейшего шанса на выигрыш. А я, знаешь ли, люблю выигрывать. И только так!
-Но каким образом, господин мой? Пока Вы здесь прозябаете в безвестности, Свет набирает силу...
-Вот именно!- поднял палец Темный Владыка.- Набирает силу. А что он с этой силой будет делать? К чему приложит?
Он взял новую картофелину и стал не торопясь срезать шкурку.
-Чем займется Добро, когда обнаружит, что драться ему не с кем? Я же вот он, сижу, не рыпаюсь, ничем себя не проявляю. А остальные - так, мелюзга одна, любому светлому герою на один зуб. А что потом? Чудища кончатся, а зубы-то останутся. И не один, а целых тридцать два. Кого прикажете грызть тогда?
Очищенная картофелина шлепнулась в кастрюлю, Темный Владыка взял луковицу и принялся мелко её строгать.
-Еще три-четыре месяца, и Добро начнет беситься от безделья. Светлые рыцари вернутся в свои земельные угодья и начнут ими управлять. А это далеко не у всех хорошо получается. Будут и территориальные споры, и грызня, и междоусобица, и завышенные налоги. Жрецы снова вспомнят о своих монастырях, станут собираться на диспуты, спорить до хрипоты и мордобоя, пока не разделятся на различные школы и направления, так бывало уже не раз. О магах я уже и не говорю. Эльфы, люди и гномы припомнят старые расовые предрассудки, разворошат былые обиды и учинят множество новых. Бойцы, привычные только сражаться, очень скоро уйдут поголовно в грабители. Воры... ну они и так всегда были личностями без стыда и совести. А борьба за власть? Ты полюбуйся, какая уже сейчас идет грызня вокруг трона! И всё это, заметь, безо всякого моего вмешательства! Исключительно в силу особенностей человеческой природы... Ты не помнишь, я суп солил или нет?
-При мне - нет.
Темный Владыка посолил свое варево, попробовал и посолил еще.
-Умение управлять и умение пробиваться наверх - это два совершенно разных таланта. И они очень редко сочетаются вместе. Значит, скорее всего, к власти придет в конце концов какой-нибудь очень цепкий и пронырливый тип, который сможет где подкупом, где шантажом, а где и прямыми угрозами удержать всех остальных в подчинении. И озабочен он будет прежде всего собственным благополучием - иной бы просто не забрался так высоко. Вот тогда...
Он замолчал и чему-то мечтательно улыбнулся, не переставая помешивать суп.
-Что тогда?- не выдержал карлик.
-Да ничего. Тогда я подожду еще года три-четыре, пока не наступит полная разруха и народ не взвоет. А потом возьму Меч Света, оседлаю нашего вороного, если он не помрет к тому времени, и поеду по стране, верша подвиги направо и налево. До победного конца. Потому что,- он позволил себе короткую злорадную улыбочку,- добро всегда побеждает.

© Недобрый сказочник

Девять жизней Барсика

Эх друг... именно друг, и никакой не хозяин! Сколько мы с тобой пережили - всего и не вспомнишь! Только с котом себя и познаешь, ни с какой собакою такого не получится. Для них ты именно хозяин, а вот для нас, котов, друг!

Помнишь, когда ты меня подобрал? Я тогда мелкий совсем был, месяцев шесть, вряд ли больше. Меня с моста сбросили, а ты как раз под мостом прятался от папы. Ты, кажется, его хрустальную пепельницу разбил, или вазу. Знатная ваза то была, мне Васька рыжий рассказал, что этажом выше живет. Или, все-таки пепельница? Кажется, твой папа с ней часто на балкон выходил. Ты как увидел, что меня кинули, так сразу и прыгнул в воду. Повезло мне, что прежние хозяева (именно хозяева, никакие не друзья) даже платка на меня пожалели, даже коробки. Ты тогда кинулся в воду прямо в одежде, я помню. Только майку снял - в ней ты меня домой нес. Я помню что все вокруг рекой пахло, а майка тобой. Ты самую малость не успел доплыть тогда. Так я и потерял свою первую жизнь. Зато оставшиеся восемь стали безраздельно твоими.

А помнишь когда у тебя газ убежал? Летом на даче. Я, как сейчас помню, прихожу, а ты лежишь и в ус не дуешь. К тебе тогда друзья приезжали. Друзья уехали, а ты спать лег. Я тебя и так будил, и так. Чего только не перепробовал. А сколько я тебе на ухо орал? Да после тех двух полетов через всю комнату, в которые ты меня отправил, любой другой гордо развернулся бы и ушел! Но я нет, ты ведь мне друг... А как ты ругался когда я на тебя все книжки с полки опрокинул? Но я не обижаюсь. Я б тоже спросонья на твоем месте удивился с чего бы это ты, друг, по полкам ползать начал: то ли тараканом себя возомнил, то ли человека-паука пересмотрел. А вот как бы ты на моем месте объяснил что газ утекает? Хорошо еще, что когда я кашлять стал, ты решил что меня вырвет и пнул меня на улицу. А потом все само собой решилось, ты пошел покурить, а со свежего воздуха и сам утечку унюхал. И зачем вам людям нос, если он такой слабый? Я пока тебя будил так надышался, что, наверное, тогда свою третью жизнь и потерял.

Зато вот Четвертую потерял гордо, в бою. У нас тогда крыса завелась. А ты ведь у меня молодой был, доверчивый, оставишь колбасу на столе, а как ее не станет - сразу у тебя Барсик виноват. Ну откуда Барсик? Барсика, может, дома вообще не было в тот момент! Я прихожу со свидания, а меня бить начинают. Кому, может, и как, а мне вот обидно! Не поверишь, я ее две недели караулил! Наконец, день икс. Лежу я как-то на батарее, слышу - идет, чую - она! Я еле слышно приподнимаю голову, и тут она на меня кааак посмотрит! Ка-а-а-ак глазищами желтыми да злыми завращает! Я тут же сделал стойку по тэйквон-до, а она мне в ответ джиу-джитсу закрутила. Я ей лапой в ухо засветил, а она мне сковородкой по голове. Тут уж я рассердился и бить начал в полную силу. Это у меня от удара по голове сковородкой так произошло. Сразу вспомнилось как мы с тобою Фредди Крюгера смотрели по видику. Я когти выпустил - она зубы обнажила. Это был неравный бой, но я все-таки победил. А все потому что я кот, сиречь существо более высокого уровня, да и жизней у меня аж девять, не то что одна жалкая да крысячья...

Шестая жизнь... Ну, я до сих пор не считаю себя виноватым. Стервой была твоя Вика, тут ты меня не переубедишь! От стерв всегда запах такой идет необычный, не естественный. Они знают, что они стервы, и прячут запах в духах. А еще одежда у них странная и кожа у них холодная. Я на ней и так, и этак пытался пристроиться, а она чуток коленку повернет и снова мне холодно да неудобно. Это она для тебя притворялась, что от меня без ума, зато когда тебя не было - говорила всем по телефону что ты дурак. Не хочешь - не верь, но я такое стерпеть не смог. Бей, ругай, дуйся, такой уж у меня характер. Меня еще можно обзывать, но за друга, ты, конечно, извини, "пасть порву, моргалы выколю". А как тебе доказать, что она стерва? Задача посложнее, чем с газом. Я вообще, очень интеллигентный кот, ты не представляешь, какие моральные муки мне пришлось испытать, пока я гадил на ее платье! Но я должен был это сделать. Сумочкой она, конечно, меня приложила знатно. Вот в эту сумочку (Gucci, я даже это до сих пор помню!) и вылетела моя шестая жизнь. Цинично, но оно того стоило, особенно когда ты меня взял и обнял, прижал к себе, а сам высказал ей все, что я бы тоже ей высказал, умей я говорить. Никогда до тех пор не испытывал я такой моральной сатисфакции! Зато вот Катя твоя - совсем другое дело. Особенно когда она жилки из мяса вырезает!

За седьмую я не обижаюсь. Оно и понятно, что котята - существа неразумные, и твой котенок Сережа не был исключением. Оно даже правильно, что он со мной игрался. Людские котята просто обязаны учиться у настоящих кошек доброте и мудрости. Ну, потягал он меня тогда за хвост, а потом еще и помыть попытался, зато сейчас как со мною носится. Мне аж лежать стыдно в такие моменты. Старость - не радость. Вторая, пятая и восьмая тоже были героическими. С котами дрался. В первый раз во имя любви, зато когда пятую и восьмую жизни терял - за территорию. Эти коты хотели твой двор своим назвать. Тяжко, конечно, было, но я справился, да и ты помогал мне. Сколько раз на мой крик выскакивал во двор и этих бандитов блохастых распугивал.

В общем, все восемь моих жизней прошли не даром и оставили за собой воспоминания, которыми можно если не гордиться, то хотя бы наслаждаться. И только девятая, последняя, вызывает у меня легкое недоумение. Дело в том, что мы, кошки, девятую смерть чувствуем загодя. первые восемь - нет, а девятую почему-то чувствуем. Даже странно, что при такой выдающейся жизни, как у меня, девятая будет всего навсего от старости. Смешно. Я так часто жалел тебя с твоей одной единственной жизнью, что и мысли не мог допустить, что моя окажется короче. А ведь кошки, наверное, не попадают в рай. Я слышал как твоя мама это Сережке говорила. Еще она говорила, что у животных души нет. Может и так, только почему же тогда мне так тяжело тебя оставлять? Знаешь, умей я писать, я бы все это тебе написал в письме, а так остается только еле слышно мурлыкнуть тебе на ушко.

Я ухожу. Ухожу, потому что последнюю, девятую смерть, нужно встретить достойно, что бы там ни было и как бы она не произошла. Помню ты как-то читал про викингов, у которых считалось, что в рай попадают только те, что погиб в бою. Достойная вера, она мне больше нравится, чем та, что у твоей мамы. Но у котов есть свое поверье. Каждый, даже самый захудалый кот верит, что если в момент смерти никого рядом нет, а жизнь была прожита достойно (как у меня), то мы, коты, в награду за такую жизнь получаем броню и крылья. Одев эти броню и крылья даже самый старый кот превращается в молодого и красивого дракона. Возможно, ты читал о них в сказках. Именно от гордых драконов мы ведем свой род, и в них мы превращаемся, прожив на земле девять кошачьих жизней. Поэтому, когда я уйду, не плачь, друг, мне и самому тяжело. Но драконы, как известно, умеют летать и гоняют тучи по небу, чтобы шли дожди, а в свое свободное время я буду прилетать к тебе и именно над тобой буду разгонять тучи. Ты увидишь солнышко и улыбнешься. Поэтому, хоть я и ухожу, не плачь! И найди своему котенку такого же друга, каким был я для тебя. Прощай. Твой Барсик. Мур.

© Arlyonka

Филолог

Семион Святославович переживал момент возвращения из безмятежного сна в отвратительную реальность.В реальности было жарко, непонятно какое время суток, неизвестное число, непонятно местонахождение, пахло перегаром и очень хотелось пить.
- Вставай, грязное животное! – раздался счастливый голос супруги Семиона Святославовича, Надежд Павловны. – Пьяное, грязное животное!
Семиона Святославовича передернуло от такого обращения и едва не сдурнило.
- С ума вы что ли сошли, Надежда Павловна? – разлепил он слипшиеся губы. – Что за обращение, голубушка? Вы, ма шери, никак, телевизор смотрели?
- Понятно. – помрачнела Наденька. – Засыпал мужчина, а проснулся вновь культуровед и филолог. Сиест тристемент, мон ами.
Семион Святославович вдруг осознал, что не помнит абсолютно ничего со вчерашнего вечера. То есть он помнит, как его уговорили выпить коньяку, как мило они обсуждали влияние мирового революционного процесса на культуру России, как продолжили шампанским, как перешли на пиво… А вот с момента обсуждения причин популярности французского утопического социализма до оскорбительной фразы утренней Надежды Павловны – память представляла обширное белое пятно.

