Наши любимые стихи - II

Друзья, в этой теме пишем стихи любимых авторов.

Если автор неизвестен - ничего страшного.
Стихи должны греть душу, а не вызывать ненужные споры.просьба посты оставлять без иллюстраций !

Предыдущая тема здесь


.

Автор - Aragon

Собор Парижской Богоматери.
Со всех стран идет сюда народ,
Эсмеральда сидит на паперти,
Квазимодо стоит у ворот.

Словно кто-то навел на вас порчу,
Квазимодо, мой бедный собрат,
На улице Москва дремлешь ночью?
Иль на лавке в метро Сталинград?

А ты, Эсмеральда, красавица,
Ждешь всё принца на белом коне,
Что над тобою вдруг сжалиться,
Возьмет замуж и даст все papiers(папье)?

Ваши глаза кричат мне при встрече:
— Мы такие ж, как ты, помоги!
В горле ком и теряю дар речи,
Лучше б спину мне жгли батоги.

Католический храм и Агора,
Ресторан от Сердца, Красный Крест,
Грустные взгляды из-за забора,
Здесь народ без документов ест.

В жизни вам не везёт слишком долго,
Подождите, вот книгу издам,
Дом построю на улице Волга.
Под фойе вам бездомным отдам!

Автор - Юркий Юрий

Прекрасней всех соборов во вселенной
Парижской Богоматери собор,
Чей первый камень готики у Сены
Заложен был судьбе наперекор!
Внушительна ажурная громада,
В особенности западный фасад,
Где стрельчатые нефы и аркады
Неудержимо к небесам летят!
На королей, мечтающих без меры
О вечности, взирают с высоты
Ехидны порождение — химеры,
Химерные их воплотив мечты!
Собор — душа французского народа,
Страны расцвета первая ступень.
Живёт в нём дух Гюго и Квазимодо,
Храня средневековья свет и тень.
Собору, что красив собой и важен,
В стихах своих я должное воздам:
Виват, тебе, владелец стройных башен!
Виват, Парижа гордость, Нотр-Дам!

© Ник Эль Энн

Кому не спится?......

Кому не спится в ночь глухую?
(Вы не подумайте превратно -
А коль подумали - плохую
Гоните мысль - туда-обратно)....

Кому в глухую ночь не спится?
Кому не дремлется под вечер?
Июль. Окраина столицы.
Трава. Сидящий в ней кузнечик -

Да-да, друзья мои, - той самый
На огуречика похожий,
Что шевелить умел усами,
Свет прихорашивая божий.

Весь мир в сознаньи - наизнанку....
Ольха в летах и ясень рослый...
И рядом ты - в одной панамке,
И я в одной пилотке возле.

Судить не надо строго... Кстати,
Я о тебе приврал, хорошей:
Ещё, конечно, было платье,
Причём, естественно, в горошек....

И было всё так трали-вали,
Мечта дописывала строчку....
Как мы глаза ни закрывали,
А сон не шёл. Не шёл - и точка.

Казалась ночь белее мела,
Луна - светилом раскалённым.....
И помню, как на нас глядело,
Немое утро удивлённо...

Друзья мои! Скажу вам прямо:
Нам расходиться не пора ли?....
А то сейчас, ворча, нагрянут
Сюда блюстители морали

И выяснять, забыв про жалость,
Начнут опять, обидой полнясь:
Кому ещё тогда не спалось
Помимо нас в глухую полночь....

А. С. Пушкин - К морю

Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.

Как друга ропот заунывный,
Как зов его в прощальный час,
Твой грустный шум, твой шум призывный
Услышал я в последний раз.

Моей души предел желанный!
Как часто по брегам твоим
Бродил я тихий и туманный,
Заветным умыслом томим!

Как я любил твои отзывы,
Глухие звуки, бездны глас,
И тишину в вечерний час,
И своенравные порывы!

Смиренный парус рыбарей,
Твоею прихотью хранимый,
Скользит отважно средь зыбей:
Но ты взыграл, неодолимый,—
И стая тонет кораблей.

Не удалось навек оставить
Мне скучный, неподвижный брег,
Тебя восторгами поздравить
И по хребтам твоим направить
Мой поэтический побег

Ты ждал, ты звал… я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я.

О чем жалеть? Куда бы ныне
Я путь беспечный устремил?
Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.

Одна скала, гробница славы…
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.

Там он почил среди мучений.
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум

Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.

Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен.
Как ты, ничем неукротим.

Мир опустел… Теперь куда жо
Меня б ты вынес, океан?
Судьба земли повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.

Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.

В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.

Недавно открыл для себя прекрасного
поэта Евгения Клюева.
В отличие от некоторых, я хорошо
отношусь к глагольным и отглагольным
рифмам.
Для меня в стихотворении важны смысл
и поэтическое восприятие мира, а все
рассуждения о допустимых рифмах - от
лукавого.

Евгений Клюев«Нам надо переговорить…»

Нам надо переговорить —
хоть где-нибудь, хоть на вокзале:
мы всё неправильно сказали,
всё надо переговорить.
А то ведь… жизнь пошла петлять
и так причудливо петляла,
что нас уже не впечатляло
опять за ней бросаться вспять.

Но надо переговорить —
и надо всё перелопатить,
все дыры переконопатить,
остроты все переострить,
и весь табак перекурить,
и перепить весь чай, весь кофе,
и переусмирить всю прыть,
и перевыжить в катастрофе,
где два сигнальные флажка
вдруг не заметили друг друга —
и жизнь, насмешница, хитрюга,
их разбросала на века.

Воспоминаньями сорить,
к чужой судьбе себя готовить…
вот только б встретиться, а то ведь
так и не переговорить.

«Ложка дикого мёда и веточка винограда…»

Ложка дикого мёда и веточка винограда,
и зелёного чая светлая бездна…
Что касается вашего кофе среднего рода,
то, спасибо, не надо – да пожалуй, и поздно:
в это время я кофе не пью, тем более среднего рода.
И поверьте, что дело не в консерватизме
и не в том, что порода не та или, скажем, природа…
Дело в прожитой жизни,
в одной лишь прожитой жизни,
от которой и так уж не много чего осталось —
так… щепотка весьма потрёпанных идеалов,
как то: эгалите, либерте и прочая малость —
или милость, да парочка идолов обветшалых,
да большая любовь – я теперь забыл её имя,
да постыдное мелкотемье и малострофье,
да остаток уменья не группироваться с другими —
и дымящийся кофе, дымящийся чёрный кофе.

Чёрный кот
Марина Николаева-Бурак

Облезлый одноухий кот,
Не вычисляя шансы,
Так упоительно поёт
Апрельские романсы. И пусть истрёпана до дыр
Шубейка чёрной масти,
Кот заполняет целый мир
Своим кошачьим счастьем. Я тоже радостно пою -
Трубой или гобоем -
И верю, что Весну свою
Я разделю с тобою. Не дотянуть до верхних нот,
Дыханья недостача,
Но я, как этот чёрный кот,
Надеюсь на удачу...

Мы за ценой не постоим
© Булат Шалвович Окуджава

Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
И только мы плечом к плечу
Врастаем в землю тут.
Горит и кружится планета,
Над нашей родиною дым,
И, значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех -- мы за ценой не постоим.

Нас ждет огонь смертельный,
И все ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный
Десятый наш десантный батальон.

Едва огонь угас --
Звучит другой приказ,
И почтальон сойдет с ума,
Разыскивая нас.
Взлетает красная ракета,
Бьет пулемет, неутомим...
И, значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех -- мы за ценой не постоим.

Нас ждет огонь смертельный,
И все ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный
Десятый наш десантный батальон.

От Курска и Орла
Война нас довела
До самых вражеских ворот --
Такие, брат, дела.
Когда-нибудь мы вспомним это --
И не поверится самим...
А нынче нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим

© Александр Твардовский

В тот день, когда окончилась война:


В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.

Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;

И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
Зимою сорок первого;
и с теми,

Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.

Со всеми — пусть не равен их удел, —
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел —
Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ, —
Со всеми, до единого со всеми.

Простились мы.
И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.

И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.

И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, —

Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!

Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.

К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.

Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы — мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.

В безгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.

Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
Как у живых, — я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,

Скажу слова, что нету веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Еще не зная отклика живых, —
Я ваш укор услышу бессловесный.

Суда живых — не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.

Сегодня 95 лет со дня рождения Булата Окуджавы

Песенка о Моцарте»

Моцарт на старенькой скрипке играет,
Моцарт играет, а скрипка поет.
Моцарт отечества не выбирает —
просто играет всю жизнь напролет.
Ах, ничего, что всегда, как известно,
наша судьба — то гульба, то пальба...
Не оставляйте стараний, маэстро,
не убирайте ладони со лба.

