Поэзия – тайна соединившихся слов

Не трогайте ее,– зловещей сей цевницы2!..
Она губительна... Она вам смерть дает!..
Как семимужняя библейская вдовица3,
На избранных своих она грозу зовет!..
Не просто, не в тиши, не мирною кончиной,
Но преждевременно, противника рукой –
Поэты русские свершают жребий свой,
Не кончив песни лебединой!..

Михаил Юрьевич Лермонтов (15 октября 1814 – 27 июля 1841) - поэт, писатель, художник. Потомок выходца из Шотландии Георга Лермонта, взятого в плен при осаде крепости Белой в начале XVII в. Родился в Москве. Сын помещика, капитана Юрия Петровича Лермонтова и Марии Михайловны, урожденной Арсеньевой.
М.Ю. Лермонтов — автор около 400 стихотворений, 30 поэм, среди которых «Демон», «Мцыри». Его перу принадлежат драма «Маскарад», прозаические произведения «Герой нашего времени», «Княгиня Лиговская» и др.

Михаил Юрьевич Лермонтов – удивительное
явление в мировой литературе. Он погиб, не дожив
до 27 лет, но успел создать шедевры, которые дали
ему право войти в число великих писателей и поэтов

«И через всю жизнь проносим мы в душе образ этого человека – грустного, строгого, нежного, властного, скромного, смелого, благородного, язвительного, мечтательного, насмешливого, застенчивого, наделенного могучими страстями и волей, и проницательным беспощадным умом. Поэта гениального и так рано погибшего. Бессмертного и навсегда молодого», - литературовед Ираклий Андроников.

На дорогу

Михаилу Юрьевичу Лермонтову

Tu lascerai ogni cosa diletta
Piu caramente.

Dante. "Divina Commedia" {*}

Есть длинный, скучный, трудный путь...
К горам ведет он, в край далекий;
Там сердцу в скорби одинокой
Нет где пристать, где отдохнуть!

Там к жизни дикой, к жизни странной
Поэт наш должен привыкать
И песнь и думу забывать
Под шум войны, в тревоге бранной!

Там блеск штыков и звук мечей
Ему заменят вдохновенье,
Любви и света обольщенья
И мирный круг его друзей.

Ему - поклоннику живому
И богомольцу красоты -
Там нет кумира для мечты,
В отраде сердцу молодому!

Ни женский взор, ни женский ум
Его лелеять там не станут;
Без счастья дни его увянут...
Он будет мрачен и угрюм!

Но есть заступница родная
С заслугою преклонных лет,-
Она ему конец всех бед
У неба вымолит, рыдая.

Но заняты радушно им
Сердец приязненных желанья,-
И минет срок его изгнанья,
И он вернется невредим!

Евдокия Ростопчина 27 марта 1841, Петербург

* Ты бросишь все, столь нежно любимое. Данте. "Божественная комедия"(итал.)

На смерть Лермонтова

Не призывай небесных вдохновений
На высь чела, венчанного звездой;
Не заводи высоких песнопений,
О юноша, пред суетной толпой.
Коль грудь твою огонь небес объемлет
И гением чело твое светло, -
Ты берегись: безумный рок не дремлет
И шлет свинец на светлое чело.

О, горький век! Мы, видно, заслужили,
И по грехам нам, видно, суждено,
Чтоб мы теперь так рано хоронили
Всё, что для дум прекрасных рождено.
Наш хладный век прекрасного не любит,
Ненужного корыстному уму,
Бессмысленно и самохвально губит
Его сосуд - и все равно ему:

Что чудный день померкнул на рассвете,
Что смят грозой роскошный мотылек,
Увяла роза в пламенном расцвете,
Застыл в горах зачавшийся поток;
Иль что орла стрелой пронзили люди,
Когда младой к светилу дня летел;
Иль что поэт, зажавши рану груди,
Бледнея пал - и песни не допел.