- Вы знаете, Наденька… – неуверенно начал Семион Святославович. – Каким-то странным образом у меня совершенно исчезла память о вчерашнем вечере. Как будто Бахус огромным ластиком застолья уничтожил все.
- Включая ваше реноме, Семион Святославович. – ехидно поддела Надежда Павловна. – Опять же, этот проказник запачкал вашу одежду остатками еды, порвал ваш плащ и…
Надежда Павловна зарумянилась и выпалила:
- И был при всем при этом таким душкой! Живым человеком был, а не сборником статей! Вы убили его! Убийца!
Она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Он хлопка у Семиона Святославовича случилась жесточайшая мигрень и даже некоторое покраснение окружающего мира.
- О боги! За что вы наказываете меня! – пафосно воздел руки потолку Семион Святославович и отправился в ванную пить студеную воду из под крана. У него оттуда студеная текла. Хоть и с хлоркой.
- А коли все по-старому, - закричала из кухни Надежда Павловна, - Извольте, Семион Святославович, после водопоя посетить кухню и дать объяснения своему скотскому вчерашнему поведению. Своему замечательному скотскому поведению вчера.
И всхлипнула как-то по-особенному скорбно.
- Это совершенно исключено, миакарра. – сообщил из ванной Семион Святославович. – Меня уже час как ждут на работе. Вечером поговорим, душенька.
Он воровато пробрался к шкафу, быстро оделся и выскочил из дому, радуясь, что избежал тяжелого разговора.
Еще из подъезда он услышал затейливый мат дворника Семена.
- Что ж за страна такая? – вздохнул он по привычке. – Повсюду клошары и сквернословие. Цутобенде, цутобенде..
И толкнул дверь подъезда. При виде Семиона Святославовича, дворник Семен побелел с лица, вытянулся в струну и произнес:
- Что ж вы, голубушка, Марьсеменна, плюетесь с балкона семечками? Взрослая вроде женщина. Культурная. Как вы можете с этой высоты сплевывать своими губами эти шкурки зажаренных заживо семян подсолнечника? Вы же этими губами Гумилева при прочтении нашептывали! Птьфуй!
Марьсеменна, пенсионерка с пятого этажа, от удивления подавилась семечками и закашлялась. Затем увидела Семиона Святославовича, ойкнула, перекрестилась и вступила:
- Ну что вы, Семен…
- Георгиевич. – подсказал дворник.
- Ну что вы, Семен Георгиевич! – воскликнула Марьсеменна. – Да как же вам не стыдно в такой низости подозревать женщину? Да в себе ли вы, голубчик? Да я ж отроду не брала в рот этой гадости!
- Знаем мы чего ты в рот тянула! – закричала с балкона второго этажа заклятая подружка Марьсеменны, Зойка.
- Тссс! – шикнула на нее Марьсеменна и глазами показала на Семиона Святославовичча.
- Ой! – спохватилась Зойка. – Мильпардон, Семион Святославович! Вырвалось как-то. Прям и сама не знаю что со мной. Обычно ж мы с Марьсеменной аки пара голубей воркуем. А тут вдруг такое…
- Только кровью можно смыть бесчестье такое! – ехидно предложила Марьсеменна. – Как благородная дама, вы должны откуда-то из себя достать крови теперь. Я вам так сочувствую. Семион Святославович давеча вам зря что ли объясняли?
- Что мы объясняли? – спросил умоляющим голосом Семион Святославович у дворника.
- Да вы тут много всего объясняли, мон дженераль! – отрапортавал Семен. – Доходчиво так.
- Ага! До сих пор болит! – сказала Марьсеменна. – Так ведь и поделом нам. Темными жили. Спасибо, батюшко! Прям свет вчера пролился.
- Кстати, насчет света пролитого! – нерешительно кашлянул Семен. – Мон ами, Семион Святославович, авек плезир… убрать вытошненное давеча.. Мильпардон, конечно, что напоминаю, но, думал, может вы запамятовали… А обещались.
- Господи. – сказал Семион Святославович, сгорая от стыда. – Это я вчера тут…
- О даа! – хором сказали дворник и старушки.
- Эээ. А где, собственно? – замялся Семион Святославович.
- Выдурнило вас где? – подобострастно спросил Семен. – Так на этой… Как его… На площадке для падеспани. В беседке, которая.
- Как же там падеспать-то? – удивилась Марьсеменна. – Там ить стол и лавочки.
- Это до вчерашнего дня они там были. Семион Святославович давеча когда жильцов подеспани учили обстановочку немного порушили. Так что теперича там – самый что ни на есть танцпол.
- Как же это я, а? – закручинился Семион Святославович.
Ему было невыносимо стыдно и он абсолютно ничего не помнил.
- Да как-то так вы, да. – боязливо пискнул дворник и замахал метлой. – Но вы обещали сами убрать!
- Уберу я! – буркнул Семион Святославович и вышел со двора.
- Куда мне? На работе тоже небось начудил! – терзал он себя, выходя со двора.
- Пьянь! С перегаром! – ругал он себя, шествуя по тротуару.
- Начал катиться – надо катиться вниз! До самого дна! – скрипел он зубами сворачивая к гастроному.
- Я залью этот стыд! – шептал он себе.
- Я допью этот позор до конца! – шептал он свинчивая крышку с бутылки водки.
- Пусть мир знает, что мне стыдно! – кричал он запивая пивом.
- Никогда мы не будем культурной страной! – мямлил он, лакируя портвейном…

Вечером радостно кричал дворник Семен, показательно танцуя падеспань, по отмашке хлопали в ладоши пенсионерки, что-то немузыкально рычал Семион Святославович.
- Семион Святославович? – раздался с балкона голос Надежды Павловны.
- Щас приду! – многообещающе прокричал Семион Святославович.
- Иди ко мне, грязный пьяница! – счастливо захохотала Надежда Павловна.
- Вот ведь.. – сказал дворник, тяжело дыша. – И из филолога человек может получиться…

Мартовская история

Демьян Островной

(Из кошачьей жизни)

Март наступил незаметно. Солнышко выжимало из дощатого настила крыльца накопившийся за зиму холод, превращая его в пар. Настоявшийся аромат сочной хвои лился из ближнего соснового бора, ощущался в окружающем воздухе, переполнял легкие, дурманил, пьянил. Первые капли, мелодично звеня, мерно падали с крыши дома.

Старый серый кот с выцветшими от возраста, когда-то голубыми глазами дремал, распластавшись на теплых, нагревшихся от первых весенних лучей, истертых обувью досках.
Напротив, по перекладине забора, изящно переставляя пухленькие лапки, туда-сюда ходила молоденькая, платинового окраса кошечка, кокетливо бросая взгляд своих зеленых глаз на дремлющего котяру. Ее пушистый хвост, кончик которого периодически вздрагивал, игриво устремился в синее небо. Крохотные ноздри нежно-розового носика возбужденно сужались и расширялись в ритм дыханию, явно пытаясь привлечь внимание равнодушного объекта. Что поделаешь, наступил первый зрелый март в ее жизни.

Почувствовав взгляд, старый кот приоткрыл глаза, вздыбил веером обломки редких усов и, спросонку забыв о возрасте, спрыгнул с крыльца в ослепительно белый снег. Желание накатилось, как прежде, в молодые годы, когда он, несмотря на сугробы, преодолевал в три прыжка расстояние до деревянного забора.
Подушечки лап обожгло морозом, заныли изношенные суставы, огромная морда, изуродованная шрамами мартовских боев минувших лет, перекосилась от боли.

Он сосредоточенно стал встряхивать поочередно большими лапами, освобождая их огрубевшие подушечки от налипшего снега. Не поднимая глаз, кот тяжело развернулся и понуро побрел назад, к крыльцу. Худая серая спина прогнулась, облезлый хвост волочился за ним, оставляя узкую синеватую борозду на белом снегу.

Медленно взобрался на крыльцо и рухнул на теплый настил, спиной к забору, чтобы кошечка не заметила, как слеза выкатилась из его глаза и расплылась по доске, шелушащейся остатками зеленой краски…

Собачья справедливость

Лёха классный мужик, весёлый и совершенно не злопамятный.С такими в разведку ходить и водку жрать хорошо. Только заикнись о помощи, и Лёха уже тут как тут. Морда похожая на шаньгу, светится улыбкой и здоровьем. Если сидя в помещении, чувствуешь, как начинают вибрировать стёкла, а собаки заходятся счастливым лаем, - это значит, Лёха приехал, и уже с кем-то ржёт.

А ещё Лёха мудак несусветный. Если попадёшь ему на язык, вешайся. Не со зла, по-доброму, но ухохочет вусмерть. Лёгкий человек, и достаточно безалаберный. Ситуацию не просчитывает, о последствиях не думает. Иногда может такое сотворить, что ни на одну задницу не налезет.

Сардар, немецкая овчарка. Любимец Лёшкин и, наверное, самый главный друг. Когда-то, Сардар и Лёшка, отслужили на Китайской границе срочную, а потом ещё в сверчках три года хунвейбинов отлавливали. Пёс понимает хозяина с полувзгляда, интуитивно. Настолько срослись они душами. Сардару уже восемь лет, но службу несёт справно, дело своё знает. Я сам лично наблюдал его не один год, и скажу, положа руку на сердце. Таких псов я не встречал. По интеллекту, пожалуй, умнее некоторых политиков будет. Золото, а не пёс.

А совсем недавно, случилась неприятность. Пёс стал катастрофически слепнуть. Ветеринар поставил неутешительный диагноз, - старческая катаракта. Помутнение хрусталика, которое без операции приведёт к частичной или полной потере зрения. Пёс ещё не до конца понял, чем грозит ему лично зловредный недуг. Восемь лет, это ещё не смерть. Ещё порох в пороховницах по весне даёт о себе знать.

Неделю Лёха ходил смурной, перестал шутить, замкнулся. А через неделю, братство охранников испытало шок. Лёха, хороший пацан, душа общества и сама доброта, сдал друга в милицейский питомник. Насовсем! Взамен приобрёл в том же питомнике щенка ротвейлера, обаятельную девочку, пяти месяцев от роду. Ветта, так он назвал своё приобретение, мигом стала всеобщей любимицей.
Конечно, мы ворчали, осуждали поступок соратника. Даже прозвучало слово предательство. А лично я сказал тогда, что если есть на небесах собачий Иисус, то он не оставит сей поступок безнаказанным.

Хотел я того или нет, но накаркал. Через несколько месяцев, милая Ветта захворала. Диагноз – рак мозга. Не стану в красках расписывать весь последующий ужас. Собаку похоронили. А Лёха погоревав, приобрёл через знакомых, редкую тогда породу, ирландского волкодава. Мальчика, нескольких месяцев от сотворения. На жутко кабальных условиях. Но и здесь не срослось. Выскочивший из-за угла лихач, буквально разорвал тело щенка на куски. Везти, что-либо в ветлечебницу не имело смысла.

Тогда мы с парнями долго обсуждали Лёхины злоключения. Ясное дело без его участия. Вердикт прозвучал синхронно, из нескольких глоток сразу. Бог наказал! Да, мы материалисты, так уж нас воспитали, но в данной ситуации, просто на случайность пенять не приходится.

Замкнулся Лёшка. От приобретения собак впредь отказался. Видать смекнул что-то. Влез по уши в работу, поступил учиться. Как мог, заполнял обрушившуюся пустоту. Шло время, история забывалась. Жизнь текла своим чередом. Ей суетной, тьфу на наши потуги. Мы проходим, а ей течь, с нашим или без нашего участия.

***
На въезде в милицейский питомник, стоит просторная, утеплённая списанными телогрейками конура. В ней денно и нощно несёт службу старый заслуженный пёс. Он почти слеп, смутные тени, вот всё, что видят его больные глаза. Но пёс отрабатывает свой кусок. Он знает, когда лаять и на кого. Слава богу, выучка осталась. Уши слышат, нос работает как часы. А главное, он знает, для чего живёт.

Сардара любят все причастные к питомнику. Большой начальник привозит ему из дому косточки и вкусные обрезки колбасы. Пёс с достоинством, без мальчишеских визгов берёт лакомство, благодарно улыбается и идёт к себе в конуру. Ночами, когда болит простреленная много лет назад лапа, Сардар тихонько воет. Воет и вспоминает своего лучшего друга, Лёшу. Наверняка его отправили на дальний перевал. Так уже бывало. Но он вернётся. Почешет за ухом, погладит лохматую голову.
Он не может не вернуться, он всегда возвращается. Лёша, он же друг…

Душа

Протоиерей Павел Великанов

Странно:
Дышим - идет парок.
Говорят: душа показалась.
Как я этому верить мог -
Неужели ж только парок?
Не такой душа представлялась.

Улетучилась,
Не уберег -
Ничего в груди не осталось.

Пустота,
Хоть шаром покати,
Только ребра торчат, как стропила.
Отчего же не легче в груди?
Что в ней все-таки раньше было?...

Каждый человек носит внутри себя один неизбежный вопрос: «Неужели я - умру?» Против этого утверждения восстает все человеческое естество, жаждущее жизни; но здесь же, рядом - ясное понимание того, что первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти...

Неизбежность смерти и невозможность приложить к своей личности этот страшный факт рождает серьезную проблему, которая разрешается религиозной верой в бессмертие души.

В древних языках - иврите, древнегреческом, латыни - слово «душа» происходит от глагола «дышать»: этим подчеркивается, что душа есть нечто тонкое, едва уловимое, однако именно невидимая душа оживляет физическое тело: пока дышит человек, он живет. В древних текстах нередко словом «душа» назывался человек: ведь душа и есть самое главное сокровище человека: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?», - говорит Иисус Христос в Евангелии (Мф.16:26). В Библии слово «душа» - синоним внутреннего «я» человека, которое сохраняется и после смерти тела.

Вот как описывает природу души преподобный Иоанн Дамаскин: «Душа есть сущность живая, простая и бестелесная; невидимая, по своей природе, телесными очами; бессмертная, одаренная разумом и умом, не имеющая определенной фигуры... Что глаз в теле, то и ум в душе. Душа есть существо свободное,... она доступна изменению со стороны воли».