Где-нибудь на остановке конечной
скажем спасибо и этой судьбе,
но из грехов своей родины вечной
не сотворить бы кумира себе.
Ах, ничего, что всегда, как известно,
наша судьба — то гульба, то пальба...
Не расставайтесь с надеждой, маэстро,
не убирайте ладони со лба.

Коротки наши лета молодые:
миг — и развеются, как на кострах,
красный камзол, башмаки золотые,
белый парик, рукава в кружевах.
Ах, ничего, что всегда, как известно,
наша судьба — то гульба, то пальба...
Не обращайте вниманья, маэстро,
не убирайте ладони со лба.

Победа, победа... Два людоеда подрались тысячу лет назад.
И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад,
теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход,
потом обратно. "... и славы ратной достигли, как грится, не посрамили!
Да здравствует этот... мда ... во всем мире... солоночку передайте!
А вы, в платочках, тишей рыдайте. В стороночке и не группой.
А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных.
Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле,
тигру вражьему руками башню бы отрывали... ик! не то вы передали? это перечница..."

А копеечница - это бабка, ждущая, когда выпьют.
Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила,
на стенке фото братской могилой четыре штуки,
были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле...

"Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку,
с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли,
я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.

А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу,
а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год,
шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.

А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник,
да в танкистах не ездят долго, не "волга", до госпиталя дожил,
на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург,
в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.

А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний,
я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек,
ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами,
не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь,
мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе,
и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь,
любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас,
Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян..."
© Евгений Шестаков

Папуль, привет! И снова я к тебе,
Чтоб с Днем рождения земным поздравить,
Свечу пред фотографией поставить
И рассказать немного о себе.
Папуль, привет! Ты знаешь, у меня
Всё хорошо, хоть часто еще плачу,
Но я за хвост схватила все ж удачу,
И жизнь светлей, папуль, день ото дня.
Папуль, привет! Ты там на небесах
За мной присматривай, я всё же твоя дочка,
Жизнь продолжается и рано ставить точку
В моих надеждах, вере и мечтах.
Папуль, привет! Мне кажется порой,
Что гладишь по плечам весенним ветром,
Что незабудкою цветёшь ты рядом где-то,
Незримым чем-то ходишь вслед за мной.
Папуль, привет! Сегодня и до дней,
Когда придёт черёд с тобой соединиться,
Я буду жить, как ты учил, стремиться,
И этому ж учить своих детей.

Папуль, привет…

© С осенью в сердце

Евгений Клюев

Отдельность – вообще – не знает, что ей делать,
не знает, где ей жить, не знает, как ей быть,
и начинает прясть, запутавшись в куделях,
стихи на золотых полотнах голубых,
и хочет объяснить, что ей никто не нужен,
но, устрашась обид, не сможет объяснить —
и мелет чепуху, что организм простужен,
что не идёт строка, что оборва’лась нить,
и, верная своей привычке многолетней,
пойдёт пройтись под дождь, в истрёпанном плаще,
и на прямой вопрос «нельзя ли поконкретней?»
не скажет ничего, а только вообще —
на всё – махнёт рукой, и поминай как звали:
ей это ни к чему – перечислять детали,
тем более – считать по осени цыплят.
И Бог далёкий наш, над облаками рея,
возьмёт и распахнёт пред нею эмпиреи —
конкретные весьма… на непредвзятый взгляд.

Может, будетвсё иначе
Геворк

Может, будет всё иначе,
а не так, как думал я –
даже в смерти околпачат,как и в годы жития:

никаких тебе тоннелей,
выводящих прямо в свет,
даже адских подземелий,потому что ада нет.

На какой-нибудь неделе
с неба спустятся, строг'и,
двое ангелов в шинеляхи в гармошку сапоги,

и войдут ко мне без стука,
и, крестясь на красный кут,
молча мне заломят руки
и на небо уведут…

Александр Блок

"Сусальный ангел"

На разукрашенную ёлку
И на играющих детей
Сусальный ангел смотрит в щёлку
Закрытых наглухо дверей.

А няня топит печку в детской,
Огонь трещит, горит светло...
Но ангел тает. Он - немецкий.
Ему не больно и тепло.

Сначала тают крылья крошки,
Головка падает назад,
Сломались сахарные ножки
И в сладкой лужице лежат...