Степан Шевырёв

Нашим будущим поэтам

A quio servent vos vers de flamme et de lumiere?
A fair quelque jour reluire vos tombeaux?
M-me Anais Segalas1

Не трогайте ее,– зловещей сей цевницы2!..
Она губительна... Она вам смерть дает!..
Как семимужняя библейская вдовица3,
На избранных своих она грозу зовет!..
Не просто, не в тиши, не мирною кончиной,
Но преждевременно, противника рукой –
Поэты русские свершают жребий свой,
Не кончив песни лебединой!..

Есть где-то дерево, на дальних островах,
За океанами, где вечным зноем пышет
Экватор пламенный, где в вековых лесах,
В растеньях, в воздухе и в бессловесных дышит
Всесильный, острый яд,– и горе пришлецу,
Когда под деревом он ищет, утомленный,
И отдых и покой! Сном смерти усыпленный,
Он близок к своему концу...

Он не отторгнется от места рокового,
Не встанет... не уйдет... ему спасенья нет!..
Убийца-дерево не выпустит живого
Из-под ветвей своих!.. Так точно, о поэт,
И слава хищная неверным упоеньем
Тебя предательски издалека манит!
Но ты не соблазнись,– беги!.. она дарит
Одним кровавым разрушеньем!

Смотри: существенный, торгующий наш век,
Столь положительный, насмешливый, холодный,
Поэзии, певцам и песням их изрек,
Зевая, приговор вражды неблагородной.
Он без внимания к рассказам и мечтам,
Он не сочувствует высоким вдохновеньям,–
Но зависть знает он... и мстит своим гоненьем
Венчанным лавром головам!..

Евдокия Ростопчина 1841 год

Примечание.
Стихотворение написано под впечатлением известия
о гибели Лермонтова

Читая биографию поэта,
Отдельно от его поэм, стихов,
Решишь, как мало в нём добра и света,
Так много им наделанных грехов.

Но прикоснувшись раз к его твореньям,
Так тронет вашу душу каждый стих,
Поймёте сразу же, в одно мгновенье,
Насколько он талантлив и велик.

Питая вдохновение грехами,
Проникнуть в суть способен лишь поэт.
Его не меркнет слава и с годами
Не пропадёт, оставленный им след.

Парус

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..

Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит…
Увы! Он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!

1832 г.
М.Ю. Лермонтов

Михаила Юрьевича Лермонтова считают прямым продолжателем Пушкина. Однако мало кто обращает внимание на то, что Лермонтов погиб в том возрасте, в котором Пушкин только начинал свой творческий путь.

В четырнадцать лет юный гений уже написал поэмы «Кавказский пленник», «Корсар», «Черкесы»; а в пятнадцать — поэму «Олег», стихотворения «К гению», «Жалобы турка», «Два сокола» и другие.

Уже в детстве маленький Миша проявлял необыкновенные дарования: любил говорить в рифму, прекрасно рисовал всё, что видел вокруг, научился играть на музыкальных инструментах и даже создал свой кукольный театр.

Лермонтов творил, оставаясь в тени, из уважения к Пушкину. Первое и единственное прижизненное издание стихов Михаила Юрьевича Лермонтова вышло в 1840 году. Широкая известность пришла к нему в дни национального траура, когда его кумир погиб на дуэли. Это событие потрясло Лермонтова. В результате родилось стихотворение «Смерть поэта», которое взбудоражило страну.

За стихотворение «На смерть поэта» Лермонтов был отправлен в ссылку на Кавказ. Поэта распределили в Нижегородский драгунский полк, где проходила службу элита не только Российской империи, но и Европы.

В одном из писем к друзьям из Грузии Лермонтов признаётся, что пытался ухаживать за местной девушкой. Та уже была готова открыть ему объятия, но только попросила о небольшом одолжении: вынести из дома труп предыдущего неудачливого ухажёра.

Надо отдать должное молодому поэту: труп он вынес и даже сбросил в Куру, но от дальнейших отношений с импульсивной грузинкой предпочёл отстраниться.