Любое действие, любое сказанное слово налагает определенный отпечаток на душу. Ежедневно и ежеминутно совершая выбор между добрым и злым, душа с каждым годом все более определяется в своей направленности: из малых дел рождаются великие свершения, а даже малая ложь открывает широкие врата для потоков нечистоты. По единогласным свидетельствам тех, кто переживал состояние клинической смерти, в момент кончины вся жизнь проносится перед глазами словно кинофильм: что это, как не зрение собственной души, на которой отпечаталось всё, чем она жила?

Пословица «чужая душа - потемки» не так уж проста: у души действительно есть глубина, недоступная постороннему взору. Именно на этой потаённой глубине находится центр личности, сердцевина - сердце, но не физический, а духовный орган средоточия всей человеческой жизни. Именно это сердце задает определенный тон жизни: от озлобленного сердца исходят помышления лукавства, предательства, обиды; жестокое сердце все видит сквозь призму собственной злобы.

«-Что ты хнычешь? - спросил Кай. - Какая ты сейчас некрасивая! Фу! - закричал он вдруг. - Эту розу точит червь! Посмотри, а та совсем кривая! Какие гадкие розы! Ничуть не лучше ящиков, в которых они торчат!»

Все доброе и прекрасное почти исчезало, но все ничтожное и отвратительное особенно бросалось в глаза и становилось еще безобразнее. Чудесные пейзажи казались вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами; чудилось, будто они стоят вверх ногами, без животов, а лица их так искажались, что их нельзя было узнать»...

Но стоило прикоснуться этой обмороженной душе к горящему любовью сердцу - и лед растаял, кривизна греха упала с глаз, и обновленной в покаянных слезах душе снова предстал мир Божий во всей своей красоте.

«Кай и Герда взялись за руки и вышли из дворца. Они говорили о бабушке и розах, что росли дома под самой крышей. И повсюду, где они шли, стихали буйные ветры, а солнышко выглядывало из-за туч... Кай и Герда вошли в город, в котором жила бабушка; потом они поднялись по лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: часы тикали: "тик-так", а стрелки все так же двигались. Но проходя в дверь, они заметили, что выросли и стали взрослыми. Розы цвели на желобке и заглядывали в открытые окна. Бабушка сидела на солнышке и вслух читала Евангелие: "Если не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное!"

...Так сидели они, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето».

Ведь только дарованной Богом любовью - горячей, искренней, самоотверженной, как у Герды - и можно сложить слово «Вечность» - то самое слово, которое никогда не получится у Снежной Королевы...

А чтоб тебе!Николай Векшин

Когда дочка была маленькая, она однажды напросилась со мной на охоту. Я пытался отговорить семилетнюю девицу, но она, надув губки и наморщив лобик, упрямо стояла на своем, напористо повторяя: «Папочка, я уже большая, большая, большая…!». Железный аргумент. Пришлось взять.
Рано утром, еще затемно, пошли с ней к реке.
- Папуль! Так темно! Мне страшно!
«А чтоб тебе!», - подумал я, а вслух сказал: «Ничего, доченька, скоро рассветет. Шагай быстрей, а то утки все улетят».
Она была сонная, и ноги у нее заплетались.
«А чтоб тебе!», - подумал я и посадил дочку себе на шею, подвинув увесистый рюкзак. Вес взят.
На берегу я ссадил ее и стал доставать из чехла ружье.
«Пап, мне холодно!», - поежилась дочка.
«А чтоб тебе!», - подумал я, снял с себя куртку и стал укутывать дочку поплотней. Да, холодок-то теперь почувствовался.
«Папик, я кушать хочу», - тут же заявила эта пигалица.
«А чтоб тебе!», - подумал я и стал вынимать из рюкзака бутерброды и термос.
В это время, слышу, над головой характерный свист. Стая уток пронеслась.
«А чтоб тебе!», - подумал я и с тоской поглядел им вслед.
Дочка начала было жевать бутерброд, но уронила его.
«А чтоб тебе!», - подумал я, поднял бутерброд, отряхнул от травы и дал ей.
«Он грязный!», - резонно заметила она.
«А чтоб тебе!», - подумал я, но, сохраняя терпение, вытащил из пакета кусок колбасы.
«Не хочу колбасу», - обиженно заявила эта вредина.
«А чтоб тебе!», - подумал я и сунул ей яблоко.
Она начала хрустеть и чавкать.
В это время вижу – летят… Приготовился, вскинул ружье. И тут она дергает меня за рукав: «Пап, я писать хочу».
А чтоб тебе! Все равно стреляю. Бабах!... Мимо! Вот невезуха!
И тут слышу тихоненькое поскуливание. Смотрю, малышка стоит, испуганно заткнув уши. Колготки мокрые. Это она так отреагировала, когда бабахнуло. А переодеть-то её не во что. Запасных колготок нет.
«А чтоб тебе!», - в сердцах воскликнул я вслух. Сложил ружье, засунул в чехол, собрал рюкзак и, мысленно чертыхаясь, потопал с дочкой домой.

Когда вернулись, она переоделась в сухие колготки и крепко меня обняла: «Папочка, я тебя так люблю!...». И я почувствовал, что возьму ее с собой снова.

Коламбия Пикчерз не представляет...Владимир Волконский

БЕЛЛЕТРИСТИКА.

ИЗ СЕРИИ: «Детство. Отрочество. Юность. Наш ответ Толстому».

«КОЛАМБИЯ ПИКЧЕРЗ» не представляет...

- Кино...компания «Па..ра...маунт...Пикчерз»... представляет... - донесся из телевизора гнусавый мужской голос. Я уселся поудобнее. Всякий раз, когда я слышал подобное начало, мне представлялся почему-то толстый лысый дядька с прищепкой на носу, похожий на нашего соседа с четвертого этажа — дядю Васю, и я, как по команде, приклеивался к телевизору, боясь пропустить хоть что-то, потому что, если пропустишь, то дальше, вообще, ничего не поймешь. Не то, чтобы я был фанатом американских фильмов, просто я был еще в том возрасте, когда не можешь отличить хорошие фильмы от плохих и смотришь все подряд.

- ...Фильм режиссера Стивена Кубрика «Молчание колбасы» по роману Майка Тайсона «Два дня из жизни опущенного». В главной роли Арнольд Шварцнеггер... - продолжал гнусавить дядя Вася. Я затаил дыхание, фильм обещал быть интересным. Раньше, в глубоком детстве, я, вообще, не мог отличить кино от телеспектакля, до тех пор, пока не обнаружил главное принципиальное отличие — в кино актёры выходят на улицу, а в спектакле нет. После этого открытия стало полегче — я смотрел кино только в том случае, если там выходят на улицу, если нет, то... театр мне был не интересен по определению. Это как с мультфильмами — я предпочитал только рисованные, кукольные, с самого начала, казались мне ненастоящими, рассчитанными на совсем маленьких. И первый кукольный мультфильм, который я досмотрел до конца — был, кажется, «Пластилиновая ворона», но тогда я уже был взрослым и мог отличить хорошее от плохого.

Мои воспоминания нарушил Шварцнеггер, который голосом дяди Васи сообщил: «Ты, дерьмо собачье, от...тойди это моя девушка». Всякий раз, услышав подобное, меня удивляло, что ругаются они как-то не по-русски. «Срань господняя», «дерьмо собачье» - у нас так никто не говорил. Помню, каким потрясением в детстве для меня стало открытие, что мой папа - хулиган. Мне тогда было лет семь. Я гулял во дворе, и обнаружил там двух пацанов, чуть постарше меня, которые втихаря курили, спрятавшись за сараями. На мое справедливое замечание, что курить вредно, и что курят только хулиганы, как говорила всегда мама, один из них, затянувшись, глубокомысленно заметил: «А твой папа курит?» Я честно ответил, что да. «Так выходит он тоже... наш, хулиган?» - рассмеявшись, выпустил струю дыма мне в лицо мой оппонент. Я выпал в осадок, и с этим открытием пошел домой к родителям, практически уголовникам.

«Срань господняя, - вернул меня к реальной жизни дядя Вася, - если мы опоздаем в аэропорт, я надеру тебе задницу». Самым ярким воспоминанием моего детства были, наверное, самолеты, которые пролетали над нашим домом, по-видимому, заходя на посадку. Они летели так низко, что при желании можно было рассмотреть не только тип самолета, его бортовой номер и к какой авиакомпании он принадлежит, а и перекошенные от ужаса лица пассажиров, прижавшиеся к иллюминаторам.

Казалось, если захотеть, то можно камнем угодить кому-нибудь из них в лицо или, на худой конец, разбить стекло кабины пилотов. В начале слышался все нарастающий шум приближающегося самолета, потом тень от него накрывала весь дом, в котором от гула работающих турбин начинали подрагивать стекла, после чего самолет, почти зацепив колесами крышу соседнего дома, начинал удаляться, пока не исчезал за горизонтом. И, казалось, если захотеть, то можно было подпрыгнуть и, уцепившись руками за выпущенные шасси, взлететь вместе с ним и лететь, лететь, лететь...

В этот момент в комнату вошла мама: «Вова, сходил бы на улицу, воздухом подышал. Сколько ты будешь смотреть этот телевизор? Вон, погода какая хорошая». «Хорошо, мам, сейчас, только досмотрю...»
Сколько же мне понадобилось пересмотреть всех этих «Уорнер Бразерсов» и «Метро Голден Майеров», чтобы понять, что лучше нашего кино нет и не может быть на свете. Потому что, то было кино моего детства: «Мимино», «Джельтельмены удачи», «Афоня», «Место встречи изменить нельзя», «Я шагаю по Москве», «Семнадцать мгновений весны»... Список может быть длинным и у каждого поколения свой....

Happy New Year

Олень отвернулся от кормушки с ягелем и сказал:
- Слышь, старый, может не поедем никуда в этом году? Погода-то посмотри какое говно, ни снега тебе, ни метели, полозья только попортим на асфальте на этом грёбаном.
- Да я бы и рад, - ответил Дед Мороз. - Как же детишки бедные без подарков останутся? Жалко сорванцов...
- Ха, нашёл кого жалеть, - усмехнулся Олень. - Ну вот раньше помнишь как было славно, письма они такие добрые писали, честные. И подарки были полегче бюджетнее. А сейчас каждому компьютер навороченный подавай, ноутбук, мобильник, домашний кинотеатр....Увези всё попробуй.
Старик молчал, усиленно о чём-то думая. На табуретке перед ним стояла литровая бутыль самогона и два стакана.
- Клаусу-то вон давно и машину и вертолёт выписали. Так сказать для оперативности доставки подарков. И негра из Гарлема, чтоб по трубам лазил и не пачкался дали, - не унималось дотошное животное. - Одни мы с тобой как два дурака по старинке на санях.
- Зато экологию не портим, - парировал Дед Мороз. - а негра того в позапрошлом годе пристрелили. Мальчонка у отца бутыль джина и Смит-энд-Вессон из шкафа подрезал и сел ждать. А тут вместо Клауса мурин из трубы вывалился, малец в него толи с испугу толи с перепою всю обойму и выпустил.
Он утёр внезапно выступившую слезу.
- Ни за что погиб, сердешный...