Потом и лужица засохла.
Хозяйка ищет - нет его...
А няня старая оглохла,
Ворчит, не помнит ничего...

Ломайтесь, тайте и умрите,
Созданья хрупкие мечты,
Под ярким пламенем событий,
Под гул житейской суеты!

Так! Погибайте! Что в вас толку?
Пускай лишь раз, былым дыша,
О вас поплачет втихомолку
Шалунья девочка - душа...

Вертинский Александр

"Желтый Ангел"

В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою.

Звенят, гудят джаз-банды,
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я, кривой и пьяный,
Зову их в океаны
И сыплю им в шампанское цветы.

А когда наступит утро,
я бреду бульваром сонным,
Где в испуге даже дети
убегают от меня.
Я усталый, старый клоун,
я машу мечом картонным,
И лучах моей короны
умирает светоч дня.

Звенят, гудят джаз-банды,
Танцуют обезьяны
И бешено встречают Рождество.
А я, кривой и пьяный,
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.

На башне бьют куранты,
Уходят музыканты,
И елка догорела до конца.
Лакеи тушат свечи,
Давно замолкли речи,
И я уж не могу поднять лица.

И тогда с потухшей елки
тихо спрыгнул желтый Ангел
И сказал: «Маэстро бедный,
Вы устали, Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах
по ночам поете танго.
Даже в нашем добром
небе были все удивлены».

И, закрыв лицо руками,
я внимал жестокой речи,
Утирая фраком слезы,
слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе
догорали божьи свечи
И печальный желтый Ангел
тихо таял без следа.

Надежда Александровна Лохвицкая - ТЭФФИ

Я - белая сирень. Медлительно томят
Цветы мои, цветы серебряно-нагие.
Осыпятся одни - распустятся другие,
И землю опьянит их новый аромат!

Я - тысячи цветов в бесслитном сочетанье,
И каждый лепесток - звено одних оков.
Мой белый цвет - слиянье всех цветов,
И яды всех отрав - мое благоуханье!

Меж небом и землей, сквозная светотень,
Как пламень белый, я безогненно сгораю...
Я солнцем рождена и в солнце умираю...
Я жизни жизнь! Я - белая сирень!


Cкрытый текст -

 

21 мая 1872 года родилась ТЭФФИ (Надежда Александровна Лохвицкая), писательница и поэтесса, мемуаристка, переводчица.
Знаменитая Тэффи говорила о себе так: «Я родилась в Петербурге весной, а, как известно, наша петербургская весна весьма переменчива: то сияет солнце, то идет дождь. Поэтому и у меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее». Это действительно так: все произведения Тэффи с одной стороны смешные, а с другой — весьма трагичны...
Надежда Лохвицкая начинала со стихов. Первое ее стихотворение было напечатано уже в 1901 году, пока еще под настоящей фамилией. Затем появляются пьесы и загадочный псевдоним Тэффи.
И вскоре имя Тэффи становится одним из самых популярных в России. Ее рассказами, пьесами, фельетонами зачитывается без преувеличения вся страна. Поклонником молодой и талантливой писательницы становится даже русский император.
Когда к 300-летию дома Романовых составляли юбилейный сборник, Николая II спросили, кого бы из русских писателей он хотел в нем увидеть, то он решительно ответил: «Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо. Одну Тэффи!».
Интересно, что даже при наличии столь могущественного поклонника, Тэффи совершенно не страдала «звездной болезнью», была ироничной не только по отношению к своим персонажам, но и к себе. По этому поводу, Тэффи, в свойственной ей шутливой манере, рассказывала: «Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью в тот день, когда посыльный принес мне большую коробку, перевязанную красной шелковой лентой. Я развязала ленту и ахнула. Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих бумажках был мой портрет в красках и подпись: «Тэффи!».
Я тут же бросилась к телефону и хвастаться своим друзьям, приглашая их попробовать конфеты «Тэффи». Я звонила и звонила по телефону, созывая гостей, в порыве гордости уписывая конфеты. Я опомнилась, только когда опустошила почти всю трехфунтовую коробку. И тут меня замутило. Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали».
После революции Тэффи оказывается в Париже. Здесь она быстро становится такой же популярной, как на Родине. Ее фразы, шуточки, остроты повторяют все русские эмигранты. Но чувствуется в них тяжелая грусть, ностальгия — «Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной. Поэтому жители городка так и говорили: «Живем худо, как собаки на Сене».
В эмиграции она продолжала работать, фельетоны и рассказы Тэффи постоянно печатались в парижских изданиях.
Во время оккупации Парижа гитлеровскими войсками Тэффи не смогла уехать из города из-за болезни. Ей пришлось пережить муки холода, голода, безденежья. Но при этом она всегда старалась сохранять мужество, не отягощая друзей своими проблемами, наоборот, помогая им своим участием, добрым словом.
А друзей вокруг становилось все меньше и меньше... Ходасевич, Мережковский, Бальмонт, Гиппиус... Тэффи остаются только воспоминания, и она старается поделиться ими с окружающими, успеть донести до читателей уходящую эпоху. Она пишет воспоминания о З.Гиппиус, А.Куприне, Ф.Сологубе, Вс.Мейерхольде, Г.Чулкове...
В октябре 1952 года Надежда Александровна была похоронена на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем. Проводить ее в последний путь пришло очень мало народу — почти все ее друзья к тому времени уже скончались...