Невесту из Грузии Лермонтов так и не привез, зато привез верного слугу, подростка Христофора Саникидзе. «Обыкновенным времяпровождением у него было ходить по комнате из угла в угол и курить трубку с длинным чубуком.

Писал он более по ночам или рано утром, но писал и урывками днём, присядет к столу, попишет и уйдёт. Писал он всегда в кабинете, но писал, случалось, и за чаем на балконе, где проводил иногда целые часы, слушая пение птичек», — вспоминал о своем хозяине Саникидзе.

Судьбу Лермонтова решила монетка. Он стоял перед выбором: ехать на службу или ненадолго остаться в Пятигорске. Он подбросил монетку и ему выпал Пятигорск. Именно там он и схлестнулся в смертельной дуэли с Мартыновым.

Убийца Лермонтова Николай Мартынов служил какое‑то время в одном полку с убийцей Пушкина Дантесом. В конце жизни Мартынов признавался, что, не случись той дуэли в Пятигорске, он всё равно потом вызвал бы Лермонтова к барьеру за его невыносимую язвительность.

Всего в недолгой жизни Миши Лермонтова было три состоявшиеся дуэли и четыре намеченных, которые удалось все же избежать благодаря окружающим.

Символичны цифры рождения и смерти поэта —14 и 41 годы. Они зеркально перекликаются, а спустя сто лет именно в эти годы начались две мировые войны XX столетия.

— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!

1837 г.

Жизнь так коротка, так непонятна,
никто не может в этом мире объяснить внятно.
Чего он от нас хочет? За что боль причиняет?
Постоянно прятать неудачи заставляет.
Бог нам всё покажет, тайны нам расскажет,
будущее наше обязательно предскажет,
чтобы мы знали то, чего нам нужно опасаться,
но при встрече лицом к лицу не испугаться.
Просто жить дальше, опасаясь фальши,
победу за победой одерживать на финише.
В голову себе не вбивать всё то,
что в голове хранилось так давно.
Это пробовать перевернуть наоборот,
незаметно преодолеть роковой поворот,
идти не останавливаясь на пол пути,
чтобы можно было до справедливости дойти.

©Flent

Нет более богов, стал богом человек,
Но без любви сей бог - калека из калек.
Артюр Рембо

170 лет со дня рождения (1854-1891) французского поэта Артюра Рембо



Артюр Рембо - разгневанный ребёнок ХIХ века

Артюр Рембо - бесподобный, величайший поэт своего времени,
светоносец и прорицатель!

Родился 20 октября 1854 в Шарлевилле, департамент Арденны на северо востоке Франции. Второй ребенок в семье капитана Фредерика Рембо и его жены Марии Катрин Витали (урожденной Кюиф), которая происходила из простой крестьянской семьи. Отец бросил жену и пятерых детей, когда мальчику исполнилось четыре года. С раннего детства испытал нужду и лишения.

Посещал занятия в местной начальной школе; весной 1856 поступил в колледж Шарлевилля. За год освоил двухгодичную учебную программу. Проявил интерес к поэзии. В 15 лет получил приз за сочинение на латинском языке. Первое стихотворение («Les Étrennes des orphelins») написал в 1869.

С 1870 обучался поэтическому мастерству у своего учителя Жоржа Изамбара. К 16 годам создал более двадцати поэтических произведений, некоторые из которых были опубликованы в журнале «Современный Парнас».

В ранней смерти этого человека ничего необычного нет. Однако, как поэт Рембо умер задолго до ноября 1891 года, а в этом уже есть нечто поистине необычное. Последнее произведение - «Сезон в аду» - было завершено летом 1873 года, в 19 лет. В последующие годы Артюр Рембо не написал ни одного (!) стихотворения.

Пьяный корабль

В то время как я плыл вниз по речным потокам,
Остались навсегда мои матросы там,
Где краснокожие напали ненароком
И пригвоздили их к раскрашенным столбам.