- Работа у нас такая, - вздохнул Олень. - А в позапрошлом году помнишь как нас какие-то алкаши с наклеенными бородами избили? Все орали, что мы конкуренты! Снегурке даже досталось. А встречали нас раньше как? Дети от городских ворот за санями бежали.
Дед Мороз ничего не ответил, только вздохнул и разлил самогон.
- Ты закусывай давай, - строго сказал он Оленю. - а то будешь как в том году у гаишников дорогу спрашивать. Да ещё как спросил - Простите, милейший, не соиволили бы вы ... тьфу пропасть. А лейтенанта Харитонова до сих пор из дурки не выписали, всё разговаривает он с кем-то, то с птицами, то с кошками.
- Дедушка! - раздался со двора девичий голос. - тут с Гидрометеоцентра звонили, сказали, что с 31-е на первое снега много будет.
- Будет он... конечно...такой большой, а в сказки верит, - ехидно заметил Олень занюхивая дедовой бородой.
- Цыц, - рявкнул старик. - Закусывай ягелем быстро, а то окосеешь вконец, сохатый.
- Я не сохатый, - обиделся Олень. - Сохатые лоси, а мы, олени, животные благородные, тонко чувствующие, с высокими побуждениями.
- Это ты намедни от высоких побуждений мне под дверью насрал? Али от большого благородства? - усмехнулся Дед Мороз.
- А нечего меня было кормить этой дрянью из магазина. Туда положат чёрти что и напишут - от этого корма у вашего оленя будет блестеть шерсть и ветвиться рога. А от него только днище вышибает в неподходящий момент. Послал бы Снегурку ягеля набрать, а то сидит целыми днями в чатах.
- Да пусть, - махнул рукой дедушка. - Дело-то молодое..
Заиграла мелодия "Новый год к нам мчится...", Мороз схватился за телефон:
- Что? Скоро начало? А как там с пробками в Москве? Дороги свободны говорите? Хорошо, выезжаем.
Он положил трубку и сказал:
- Собирайся, дружок, поедем...
- Кто поедет, а кому реактивы копытами месить - покорно вздохнул Олень и пошёл запрягаться в сани.
- Снегурка, собирайся, - крикнул Дед Мороз и повернулся к Оленю. - Ну? На посошок?
- Давай, - согласился тот и предложил. - Да ты бы взял с собой всю бутыль, от этих же не дождёшься пока рюмочку поднесут, а так всё вам со Снегуркой ехать повеселее будет.
По совершенно пустому Ленинградскому проспекту, утопая в грязно-серой жиже, гордо именовавшейся когда-то снегом медленно волочились сани. В санях сидел усталый старик с огромной бутылью самогона и молодая девушка, расстегнувшая полушубок, тем самы демонстрируя свои богатые формы. 31-го, несмотря, на обещания метеорологов шёл дождь и было +7. Пьяный Олень то и дело дёргая копытом, чтобы стряхнуть с него химическую субстанцию, во всю силу издевательским голосом орал песню:
- О-о-о-о-о-о-ой, моро-о-о-о-оз, моро-о-о-о-о-о-оз...... Не-е-е-е-е-е-е моро-о-о-о-о-озь меня-я-а-а-а-а-а

ilya-s

manticore сказал(a):

Мартовская история Демьян Островной (Из кошачьей жизни) Март наступил незаметно. Солнышко выжимало из дощатого настила крыльца накопившийся за зиму холод, превращая его в пар. Настоявшийся аромат сочной хвои лился из ближнего соснового бора, ощущался в окружающем воздухе, переполнял легкие, дурманил, пьянил. Первые капли, мелодично звеня, мерно падали с крыши дома. Старый серый кот с выцветшими от возраста, когда-то голубыми глазами дремал, распластавшись на теплых, нагревшихся от первых весенних лучей, истертых обувью досках. Напротив, по перекладине забора, изящно переставляя пухленькие лапки, туда-сюда ходила молоденькая, платинового окраса кошечка, кокетливо бросая взгляд своих зеленых глаз на дремлющего котяру. Ее пушистый хвост, кончик которого периодически вздрагивал, игриво устремился в синее небо. Крохотные ноздри нежно-розового носика возбужденно сужались и расширялись в ритм дыханию, явно пытаясь привлечь внимание равнодушного объекта. Что поделаешь, наступил первый зрелый март в ее жизни. Почувствовав взгляд, старый кот приоткрыл глаза, вздыбил веером обломки редких усов и, спросонку забыв о возрасте, спрыгнул с крыльца в ослепительно белый снег. Желание накатилось, как прежде, в молодые годы, когда он, несмотря на сугробы, преодолевал в три прыжка расстояние до деревянного забора. Подушечки лап обожгло морозом, заныли изношенные суставы, огромная морда, изуродованная шрамами мартовских боев минувших лет, перекосилась от боли. Он сосредоточенно стал встряхивать поочередно большими лапами, освобождая их огрубевшие подушечки от налипшего снега. Не поднимая глаз, кот тяжело развернулся и понуро побрел назад, к крыльцу. Худая серая спина прогнулась, облезлый хвост волочился за ним, оставляя узкую синеватую борозду на белом снегу. Медленно взобрался на крыльцо и рухнул на теплый настил, спиной к забору, чтобы кошечка не заметила, как слеза выкатилась из его глаза и расплылась по доске, шелушащейся остатками зеленой краски…

Действительно очень душевно написано!

Черноморская ухаВладимир Понти

Скалу «Парус», что стоит на самом бережку, и морем ополаскивается, турки обстреляли, приняв в тумане за корабль. Давно это было. Да мы не турки – нашли ей другое применение.

Возвышается над волнами только часть скалы, а дальше она уходит под воду. Причём тянется метров на пятьсот. Проходящая рыба упирается в препятствие и ищет проходы. Их два. В одном лежу я – с дальнобойной артиллерией типа гидрапневматики*. В другом Санька – с «резинкой».**

Санька, лось здоровый, лёгкие как у паровоза, ложится на дно и ждёт когда подойдёт косяк (наркоманов просьба не беспокоиться!). А я человек курящий, причём заядло, лежу на поверхности и тяну воздух через трубку. Увидев косяк (рыбы!) ныряю, держась за скалу, и не высовываюсь из укрытия, пока не пройдут вожаки. Вожаки, сука, хитрые, ластой шевельнёшь – боковой линией чувствуют колебания воды и разворачивают стаю. Идут к другому проходу. Ну а там, соответственно их тоже ждёт – «картина Репина «Приплыли», в лице здорового «паровоза» с красной (от нехватки кислорода) мордой.

Короче!
Вожаков пропускаю. Потом вытягиваю правую руку с ружьём (левой держусь за скалу) и выбираю экземплярчик – покрупней и пожирней. Экземплярчик называется – пеленгас. Это черноморский лобан, подгулявший с какой-то речной самкой. На вид – один в один – лобан! Но на вкус, конечно, не то (не «Айс»!). Ну а какое потомство можно ожидать от гордого Черноморского самца и какой-то речной самки?! (попахивает мужским шовенизмом!).

В общем, за пол часа – три хороших самца у меня на кукане. Ещё двоих тащит Саня.
Костёр разжигаем прямо на берегу. Я готовлю уху, а Саня идёт договариваться с погранцами. Зона-то приграничная. Напротив, через море, турки. А вдруг опять скалу с кораблём попутают!

Что нужно для приготовления хорошей ухи? Во первых – не привлекать к этому процессу женщин. Их надо беречь для других дел. Пусть себе в камушки играют и губы красят. Ну в крайнем случае, можно доверить, лук с картошкой почистить (опять?!).

Пока закипает вода в котелке, чищу и потрошу рыбу. Прямо в море. Крабики подхарчатся.
Головы, плавники и хвосты, кидаю в кипящую воду – для навара. Пока самки… тфу!... девки чистят картошку, режу рыбу на равные доли. Головку лука, кидаю целиком. Пошла картошечка, мелко нарезанная морковь, лавровый лист.
Наливай!
Подошедший Санька, разливает в пластиковые стаканы. Море зашипело – недовольно!
— Сейчас, милое!
Один, наполовину наполненный стаканчик, уплывает в море. Как бумажный кораблик. Девчонки визжат от восторга!
Ладно. Пошли дальше. А дальше самое интересное. Моя тайна! Ни кем не разгаданный секрет моей «фирменной» ухи.
В бульон кидаю помидор.
— Вы что борщ варите?
— Молчи женщина! Когда мужчина готовит!
Мелко нарезанную дольку чеснока. И стопочку водки туда же!
Вот теперь пошла рыбка!
Нашинковал зелёный лук, петрушку, укроп. Снял котелок с костра. Засыпал зелень. Пусть настоится.
Наливай!
На угли кидаю лист железа, на него, хорошо просоленного, оставшегося пеленгаса.
Ммммм… это я принимаю благодарный поцелуй.
Темнеет.
Море дышит тёплым воздухом.
На небе появляются звёзды.
Молодой месяц, отражаясь в воде, вычерчивает контуры скалы «Парус».
— Твою мать! Пересолил!

* – подводное гидро-пневматическое ружьё.
** – подводное ружьё с резиновым натяжением.

ДарМария Глазовская

Через запотевшее липкое стекло Маша смотрела на улицу. Большой цветочный горшок с «денежным» деревом загораживал вид. Она забралась на подоконник. Перед домом футбольное поле. Общежитие. Маша одна. Родители вернуться не скоро. Но, есть две собаки, книги, бумага для рисования, карандаши и вообще куча всего интересного.

Маша выбрала ножницы.

Это было по-настоящему, по-взрослому, и в мире пятилетнего ребенка начался праздник. Девочка принялась за дело. Ножницы ползали по бумаге, делая ходы для прятанья, потом мылись в раковине. Пол пришлось вытерать полотенцем и запихнуть его под ванну. А Ножницам стало холодно, и Маша положила их под подушку, посекундно справляясь об их здоровье. Согревшись, они простонали, что хотят настоящего дела.

В доме было много разных тряпочек – одежда, полотенца, простыни. Но Маша не могла найти ничего, себе принадлежащего, что можно красиво разрезать на множество чудесных кусочков. Ножницы молчали - вот-вот обидятся. Надо придумать прямо сейчас и подсунуть им что-нибудь стоящее.

Присев, она заглянула под кровать. Пыль. Ничего другого там не было. Вдруг Маша поняла, что нужно делать. Волоча за собой подушку и ножницы, она искала удобное для работы место.

Забравшись под стол, усевшись на подушке, она отдалась своим кумирам полностью и без остатка. Как солдат, девочка должна была исполнять их команды. Как балерина на сцене перед публикой она выписывала замысловатый танец, установив острые ножки ножниц-артистов на собственных коленях.

Как это было красиво!

Для большего эффекта Маша оттянула на коленках колготки и вырезала два блинчика. Дырки получились ровные и нужного размера. Теперь сцена светилась белизной детской коленки, окаймленной красным нимбом. Эффект был поразительный. Надо было добавить цветы по краям сцены, и Маша полезла на подоконник за цветными ручками.

По дорожке к дому шла Мама. Она шла слишком быстро, и Маша пожалела, что не успеет скинуть «денежный» цветок в окно. А Мама дойдет до подъезда, а потом и до квартиры.

Хотелось пропасть. Навсегда. Маша представила, как две собаки бросаются ей на помощь и выносят через окно куда-то к облакам...

Она собралась с силами и юркнула под стол. Там было темно и уютно.

Мама вошла, и собаки преданно встречали ее, прыгая, на перебой стараясь получить порцию ласки.
Маше хотелось вылезти и встрять между ними и прыгать, прыгать и хлопать в ладоши. Но своими ладошами она держала красные блинчики, крепко закрыв ими голые костлявые колени. Слезы катились по щекам. Ей было жалко маму. Она стояла такая не красивая, с двумя сумками, и не могла отбиться от этих назойливых псов.

Перед сном девочка молилась в ванной, как это делала ее няня. Молилась своему доброму богу. Она обещала ему быть хорошей и никогда больше не проронить не слова. Это называлось «обед». О таком волшебном «обеде» молчания Маша слышала, и даже несколько раз порывалась воспользоваться им. Но сейчас был единственный правильный случай. Маша клялась, что будет немой всю свою жизнь, и просила о великом одолжении, о даре:

- Пусть Она не говорит Папочке! Все что угодно могу сделать! Пусть Он не знает. И умереть мне на этом месте, если нарушу данное слово!

Папа был добрый и веселый, он был настоящим Другом. Эти два красных предательских блина перевернут всю Машину с ним жизнь. Он не будет с ней дружить, и она не сможет рассказывать ему, как было весело днем.

И Бог ее услышал! На верху заиграла веселая музыка «Тили-тили, трали-вали». Маша вытерла слезы и легла в постель. Господь еще долго слушал ее благодарности и обещания, устав он погладил ее по голове и шепнул:

- Спи сладко. Завтра новый день.

Проснулась Маша ночью. В комнату пробивался лучик света. Она тихо встала и подошла к приоткрытой двери.
На кухонном столе, рядом с папиной чашкой, лежали две жалкие красные тряпочки.

Папа тихо сказал:

- Пойду поцелую эту шалунью. Ведь до сих пор не спит!