Судьба, наверно, многих приучала -
Тех, у кого бывала непроста,
Сбивая с ног, жизнь начинать сначала,
А, если проще, с чистого листа!

Ни ныть, ни ждать с небес упавшей манны
С годами мы научены сейчас.
...Я снова поднялась! Одно лишь странно,
Что в этот раз Господь, похоже, спас!

Евгений Клюев

Когда стоял сентябрь сентиментальный
без зонтика,на мокрой мостовой,
без слов и с непокрытой головой-
всё рушилось,но было жаль-деталей:
сырой листвы,которую сметали
без всякого смятенья с мостовой,
кривой метлы над этою листвой
и дворника при сей метле кривой-
когда стоял сентябрь сентиментальный
без зонтика на мокрой мостовой.
Уже прощались с неживой травой,
уже прощались с зарослями далий
и с ножницами возле самых талий
последних далий;вечность облик свой
утратила,но было жаль-деталей,
когда стоял сентябрь сентиментальный
без зонтика на мокрой мостовой.

Сгущалась тьма над пунктом населенным,
В ночном саду коррупция цвела,
Я ждал тебя, как свойственно влюбленным,
А ты, ты, соответственно, не шла.
Я жаждал твоего коснуться тела,
Любовный жар сжигал меня дотла,
А ты придти ко мне не захотела,
А ты, смотрите выше, все не шла.
Полночный сад был залит лунным светом,
Его залил собою лунный свет.
Сказать такое — нужно быть поэтом,
Так написать способен лишь поэт!
Поэт он кратким должен быть и точным,
Иначе не поэт он, а фуфло.
Короче, я сидел в саду полночном,
А ты, как чмо последнее, не шло!

© Игорь Иртеньев

Евгений Клюев

Если хочешь, считайся поэтом:
значит, вот тебе жизнь… Но, поэт,
почему ты опять не об этом,
почему ты о том, чего нет!

Вот деревья твои и дорога,
и в конце её узкий просвет:
это больше, чем есть, это много -
для чего тебе то, чего нет!

На, возьми себе домик с трубою
и возьми себе к домику след -
пусть они пребывают с тобою,
и забудем о том, чего нет!

Но оно золотое такое
это Точегонетникогда!
Как в густом вечереющем кофе
отражённая с неба звезда,

как пустое окно с поволокой,
как высоко зажжённый фонарь,
как далёкий, далёкий, далёкий
край – по имени Невспоминай.

Немаргарита

Рыжий кот, чуть прижмурясь,
мурлыкнул мне "здрасте",
По-Булгакову тихо
струилась сюита....
всё, как в книге...
и рядом со мною мой Мастер,
только имя мне дали - не Маргарита...
В зеркалах отражаюсь…
маленькой птицей -
в невесомое тело оденусь, нагое..
называй меня, Мастер,
своей мастерицей -
хоть и дали мне имя в рожденьи другое….
Мазь бальзамом впиталась –
уже королева,
от красы возжеланной
Воланд заплачет…..
Только я, не пойду с ним
ни в право, ни в лево,
ведь зовут меня, всё же немного иначе….
Пусть простит мне мой Мастер,
стихов словоблудье,
хризантем белоснежность
и рифм габариты….
Для него разложу,
жизнь пасьянсом на блюде,
и подам под любовь свою - Немаргариты.

март 2005 © Алиса