Дурья головаАнатолий Аргунов

Федор Громыкин слыл неудобным человеком на селе. Соседи то и дело жаловались:
- Вчера Федька опять учудил, среди ночи какие-то петарды пускать начал. Как бабахнет, я с кровати свалилась, думала атомная война началась… - делая испуганные глаза, верещала Зойка Ильина, своей подруге Нинке, придя в магазин.
- Что творит, спасу от него нет. И главное никто не остановит. Взорвет всю деревню или сожжет, будем потом волосы рвать, а поздно – продолжала она шептать подружке.
- Да он и в школе то был чудной. Помнишь на уроке химии, что-то подсыпал в пробирку, не то марганец, не то магний. Такой взрыв произошел, что химичку нашу Менделеевну в угол отбросило, а дым то на всю школу был.
- Как не помнить. Мне весь фартук выжгло, я же на первой парте сидела – подхватила Зойка. Менделеевна-то упала, он на нее, хохот на весь класс.
- А на физике – вспомнила Нинка. Еще чище: электричество захотел получить при расчесывании волос. Меня дурку уговорил. Мол, волосы у тебя длинные, пушистее, самые красивые в школе. Давай с них электричество получать, я и согласилась. Он говорит: вот тебе два гребешка, оба с проводниками, одним расчесывай одну половину головы, другим-другую, а потом проводки я соединю, и получим электричество. Так меня так долбануло током, что заикаться стала…
- Дурья голова она и есть дурья – подитожила Зойка. Не зря в народе говорят: дурная голова, ногам покоя не дает.
- Верно, верно Зоя. А говорят, что он в армии служил, чуть ли не в Московском Кремле, толи радистом, толи связистом. Я в то время в ПТУ училась, не видела, мне мать рассказывала. Приехал, говорит Федька на побывку, весь сам из себя, высокий, статный, в мундире с черными погонами и сержантскими полосками. Бабы его сперва и не узнали. И он говорят, сразу же пошел в Катьке Разуваевой. Свататься, а та от ворот поворот. Катька еще в школе с Лешкой Федотовым шуры-муры крутила. В общем, отказала Федьке, тот обиделся, и через день уехал из деревни, бабы судачили, что из-за нее Катьки-вертихвостки.
- Не знаю, не знаю Нина, кто прав, кто виноват в той истории. Только сдается мне не в Катьке дело, а в самом Федьке. И она выразительно постучала пальцем по голове. Если здесь пусто, кроме как что-то взорвать, то чего на другую, здоровую голову сваливать. Ведь он появился в деревне недавно, с год наверное… И что! Женился на Тоньке Брезгиной, у которой трое ребятишек и все от разных мужиков. Один то последний вылитый цыганенок. Цыгане в позапрошлом году табором стояли на Фенином лугу, с одним из них,Яшкой спуталась и родила от него. А старший еще чище – негритенок, тому уже скоро двенадцать. А средняя девочка тоже не из наших, вся сивенькая, как лен. Не наших кровей, вот-те крест.
- Да тебе какая разница, рожает баба и рожает…
- Не скажи, значит и нам с тобой тоже так можно – и Зойка толкнула в бок подружку.
- А чего не смочь, было бы с кем, запросто – ответила Нинка. Не говори, одна пьянь осталась, переспать не с кем… - горестно вздохнула Зойка.
- Ладно тебе, не с кем. А чем твой-то мужик хуже?
- Сказала бы я тебе Нинка, да не буду, а то растреплешь по все деревни.
- Ну и не говори, раз не хочешь. А ты к Федьке то подвали. Он мужик сам по себе справный. Не курит, не пьет. А что голова не так работает, то не беда.Тебе же не голова его нужна – и Зойка прыснула от смеха…
- Ладно тебе, зубы скалить, а не то твоего мужика уведу, что тогда скажешь.
- А не убудет, на него, где сядешь, там и слезешь – все так же весело ответила Зойка. Пить меньше надо нашим мужикам, тогда от них хоть какой-то прок. А так … - Зойка махнула рукой, одно название мужик, да штаны… - тьфу ты сплюнула она.

Федор же не слышал всех этих пересудов о себе, да и вообще не обращал внимания на односельчан. Поселившись в крайнем доме, на окраине деревни, взяв себе в жены Тоньку Брезгину с тремя ребятишками, он целый день был занят. Утром корову с овцами отводил в поле, готовил обед и по хозяйству занимался. Дом весь перебрал, полы перестелил. На себе бревна из лесу носил, пока не построил мотоциклет с вездеходными колесами. На них можно было и в болоте не увязнуть.

Собирал клюкву, малину, грибы: солил, сушил, заготавливал впрок. Лишнее продавал в соседнем городке. Постепенно за полтора года дом из развалюхи превратил в терем-теремок, с петухами на крыше, журавлем у колодца, резными лавочками и беседкой, где не стыдно было бы и министра принять.

Самовар настоящий старый из меди сиял как солнце, а варенье. Такого варенья не было ни у кого в деревни. Варил его сам Федор, по своему с старинному рецепту. Сперва ягоды тщательно перебирал, мыл в холодной колодезной воде, а потом в медном тазике варил их вместе с сахаром, медом и еще каким-то снадобьем, известным только ему, помешивая деревянной ложечкой.

Варилось варенье больше трех часов, превращаясь в тянущий джем. Чистый, прозрачный, ягодка к ягодке… А уж потом разливал его в маленькие баночки с крышками, из под детского питания. Когда открывал такую баночку, да намазывал на белый хлеб, под сваренный им кофе с молоком, вся деревня чувствовала:
- Федька чаевничает, кофий пьет с вареньем - шамкала беззубая баба Глаша, соседка по дому. Вот вишь люди то как живут, свое молочко, варенье, а ты то что все лежишь, да в телевизор смотришь ругала она Зойку.
- Дураки пусть работают. У меня баба Глаша другая задача, я бухгалтер, мне некогда возиться с кастрюлями и коровами. Считать мое дело, а счет ума требует. Я то не Федька, он ничего другого не может, пусть коровам хвосты крутит и чужих детей воспитывает – злилась Зойка.
- Чужих! А где твои то, чего не заведете своих-то?. У твоего мужыка живот, как у беременной бабы, какие от него дети будут, жрет да пьет, прости Господи - выругалась баба Глаша.
- А это не твое дело, мы не хотим, пожить для себя надо…
- А Федька для кого? Небо вы коптите, а не живете, а он детей воспитывает, пропитание для них добывает. Тонька то смотри, как выправилась, а приехала, три года назад, одни кости, да дети за юбку держаться. Смотреть на них страшно было. А теперь посмотри баба, как ягодка. Вот тебе и «Дурья голова». Чужих детей, Зоя не бывает. Они не виноваты, что их родили не от того отца. Они появились и все. Взрослые должны о них думать. А им стыдится нечего. Вон какие славные ребятки. А негритенок, работящий какой, все с батькой, вот и возьми не родной, а не разлей водой. Куда Федька, туда и он… Эхх Зойка видно умру, не дождавшись правнуков…
- Ладно тебе причитать, баба Глаша, иди в дом, полежи в тени, полегче будет.

Баба Глаша ушла, а Зойка все еще не могла успокоиться: Как так, живет человек не по людски. Все ему чего-то надо, чего-то не так, как всем. Любопытство одолело Зойку. Пойду, познакомлюсь поближе, хоть узнаю, чем сосед дышит… Вечером, когда Тоня с детьми поехала на речку полоскать белье, Зойка навестила соседа.
- Федор посмотри, что-то утюг совсем не греет - и Зойка протянула старый, перегоревший электроутюг. Его Мишка раза два пытался разобрать и починить, да все не может…
Федор тут же прямо во дворе, достал отвертку и стал разбирать утюг.
- Сядь Зоя, посиди, сейчас проверю почему не работает и Федор поставил стул около веранды.
- Хорошо, тут у вас. Все отремонтировано, не узнать дом, а был то совсем никудышный – начала разговор Зойка.
- Глаза боятся, а руки делают – отозвался Федор.

Он ловко разобрал утюг и присвистнул. Нужна новая спираль, старая перегорела. Даа, теперь таких уже больше не выпускают… Сейчас посмотрю, может где-то завалялась в запчастях, похожая была. Федор вошел в дом и стал рыться в своих ящиках.

Зойка внимательно осмотрела двор и постройки. Все добротно, ни щелей, ни кособоких дверей. Доски поструганы, на многих резьба, а банька словно в деревянной юбке стоит, так красиво разукрашена, любо-дорого. Мужик то с руками. Вот тебе и Тонька-Махалка, вспомнила она прозвище Тоньки в школе. Прибрала мужика к рукам, ох хорошо прибрала…
Через 10 минут вышел Федор:
- Нашел, правда не новая спираль, но пойдет, сейчас вставлю и попробуем, должна работать. Федор быстро что-то подкрутил отверткой, зажав плоскозубцами спираль и протянул утюг Зойке.
- Все давай включай и проверяй.
- А куда втыкать то Федор? – и Зойка игриво бросила взгляд на Федора.
- Куда, куда, куда надо - засмущавшись, ответил тот. Заходи на веранду, там розетка есть.
Зойка ринулась на веранду. И там же такой же порядок, как и везде. Все на своих местах, по полочкам разложено, две кровати, видно для детей летом спать.
- Вот розетка – и Федор показал на углубление в обшивке.

Зойка нагнулась, и как бы невзначай коснулась упругим бедром Федора. Тот не отошел.
- Нашла? Ага, сейчас – и Зойка вдавила вилку в розетку. Еще молодое, крепкое тело Зойки плотно обтягивала новенькая кофточка. Точно греет, дотрагиваясь рукой до подошвы утюга – произнесла Зойка. Вот спасибо-то! А то мой – выброси, да выброси, не подлежит ремонту... А утюг хороший, гладить им одно удовольствие. Современный то с тефалью у меня есть, елозишь им елозишь, все никак не погладить. Легкий очень. А этим приложишься раз и готово. Должок за мной Федор - сказала загадочно Зойка и пошла к себе.

Федор не придал ровным счетом никакого значения этому визиту соседки. Сам для себя он давно определился. Не лезть в чужие дела и с соседями жить мирно.
- А чего ты Федор по ночам спать не даешь, так бабахал пару дней назад - уже на выходе вдруг спросила Зойка.
Федор усмехнулся.
- День рождения отмечали.
- Какой день рождения? Кому же?
- Да Роберту, старшему сыну. Он родился в час тридцать ночи, вот мы с ним и решили его приход в мир отметить салютом. Одиннадцать петард взорвали. Не думали, что так слышно будет. Ушли за баню… - стал оправдываться Федор.
Да нет, это я так, к слову… мне не помешали. До свидания. И Зойка ушла.

Оставшиеся вечером один и лежа на сеновале, Федор стал обдумывать зачем же на самом деле приходила Зойка. То что чинить утюг это повод, понятно и так. Такую рухлядь чинить без нужды нельзя. Легче в металлолом сдать, больше пользы будет. Тогда зачем?

Федор стал вспоминать свою жизнь, детство, юность, взрослую половину. Многое ему сейчас, казалось, делал не так, но иначе не мог, не умел иначе. Он жил, все время с каким-то любопытством. Вот человек родился, зачем почему? Чем будет заниматься, когда вырастет?Такие вопросы его волновали с детства. Отсюда любовь ко всему интересному, научному. Он даже в школе не переставал ставить эксперименты, изучал жизнь со всех сторон, ему было от этого интересно.

В юности, когда служил в армии, опять из-за своего постоянного изобретательства попал в Москву, в полк правительственной связи, как лучший радист и шифровальщик. Придумал такой алгоритм расшифровки, что мог на слух по передаваемым чистотам определить важность сообщения. Командир полка упрашивал Федора остаться на сверхсрочную, обещал прописку и квартиру в Москве, но Федор не захотел, суеты много, да и завистники кругом. Уехал, завербовавшись на Север, к полярникам. Там работы было хоть отбавляй. Каждый раз новая ситуация: то пурга, то медведи приборы выведут из строя. Вся надежда была на Федора. И он не подводил.

А потом катовасия в стране началась. На материке помаялся несколько лет в геологоразведке и там все тоже, никому ничего не нужно. Решил домой податься. Родители умерли, домишко остался без пригляда. Приехал посмотреть на запущенное хозяйство и остался.

Тут Тонька с детьми подвернулась. Жалко ее стало, в школе красивой девчонкой была, парни за ней так и увивались. На Федора она и не глядела. Чудит и чудит этот Федька Громыкин, громыхает какими-то опытами, железки собирает, самолеты, да и всякую ерунду мастерит… Зачем он ей?

Вспомнил, как табуретку сделал на пружинах, сядешь и качаешься, весь класс ходил смотреть, а Тонька не пошла. А вот вышло как, пригодился через 20 лет. Пьет деревня, мужиков не осталось, спились все или отравились. Кладбище за эти годы в три раза разрослось. Шел в Троицу, одни лики знакомых, половина его одноклашников, грустно стало. Куда же катиться русский человек? Вот и зацепился за жизнь обеими руками и держится, крепко держится, не хочет, чтобы его дети туда, в эту же пропасть свалились.

Тонька перестала пить, занялась хозяйством, покуривает в тайне от меня, но это уже не так опасно. Сам то Федор давно забросил и пьянство, и курево, еще на Севере. С такими привычками там долго не протянешь. На Большой земле было начал втягиваться, но не интересно: выпил, уснул, проснулся, снова выпил. Однообразие – не по нему. Стал искать занятие. Вот нашел. Деревню нужно поднимать, детей рожать, воспитывать. Не может же человек, как цветок однолетка, весной взойти, осенью увянуть и умереть бесследно. Должно быть потомство.

Обо всем этом Федор постоянно думал и что мог делал. Не дал Бог своих детей, усыновил чужих и не жалеет. Вон какие славные ребятишки растут. Может когда и свои появятся. Жизнь она сама по себе имеет смысл, когда ты что-то делаешь. Смотрю за мной и другие мужики потянулись. Не все потеряно. Дома в порядок стали приводить, кое-кто живность завел. Лидера настоящего в деревни надо, а где его взять? Я не гожусь, грехов много и грамотности мало. А кто? Кто? И Федор лихорадочно искал ответ на этот самый трудный вопрос в его нынешней жизни.

После очередного разговора с самим собой, Федор поехал в сельскую администрацию. Молодая, видная женщина, явно моложе его, встретила Федора приветливо.
- Слышала, слышала о твоих художествах. Клюквенный комбайн то работает?
- Работает, что ему сделается – ответил не спеша Федор.
- Зачем, сюда ко мне приехал? – сделалась серьезной глава поселения. Фейерверк устроить хочешь или что?
- Да, нет Наталья Сергеевна, по делу я.
- Ну, говори, что за дело то.
- Хочу сход собрать, мужиков пора от пьянки отваживать. Надоели. И начать нужно с самогонщиков. Они и спаивают. Ну а потом, что-то найти: общее дело к примеру. Без дела – слова пустой звук.
- А что конкретно предлагаешь – заинтересовалась Наталья Сергеевна.
- Для начала клуб отремонтировать. Срамота, не войти, пол под ногами проваливается, доски прогнили. Потом взяться за дороги и в первую очередь к погосту отремонтировать. Щебень рядом в двух километрах, бери сколько надо. Деревня в грязи утопаем, на кладбище не проехать, не пройти. Стыдоба, Наталья Сергеевна. Вот мои предложения.
- Дело говоришь. А где деньги взять? У меня бюджета не хватает колодцы отремонтировать, с кого налоги брать, с алкоголиков?
- Вот поэтому и предлагаю. Давайте людей соберем и начнем работать. Будет дело, будут работать, будут деньги на налоги.
- Не зря говорят про тебя Федор. «Дурья голова», ты не обижайся. Кто же в наше время бесплатно пойдет работать?
- Давайте соберем людей, поговорим, а там увидим – не уступал Федор.
- Ладно, позвоню начальству доложу, и дам ответ.
- Нет – возразил Федор. Причем начальство, оно за нас работать не будет, это точно. Давай решай сама, мы тебя выбирали, вот и мозгуй сама!

Собрание прошло шумно. Крика и ругани было много. Вспомнили всех и про все, кто что сделал, кто что украл, пропил, растащил колхозное. Но в конце согласились на одном: пора, что-то делать. Приняли предложение Федора Громыкина: отремонтировать дороги, и начать с дороги на кладбище.
- Там же часовня не плохая была, разрушена, вот бы восстановить – подала голос бабка Глаша. Может бы и батюшка стал к нам ездить, было бы где молитву вознести.
- А может и церковь! И денег даст на восстановление – подшутил кто-то.

Порешили, что в следующую субботу все выходят на ремонт дороги. Нашлись водители, договорились с самосвалами в соседнем ООО «Восток», там же сговорились об экскаваторе.
- Ну, а на бульдозере, я буду сам - вдруг вызвался еще один прижимистый мужичок, Володька Шубин. У меня «Белорус», на нем равнять дорогу хорошо: спереди нож, а сзади ковш.
- А по средине ты, Вовка с пузырем – пошутил кто-то.
Федор встал:
- Мужики, а вот с этим пора завязывать. Передохните. Хватит самогонку гнать и людей спаивать. Иначе дело со мной иметь будете. Вы же знаете, я не шучу.
- Вот уж без угроз, Федор – поправила глава администрации. Но с завтрашнего дня заявление в милицию подам, если узнаю, кто варит самогон и продает.
- Для себя не запрещено – встревожено крикнула тучная баба.
- А мы не запрещаем, гони и пей сама, Серафима. Чего это к тебе с утра до ночи мужики в очередь у калитки выстраиваются?
- А может мы к ней на свидание… - пошутил местный алкоголик, Жорка Кудрин.
- Не хватит на всех Серафимы – под смех толпы ответил Федор.

Дело медленно, но пошло. Удивительное создание русский человек, силой заставить работать его невозможно, делать будет плохо, как впрочем, и за большие деньги тоже. А вот найти к нему подход – горы свернет и бесплатно, на энтузиазме. Однако, во всем должна быть идея. Скажем возрождение собственного дома, деревни, страны… И не просто, сказанное или озвученное с экрана телевизора первыми лицами государства или депутатами на митинге, а их живое участие во всех конкретных делах.

Ох, как прав был дедушка Ленин, организовывая субботники. Сколько сарказма и анекдотов ходило о бревне, которое он нес на плече на субботнике в Кремле. Но именно этот пример позволил построить гиганты индустрии первых пятилеток и вывести Советскую Россию на передовые рубежи в мире. Строили голыми руками, а из инструмента – тачка и лопата.

Кто-то из злопыхателей непременно скажет: знаем мы этот энтузиазм: 40 тысяч зеков строили «Беломорканал» и 200 тысяч «Волга-Дон». И это правда. Но не зеки выиграли битву за социализм и потом войну, а энтузиазм и патриотизм свободного человека труда. Не все, не все было гладко на этом пути, издержки тоже были. А разве их не было при капитализме?! Были да еще какие! Вспомнить только судьбу американских индейцев или афроамериканцев в самой богатой стране мира. Может нам объяснят доблестные янки, зачем они истребили индейцев и заставляли работать негров на плантациях по 12-14 часов в сутки? Правда бывает одна. И не нужно прятать голову в песок, чтобы тебя не увидели… Новое не бывает без издержек.

Вот так и в деревне «Нива», Федька, по прозвищу «Дурья голова» начал свою борьбу за новую жизнь. Через год появилась сухая известковая дорога к каждому дому, и на кладбище. Оказалось, что там захоронены погибшие в Отечественную войну летчики дальней авиации.

Поиски привели к тому, что на 9 Мая съехались родственники погибших со всей страны. Их уже постаревшие дети, и взрослые внуки и даже три правнука. Слезы, духовой оркестр и впервые за долгие годы забвения о них сказали праведные слова люди в военной форме и местный батюшка. Обелиски сияли новыми красными звездами. Ели стояли как на параде: нарядные и подстриженные. И народ преобразился: чистые, опрятные, со светлыми лицами.

Потом сельский клуб отремонтировали, кино появилось, настоящее российское. Из кинопроката запросили самые знаменитые когда-то фильмы о любви, о мужестве, о доброте. Заработала лесопилка и началась разработка извести. У людей появилась работа и надежда. Но Федору все мало, задумал деревню заасфальтировать, мост через реку наладить. Восстановить часовню на кладбище и памятник, погибшим в войне поставить. Ездил в район, до областной администрации добрался, но своего добился. Нашлись и богатые спонсоры, кое-что государство пообещало.

Жить бы и жить Федору спокойно, но не зря народ сказал про него, что «Дурья голова» покоя никому не даст. У русских испокон веку считалось, что чем талантливей, тем не от мира сего человек и непременно дурак. Так и сказки родились об Иванушке-дураке. Все у него вроде бы просто: повелевает «щукой», «золотой рыбкой», приказывает «коньку-горбунку» что сделать, что достать или найти, какой подвиг совершить. Но ведь оказывается и щуку, и золотую рыбку, и конька-горбунка поймать надо было. Чего же его умные братья не смогли? Вот где ответ кроется.

Работать много надо: не спать, не есть, пойти, найти и сделать. Способны на это не многие. Вот украсть, ограбить на море или на суше, завоевать более слабых – это пожалуйста. Тоже вроде бы дело, но разбойное. Русский человек к этому не приучен, не хочет делать счастье на разбое. В этом его сила и благородство. За этого русского мужика и не любят нигде.

Так рассуждал Федор, обдумывая очередное, общественное дело в своей деревни. Но все хорошее рано или поздно кончается, такова философия человеческого бытия. Это как в той далекой теперь для него юности. Они лежали со своим армейским другом Витькой Жбаном в лазарете воинской части, куда оба попали после обморожения на учениях. Витька обморозился сильнее, но вида не подавал. Все шутил:
- Выйдем на гражданку, холодильниками работать будем, все нутро, как ледник.

Врачи ходили вокруг него, что-то шептались друг с другом, но ничего кардинального не предпринимали. Через день Витька умер, прямо во сне… На утро, дежурный врач стал делать обход, а Витька мертвый. На всю жизнь запомнил Федор жуткие слова, которые он потом прочитал в истории Витьки: самочувствие хорошее, бодрое, без изменений. И последняя запись - больной умер…

Вот так оно и бывает: жил, жил, работал, работал, а потом бац – умер! Отчего? Почему? Никто не знает. Начинаю вспоминать: пил, курил, болел... А раньше то что, никто ничего не видел? Не подсказал? Что-то не так в жизни, а что? Федор не мог ответить. Зачерствели люди, ушли сами в себя, русскость свою потеряли, отзывчивость и доброту…

На Зимнего Николу, Федор куда-то пропал. Жена Тоня оббегала всех, дети всполошились, искали, где могли, потом заявление в милицию подали.
Но так и не нашли: ни живого, ни мертвого.

Весной, когда лесные озера стали оттаивать, тело Федора всплыло. Нашли рыбаки, любители лова рыбы из-под весеннего люда. Следствие прошло по вполне заданному режиму. Дело возбудили, дело закрыли. Из-за отсутствия состава преступления и свидетелей.

Так и не стало Федора Громыкина, как и сотен, таких как он деловитых и мозговитых мужиков России, народ которых чаще называет толи в шутку, толи в серьез «Дурья голова»!

Деревня же продолжала жить своей беспечной жизнью. Словно и не было у нее Федьки Громыкина, посудачив какое-то время, она почти сразу же, забыла о нем. Она в ожидании нового Федьки...Эх, Россия ,когда же ты начнешь ценить своих «дураков»?

manticore сказал(a):

А пока я его и доктор, и глаза, и друг.

Как точно сказано!

Говорящая кукла
Николай Иванович Кирсанов

Егору Шемякину на работу позвонила жена Валентина. Голос у нее был дрожащий, жалкий, почти плачущий.
- Егор, Таня заболела… Температура 39,5… я не знаю что делать. - Слова ее прерывались всхлипываниями. – Приезжай…
- Подожди, не паникуй, - попытался успокоить жену Егор. – Как, «не знаю что делать»? Ты же медик, успокойся, вспомни…
- Да не могу я лечить своего ребенка!– перебила она мужа отчаявшимся голосом. – Я боюсь и теряюсь… Чужих детей могу, а своего – нет.
Дальше в трубке были слышны только всхлипывания и шмыганье носом.
- Вызывай участкового врача, - жестко и твердо стал наставлять жену Егор, - и к ребенку в таком мокром виде не подходи. Все будет хорошо. Я сейчас приеду.
- Врача я уже вызвала, - всхлипнула Валентина.

Ребенка Егор и Валентина ждали долго и терпеливо. Валентина долгое время не могла забеременеть. Ходила к бабкам, использовала разные народные средства, лечилась и вот, наконец, через десять лет родилась долгожданная дочка, которой в этом году исполнилось пять лет.

Егор отпросился у начальства – он работал на стройке бригадиром каменщиков - и на своем допотопном «Москвиче», выжимая из него все, заметно ослабевшие за долгие годы эксплуатации, лошадиные силенки, помчался домой.

Таня лежала в кроватке, глазки неестественно блестели, дыхание было жесткое. Рядом, развалившись, лежал здоровенный кот Охламон. Кличку эту дал ему Егор за его праздный образ жизни и беспросветную лень. Таня его звала ласково – «мой Охламончик».
- Э, подружка, так дело не пойдет, - щупая дочке лоб, нарочито весело сказал Егор. – Болеть мы тебе не дадим. Какой-то злой вирус пробрался в организм нашей Танечки и хулиганит там. А ты, Охламон, куда смотрел? Почему вирус к Тане пропустил? – наигранно строго переключился Егор на кота.
Охламон приоткрыл глаза, сладко зевнул, судорожно потянулся, так, что занял почти половину кровати, и снова свернувшись, отключился.
– Минтая сегодня, лодырь, не получишь. Будешь голодный ходить за то, что Таню не уберег.
Таня, вяло улыбаясь, стала гладить кота:
- Получишь-получишь. Не слушай папу, он шутит.
- Ремня ему лодырю надо дать, а не минтая, - продолжал шутя наступать на кота Егор, чтобы хоть немного развлечь дочку и отвлечь ее от болезни. – Ишь развалился!

В глазах Тани появились слабо мерцающие веселые искорки. Вслед за глазами стали оживать и губы – их тронула легкая улыбка. Видно было, что эти веселые искорки в глазах, и эта слабая улыбка с трудом пробивались через плотную пелену недуга, и этот недуг вот-вот снова вытеснит их и займет главенствующее положение и в глазах, и на лице, и во всем теле.

- Сейчас придет добрый доктор Айболит, даст лекарства и злой вирус с криком «Караул! Убивают!» вылетит из Тани, как пробка. Все будет хорошо, дочка, - гладя Таню по головке, успокаивал Егор, - все будет хорошо, потерпи немного.
- Воспаление легких, - заключила участковый врач, тщательно прослушав Таню. – Необходимо стационарное лечение под наблюдением врача.
Губы Валентины задрожали, глаза заблестели от слез. Егор строго посмотрел на жену. «Держи себя в руках», - говорил его взгляд.
- А дома лечить нельзя? – робко спросила Валентина.
- Вы же медик, а такие вопросы задаете, - упрекнула ее врач. – Возможно, ей понадобиться капельница, позже физиотерапия и другие процедуры. Дома есть возможность для такого лечения? – Врачиха вопросительно посмотрела на Валентину. - То-то же.
Она тут же оформила направление в детскую больницу.
- Чем быстрее положите ребенка, тем лучше будет для него, - сказала она перед уходом.

Сборы были недолги. Егор отвез жену с дочкой в больницу и вернулся на работу. На душе было грустно и тревожно. Мысли были заняты одним: как там дочка?
На другой день, еле дождавшись конца рабочего дня, Егор помчался в больницу. По дороге заехал в магазин «Детский мир» и купил большую, красивую говорящую куклу. При переворачивании на живот и на спину, она четко говорила «мама». Стоила кукла недешево, а зарплата Егора оставляла желать лучшего, и поэтому он какое-то мгновенье стоял в раздумье: «купить - не купить». «А! – махнул он, наконец, рукой, - деньги – это зло и надо от него быстрее избавляться». Он облегчил кошелек от «зла» и с коробкой подмышкой, предвкушая, какую радость испытает Таня, помчался к машине. Валентина все эти сутки была рядом с дочерью.

Увидев отца, Таня повеселела, глазенки засветились радостью.
- Ну, как тут наша принцесса? – целуя дочку в лоб и одновременно определяя, горячая она или нет, весело спросил Егор.
- Сегодня уже лучше, - нежно и устало глядя на дочь, ответила Валентина. – Температура 37,4, ожила…
- Давай выздоравливай побыстрее, а то Охламон там истосковался весь по тебе. Ходит по квартире и жалобно так мяукает: Где Таня? Где Таня? Голодовку объявил, свою любимую рыбу минтай даже не ест.
Таня рассмеялась:
- Ну ты, папка, и сочинитель!
Девчонки при слове «Охламон» удивленно повернулись все к Артему. На личиках читалось любопытство: что там у них дома за Охламон живет?
- Это у нас кота так зовут, - смеясь, пояснила Валентина.
Палата повеселела.

- Вот тебе от нас с Охламоном подарок.
Егор открыл коробку, достал куклу и тут же продемонстрировал ее способность говорить «мама». Таня на мгновенье оторопела от увиденного. Она нетерпеливо протянула руки за куклой.

Рядом с Таней на койке лежала худенькая, бледная, с острым носиком девочка. Егор обратил внимание на нее, когда еще только вошел в палату. Она каким-то отрешенным взглядом посмотрела на него и отвернулась к окну. Все девчонки с любопытством разглядывали нового человека, а эта как-то демонстративно отвернулась. Егору это показалось странным.
Рядом с девочкой, понуро склонив голову, сидела старушка с редкими седыми волосами, маленьким высохшим лицом, испещренным глубокими морщинами. Она мельком вскинула на Егора свои усталые, выцветшие глаза и снова опустила голову. Губы ее почти незаметно шевелились, как будто старушка шепотом разговаривала с кем-то невидимым. Услышав, как кукла произносит «мама», девочка повернулась, приподнялась и жадно вцепилась взглядом в это, как ей казалось, чудо. По ее взгляду, вытянувшемуся личику с чуть приоткрытым от удивления ртом, было видно, что она видит такую куклу впервые.

- Тебя как зовут, - спросил Егор.
- Настя, - тихо ответила девочка.
- Таня, давай дадим Настеньке куклу поиграть? Она немного поиграет и тебе отдаст.
Таня немного посомневалась, и, видимо вспомнив наставления отца, чтобы она никогда не жадничала, протянула куклу соседке по койке.
Лицо Насти оживилось. Она еще не могла до конца поверить, что у нее в руках оказалось такое сокровище. Вскоре кровать ее окружили другие девчонки.
- А у меня тоже такая есть, - сказала одна из них. Другие стали наперебой рассказывать и хвастаться, какие у них дома есть куклы, игрушки.

«Никто так не любит похвастаться, как дети» - глядя на возбужденных девчонок, с улыбкой подумал Егор. Бросив взгляд на Настю, он понял, что похвастаться ей было нечем. В это время Валентина направилась к выходу, на ходу дав незаметно знак мужу, чтобы следовал за ней.
- Мы сейчас, дочка, придем, - сказал Егор и вышел вслед за женой. Они присели в холле на диван.
- Бедная девочка, - вздохнула Валентина.
- Это ты про кого? – насторожился Егор. Он подумал, что эти слова относятся к Тане.
- Я о Настеньке. Старушка рассказала мне все про нее, и с тех пор сердце у меня не на месте, прямо разрывается от жалости.
- Это бабушка Насти? – спросил Егор.
- Нет, это соседка ее. Они живут в деревне Сосновка, в семи километрах от города. Старушка, видать, сердобольная, приехала навестить девочку, принесла пирожков, варенья…
- А где у нее родители-то? – нетерпеливо спросил Егор.
- Отец ее работал шофером в какой-то автоколонне. Зарабатывал неплохо, жили хорошо, пока не начались эти перестройки, реформы… Автоколонна приказала долго жить, работы нигде не было и отец, чтобы прокормить семью, завербовался на заработки куда-то на север. Там и сгинул. Жене сообщили, что муж ее провалился вместе с машиной где-то там под лед и утонул. Мать Насти это горе подкосило, она стала выпивать, а сейчас совсем спилась. Все, что было ценного в доме, продала и пропила. Короче, опустилась ниже некуда, на самом дне оказалась. Девочка совсем беспризорная… - голос Валентины дрогнул, - брошенная…

Валентина замолчала. Достала платочек, промокнула им глаза. Некоторое время оба сидели молча.
- Я вот думаю, - прервала молчание Валентина, - может, заберем ее к себе, Егор, а? Вместе с Таней будут расти?
Егор задумался.
- Ты думаешь, это так просто? Тут волокиты будет... Ты адрес ее узнала?
- Да, я записала, - обрадовано, что муж в принципе не против, ответила Валентина.
- Тут надо все хорошо продумать, проконсультироваться со знающими людьми. Я не против удочерить девчонку, но это надо сделать по закону.
- Если бы не эта старушка, - сказала Валентина, - то неизвестно еще жива ли сейчас была бы Настя. Заметив, что из дома дня два уже никто не выходит, старушка решила проведать Настю. Зашла - в доме холодно, сыро, не топлено. Настя, чуть живая, вся в жару лежит в постели в каких-то лохмотьях. Старушка вызвала скорую помощь, и вот так она оказалась здесь.
- А мать-то где была? – возмущенно спросил Егор.
- Матери дома не было, скорее всего, она была в очередном запое.
- Ладно, - твердо сказал Егор, - решим мы этот вопрос, а пока пошли в палату.

Кукла уже была в руках Тани, и все девчонки сгрудились вокруг ее койки.
- Настя, ты хочешь такую куклу? – спросил Егор.
Настя подняла на него удивленные глаза. «А разве это возможно?» - читалось в этих детских, не по возрасту печальных глазенках.
- Будет тебе кукла, - твердо заверил Настю Егор, - обязательно будет.

Весь вечер Егор и Валентина вели разговор о Насте, обсуждали разные варианты ее удочерения.
На другой день Егор уже мчался в больницу с новой куклой подмышкой. От нахлынувших чувств Настя даже спасибо забыла сказать. Она держала в руках это чудо, это счастье, это сокровище, и не верила своим глазам. И только чуть позже она опомнилась и тихо поблагодарила Егора. Все девчонки опять сгрудились вокруг ее кровати: щупали, гладили куклу, проверяли, как она говорит «мама». Настя от такого внимания подруг, от этого сокровища в руках была на седьмом небе от счастья.
- Как назовешь свою «дочку»? - спросил Егор.
- Маша, - не думая, ответила Настя.

Лекарства, усиленная забота Валентины и Егора сделали свое дело, болезнь отступила, и Таня с Настей быстро пошли на поправку. Валентина и Егор все свободное время находились рядом с ними. Через девять дней девчонок выписали и Егор на своем «Москвиче» отвез Настю домой в деревню. Он хотел одновременно посмотреть на мать Насти, определить степень ее падения и по возможности поговорить с ней. Однако матери дома не оказалось, и их встретила та же старушка, которую Егор видел в палате.
- Дай Бог тебе, сынок, здоровья, - прошамкала она беззубым ртом. – Я уж думала, совсем перевелись хорошие-то люди, оказывается – нет, остались еще.

Из соседнего дома вышел дед, на его пиджаке поблескивали ордена и медали. Пиджак с наградами одел по случаю появления у его дома городского человека. Упустить такой редкий случай поговорить с незнакомым человеком он не мог. В деревне остались одни старухи, и излить душу деду было некому, а этот городской, видать, неплохой мужик, коли, чужую девочку на своей машине привез из больницы.
- Здравствуйте! Вот и к нам сюда в глухомань попутный ветерок занес человека. Помните песню? «Может к нам сюда знакомого солдата ветерок попутный занесет», - пропел старческим скрипучим голосом дед. – Меня зовут Платон Иванович, - протянул он руку Егору.
- Очень приятно познакомиться с человеком, у которого – помните песню? «Грудь его в медалях, ленты в якорях», - пропел Егор. – Меня зовут Егор.
Это песенное знакомство развеселило обоих и быстро сблизило.
- А у вас, я смотрю, не только медали, но и орденов хватает, - сказал Егор, разглядывая награды. – Где воевали?
- О, где только я, сынок, не воевал! В Берлине вот только не пришлось побывать и поставить свою подпись на Рейхстаге. Войну закончил в Чехословакии, последний мой бой был за Прагу. Видел бы ты, как нас встречали жители Праги! Как сейчас помню: мы ехали на танках по улицам города и отовсюду на нас летели букеты живых цветов. А как народ ликовал! Это надо видеть, такое словами не расскажешь…
- Чего Мария-то твоя делает? – прервала деда старушка. Она не раз слышала, как ее сосед Прагу освобождал и опять слушать тоже самое ей уже не хватило терпения. Дед ухмыльнулся:
- Ты, Пелагея, разве не знаешь чего она делает? Уткнулась в «ящик» и смотрит бразильский сериал какой-то. Все старухи в деревне свихнулись от этих бразильских жвачек, - обращаясь уже к Егору, сказал дед. – И чего они в них нашли? А тут еще на днях передача была про озоновые дыры, экологию и глобальное потепление, так старуха моя теперь ходит и охает, конца света ждет.
- Э-хе-хе! – вздохнула Пелагея. – Не в глобальном этом вашем потеплении дело, не в экологии и не в дырах этих… Бог нас наказывает за грехи наши и зло, которое творим на каждом шагу. Души у людей стали грязные, а не экология, души надо сначала очистить, тогда и вокруг нас все будет чисто. Эх, да что говорить!..
Старушка отрешенно махнула рукой и, уже обращаясь к Насте, сказала:
- Пойдем, Настенька, у меня побудешь, пока мама твоя не пришла. Пойдем, моя голубушка.
Сгорбившись, старушка повела девочку в избу. Настя оглянулась и помахала Егору ручкой, другой рукой она крепко прижимала к себе куклу.
- Я к тебе скоро приеду, Настя, не скучай! – крикнул вслед им Егор.

- Давай, Егор, присядем, - предложил дед, - в ногах правды нет. Они присели на толстый чурбан, лежащий у палисадника, до блеска отполированный за долгие годы использования его в качестве скамейки. Егор достал сигареты, угостил деда. Закурили.
- А ведь она, старая, права, - первым заговорил дед. - Зло ведь даже растения чувствуют. Вот возьми два одинаковых растения, один из них поливай каждый день матом, а второму говори добрые, ласковые слова. Первый, которого поливали матом, будет расти слабым, чахлым, а второй – крепким, сильным. Я где-то в газете об этом читал. Даже вода, которую обкладывали матом, говорили ей злые слова, меняла там какую-то свою структуру, злая становилась.

Дед прикурил потухшую папиросу, задумался. Вдруг лицо его оживилось от какой-то на его взгляд важной, пришедшей ему в голову мысли.
- Вот ты послушай, что выходит, - стал он излагать эту мысль Егору. - Зло от нас передается природе, так? Значит, передается и к растениям, и к овощам, фруктам, которые мы едим, и к траве, которую ест домашняя скотина, и к воде, которую мы пьем, так? Значит через эти овощи, мясо, молоко, воду зло опять возвращается к людям? Зло в нас, становится злом вокруг нас? Идет интенсивное накопление зла. Недалек тот день, когда эта критическая масса зла взорвется, и нам всем будет каюк. Как спастись? Как разорвать этот порочный круг, чтобы люди не превратились в зверей и не погибли? А? – спросил дед и тут же сам ответил: – А разорвать этот круг можно только добром, любовью, которые сегодня у людей какие-то злые силы стараются вытравить. Вот так-то!
- Поэтому, наверное, и природа меняется в худшую сторону, к человеку задом поворачивается, мстит разными стихийными бедствиями, - сказал Егор. - Природа уже не выдерживает человеческое зло и распутство.
- Ты прав, - подхватил мысль Егора дед. – Вот скажи мне, когда это было, чтобы от нормальных, съедобных грибов люди травились? Говорят, что они мутантами становятся, а отчего они мутантами-то становятся? – Дед пристально посмотрел на Егора. – Вот то-то и оно! – сказал он, многозначительно подняв указательный палец. – Когда это было, чтобы у нас, в средней полосе, укус клеща был для человека смертельным? Энцефалит у них какой-то… Не было у нас раньше никакого энцефалита. Сегодня все больше и больше бешеного зверья появляется. Почему зверье-то бесится? Не от людской ли злобы все это идет?
Егору давно хотелось перевести разговор на другую, важную для него тему, но как-то все не было подходящего момента. Видя, что разговор затягивается, а времени у него осталось мало, Егор решил больше не откладывать и поговорить о Насте.
- Я вас, Платон Иванович, вот о чем хочу спросить. Мать Насти совсем пропащая, или еще есть надежда? Мне это очень важно знать, мы с женой хотим удочерить Настю.
Дед не ожидал такого крутого поворота в их беседе. Он удивленно уставился на Егора, как будто разглядывал его заново, как будто рядом с ним незаметно подсел вместо Егора другой человек. Он достал из кармана какой-то цветастый клочок материи, служивший ему платком, и промокнул им повлажневшие от внезапно нахлынувших чувств глаза.
- Доброе и благородное дело задумал ты, сынок. А мать у нее пропащая, и вряд ли она станет когда-нибудь человеком, - сказал он надтреснутым голосом. - Раньше – да, государство отправило бы ее на принудительное лечение, и, глядишь, вернули бы к нормальной жизни. А сегодня кому нужны такие?

Дед замолчал. Два человека, два поколения сидели, задумчиво глядя в какую-то мысленную даль. Майское солнце приятно согревало им спины. За палисадником цвели пышным белым цветом яблони. Воздух был наполнен разнообразными запахами проснувшейся после зимней спячки, расцветающей природы. Кругом все благоухало.
- А Настя – девчонка хорошая, - заговорил первым дед. - Шесть лет ей, а она уже такая самостоятельная, хозяйственная, - последние слова дед сказал с уважительной улыбкой. – Когда матери нет, она дома все приберет, пол подметет, сядет вечерком на крылечко, кулачками головку подопрет и дожидается маму. А мама ее сутками иногда дома не появляется. То Пелагея, то старуха моя присматривают за ней, подкармливают. Посидит у нас и вдруг домой засобирается: «А вдруг, - говорит, - мама придет, искать меня будет, расстроится». Ведь в сознании ребенка мать не может быть плохой, она всегда хорошая, даже падшая.
Дед повернулся к Егору, положил руку ему на плечо.
- Я это говорю тебе, Егор, к тому, чтобы ты не торопился с удочерением. Ребенок живую мать свою никогда не променяет на чужую, тем более – Настя. Ты действуй постепенно, не торопясь. Навещайте ее почаще, приглашайте домой хотя бы на выходные, пусть она хорошо привыкнет к твоей семье, а там глядишь, само собой все решится. Да и мать ее при таком образе жизни долго не протянет, – дед тяжело вздохнул. – Жалко ее. Как только мы ее не увещевали – бесполезно. На моих глазах она росла. Ей лет пять, наверное, было, когда ее родители погибли в авиакатастрофе. Бабушка ее вырастила. Только замуж ее выдала, и где-то через неделю умерла, царство ей небесное, – Дед немного помолчал, о чем-то думая, затем продолжил: - Хорошая девчонка была мама-то Настина, красивая, а вот видишь, как она жизнь-то у нее сложилась. Сегодня, как после войны, редко встретишь дом, куда бы горе не заглянуло.

- А где родители ее мужа? – спросил Егор.
- Где-то там, - дед неопределенно махнул рукой, - в Киргизии. В советское время русские ехали помогать киргизам, узбекам и другим народам новую жизнь строить, экономику поднимать, а теперь вот они оказались за границей, в чужих государствах. Раньше родители писали письма, а как сын погиб, с тех пор ни слуху, ни духу. Может, сгинули где, а может выехать не на что. Да и ехать-то некуда, Россия сегодня от таких, как они, отвернулась. Дед замолчал.
- Извини, Платон Иванович, пора мне, - сказал Егор вставая. – Я, наверное, так и сделаю, как вы сказали, не буду торопиться с вопросом удочерения. Вы уж присматривайте, пожалуйста за Настей, а я буду наведываться как можно чаще.
Егор крепко пожал деду руку и направился к машине.
- О Насте не беспокойся, мы за ней присмотрим, в обиду не дадим, - торопливо говорил дед, семеня за Егором.

Вечером, перед сном, лежа в постели, Егор и Валентина долго говорили о Насте, о жизни непутевой, которая в первую очередь отражается на детях. Наконец, сон сморил уставшего за день Егора.

Сначала ему приснилась Настя. Она в белом платьице, в белых носочках и туфельках стояла где-то в отдалении и, улыбаясь, смотрела на Егора, махая ему рукой. Другой рукой она прижимала к себе куклу. Постепенно она удалялась, продолжая махать ему ручкой, становилась все меньше, меньше и, наконец, исчезла, растворилась.

Вдруг какая-то неведомая сила резко подняла Егора, и он взмыл вверх. Он летел в какой-то приятной невесомости, мимо звезд, планет… Полет прекратился так же внезапно, как и начался. Он оказался на красивой, зеленой, украшенной цветочными клумбами лужайке. Невдалеке стояло огромное белое здание с массивными колоннами. На портале этого здания крупными буквами было написано: «Высший Разум». Огромные входные резные, с загадочными символами двери медленно открылись, и Егор оказался внутри большого, светлого помещения. Детали этого помещения, внутреннее убранство разглядеть было невозможно, все сливалось и как бы растворялось в ярком неземном свете. Но этот свет не ослеплял, а наоборот, оказывал какое-то приятное, благотворное воздействие на зрение.
В глубине стоял массивный стол из материала, похожего на белый мрамор. За столом сидели, как узнал позже Егор, помощники Главного. Их было примерно10-12. Четко разглядеть их было невозможно. Они как-то расплывались, как расплывается изображение на фотографии от неправильно установленной резкости во время фотографирования. Разумом, всем своим существом Егор чувствовал присутствие Главного - творца и хозяина всей вселенной, но не видел его. Видимо, он был недосягаем для человеческого зрения - только для разума.

- Что там у нас на планете Земля творится? – спросил невидимый Главный у одного из своих помощников, который отвечал за галактику, в которой находилась Земля.
- Плохие там дела, - ответил помощник. – Все больше и больше злых мыслей поступает с этой планеты и все меньше и меньше мыслей, наполненных добром и любовью. Злом наполняется планета Земля. Многие научные открытия, которые мы им даем во благо, они используют во зло, безрассудно, не просчитывая последствий. Уничтожают природу, массово производят смертельное оружие для убийства себе подобных, развратничают, детей бросают, участились случаи насилия над ними…
- Что они там, совсем умом тронулись? – сурово прервал помощника Главный.
- Пока еще не совсем, но все идет к этому, - тихо ответил помощник.
- Сделайте им предупреждение, - жестким голосом сказал Главный, - щелкните этим человекам на Земле хорошо по носу, чтобы образумились.
- Предупреждения им поступают постоянно, - сказал помощник. - В виде разрушительных ураганов, наводнений, землетрясений, болезней неизлечимых – ничего не помогает. Не хотят их видеть люди планеты Земля. Сейчас к ним идет новое предупреждение… Если не образумятся, то утонут все в своих грехах и погибнут, - ответил помощник. - Мы же не можем допустить, чтобы они своими грязными мыслями поганили Вселенную, - как бы оправдываясь, добавил он. – Они могут заразить ими и другие планеты. Их жизни пока еще в их руках.
- Да, не можем, - сказал Главный, каким-то эхом, и это эхо повторилось несколько раз, постепенно затухая: …не можем… ожем… жем…

Вдруг эхо прервал какой-то неприятный, пронзительный звон. Звенело все вокруг. Казалось, что звенит противным земным звоном вся вселенная. Егор проснулся. Рядом, на тумбочке во всю мощь надрывался старый, горластый, с колпаком, похожим на колокол, будильник.
- Да заткнись ты! - в сердцах бросил Егор и нажал кнопку остановки звона. Будильник обиженно последний раз булькнул и заткнулся.
«Приснится же такое! – удивился Егор. - Ну и ну!» Он встал, прошел на кухню. Валентина готовила завтрак. Егор рассказал ей сон.
Валентина задумалась, уставившись глазами куда-то в пространство. Затем повернулась к мужу и с укором сказала:
- Вечно тебе приснится какая-нибудь чушь, а потом думай, переживай. Лучше не рассказывай мне больше свои сны, от них одно расстройство.
- «Чушь!» - пробурчал Егор. – А если это не чушь, а знак?
Егор допил чай и стал собираться на работу.
- Я сегодня еду в командировку, в областной центр за стройматериалами, - сказал он у порога, - возможно, заночевать там придется. Ты не волнуйся.
- Позвони там откуда-нибудь.
- Хорошо, если будет возможность, позвоню.

Вернулся Егор из командировки на другой день в четверг вечером. В субботу «Москвич» уже нес его в деревню к Насте. У Валентины были какие-то неотложные дела, и поехать с мужем она не смогла. Решили, что Егор заберет Настю домой на выходные дни. Еще издали Егор заметил на чурбане у палисадника сгорбившегося Платона Ивановича.
- Ну, как тут освободитель Праги, гроза фашистов поживает? – весело спросил он, вылезая из машины. Дед поднял на него скорбные глаза:
- Плохие дела, Егор. Настю позавчера вечером опять увезли в больницу.
Егор обессилено опустился на чурбан:
- Как, увезли? Что с ней опять?
- Ты тогда только уехал, тут же вскоре мать Настина пришла. Вроде бы трезвая. Мы даже со старухой обрадовались, может, за ум взялась, подумали. На другой день после обеда Пелагея зашла к ним проведать. Матери нет. Настя лежит в кровати вся бледная, как полотно, губки синие, – голос у деда дрогнул. – Одно слово повторяет: «Маша да Маша». Кукла Маша у нее пропала. Наверняка мать утащила, продала и пропила. Больше некому.
Дед достал из кармана свой цветастый платок, вытер им глаза
- Пелагея вон тоже слегла от расстройства, давление резко поднялось.

Последних слов Егор уже не слышал, он почти бежал к машине.
- Я еду в больницу! – крикнул он деду и нажал на газ. «Москвич», как все равно предчувствуя беду, рванул с несвойственной его старческому возрасту прытью. По пути Егор заехал в магазин «Детский мир», купил последнюю (с витрины) куклу и помчался в больницу.

- Вам кого? – остановила сестра запыхавшегося, с коробкой в руке Егора.
- Мне Настю Серову из деревни Сосновка. Ее позавчера вечером привезли.
- Настя Серова вчера ночью умерла, - спокойно, ровным голосом сказала сестра.
Егора шарахнуло по мозгам чем-то тяжелым. Рука с куклой безвольно опустилась, и из коробки послышалось: «Мама». Егору сначала показалось, что это Настя зовет свою маму. Он уставился безумными глазами на сестру:
«Что она говорит?.. И почему она так равнодушно и хладнокровно об этом говорит? Ей, что, все равно? Ведь человек же умер, ребенок! А может, не умер, может, эта непробиваемая дама ошиблась?» - мелькнула у Егора надежда.
- У нее был врожденный порок сердца, - так же ровно продолжила говорить сестра, - а тут еще она какой-то стресс, видимо, пережила…
- Где она сейчас? – перебил сестру Егор.
- Наверное, в морге, - пожала сестра плечами. – Извините, у меня работы много, - сказала она и ушла в палату.

Все последующие два дня прошли как в тумане. Егор смутно помнил, как вез Настю из морга в деревню, как рыл могилку с двумя сыновьями одной деревенской старухи – они как раз, кстати, приехали из города навестить свою мать. В глазах все время стояла Настя в беленьком платьице прощально махавшая ему рукой. Когда стали накрывать гробик крышкой, Егор вдруг очнулся:
- Подождите, - попросил он Платона Ивановича и побежал к машине. Через минуту он вернулся с куклой в руках.
- Вот тебе, Настенька, кукла, - сквозь слезы прошептал Егор. - Теперь ее у тебя уже никто не украдет.
Он положил куклу Насте на грудь и вдруг все четко услышали «мама». У старушек на глазах заблестели слезы.

Егор не остался на поминки. Он оставил деду денег помянуть Настю и поехал домой. В машине, чтобы отвлечься от тоскливого настроения, включил приемник. В салоне зазвучал волнующий душу, пронзительно-жалобный детский голосок:

Пусть мама услышит, пусть мама придет,
Пусть мама меня непременно найдет.
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети...

Мать Насти обнаружили утром на могиле дочери мертвой. Рядом с ней валялась недопитая бутылка водки, в руках был зажат пузырек, на дне которого белела оставшаяся одна таблетка снотворного. Мать лежала, обняв могильный холмик.
Похоронили ее рядом с дочерью.