Мне дела не было до прочих экипажей
С английским хлопком их, с фламандским их зерном.
О криках и резне не вспоминая даже,
Я плыл, куда хотел, теченьями влеком.

Средь всплесков яростных стихии одичалой
Я был, как детский мозг, глух ко всему вокруг.
Лишь полуостровам, сорвавшимся с причала,
Такая кутерьма могла присниться вдруг.

Мой пробужденья час благословляли грозы,
Я легче пробки в пляс пускался на волнах,
С чьей влагою навек слились людские слезы,
И не было во мне тоски о маяках.

Сладка, как для детей плоть яблок терпко-кислых,
Зеленая вода проникла в корпус мой
И смыла пятна вин и рвоту; снасть повисла,
И был оторван руль играющей волной.

С тех пор купался я в Поэме океана,
Средь млечности ее, средь отблесков светил
И пожирающих синь неба неустанно
Глубин, где мысль свою утопленник сокрыл;

Где, в свой окрасив цвет голубизны раздолье,
И бред, и мерный ритм при свете дня вдали,
Огромней наших лир, сильнее алкоголя,
Таится горькое брожение любви.

Я знаю рвущееся небо, и глубины,
И смерчи, и бурун, я знаю ночи тьму,
И зори трепетнее стаи голубиной,
И то, что не дано увидеть никому.

Я видел, как всплывал в мистическом дурмане
Диск солнца, озарив застывших скал черты,
Как, уподобившись актерам в древней драме,
Метались толпы волн и разевали рты.

Я грезил о ночах в снегу, о поцелуях,
Поднявшихся к глазам морей из глубины,
О вечно льющихся неповторимых струях,
О пенье фосфора в плену голубизны.

Я месяцами плыл за бурями, что схожи
С истерикою стад коровьих, и ничуть
Не думал, что нога Пречистой Девы может,
Смиряя океан, ступить ему на грудь.

Я направлял свой бег к немыслимым Флоридам,
Где перемешаны цветы, глаза пантер,
Поводья радуги, и чуждые обидам
Подводные стада, и блеск небесных сфер.

Болот раскинувшихся видел я броженье,
Где в вершах тростника Левиафан гниет;
Средь штиля мертвого могучих волн движенье,
Потоком падающий в бездну небосвод.

Ртуть солнца, ледники, костров небесных пламя!
Заливы, чья вода становится темней,
Когда, изъеденный свирепыми клопами,
В них погружается клубок гигантских змей.

Я детям показать хотел бы рыб поющих,
И золотистых рыб, и трепетных дорад...
Крылатость придавал мне ветер вездесущий,
Баюкал пенистый, необозримый сад.

Порой, уставшему от южных зон и снежных,
Моря, чей тихий плач укачивал меня,
Букеты мрака мне протягивали нежно,
И, словно женщина, вновь оставался я.

Почти как остров, на себе влачил я ссоры
Птиц светлоглазых, болтовню их и помет.
Сквозь путы хрупкие мои, сквозь их узоры
Утопленники спать шли задом наперед.

Итак, опутанный коричневою пряжей,
Корабль, познавший хмель морской воды сполна,
Я, чей шальной каркас потом не станут даже
Суда ганзейские выуживать со дна;

Свободный, весь в дыму, туманами одетый,
Я, небо рушивший, как стены, где б нашлись
Все эти лакомства, к которым льнут поэты,--
Лишайник солнечный, лазоревая слизь;

Я, продолжавший путь, когда за мной вдогонку
Эскорты черных рыб пускались из глубин,
И загонял июль в пылавшую воронку
Ультрамарин небес ударами дубин;

Я, содрогавшийся, когда в болотной топи
Ревела свадьба бегемотов, сея страх,--
Скиталец вечный, я тоскую по Европе,
О парапетах ее древних и камнях.

Архипелаги звезд я видел, видел земли,
Чей небосвод открыт пред тем, кто вдаль уплыл...
Не в этих ли ночах бездонных, тихо дремля,
Ты укрываешься, Расцвет грядущих сил?

Но слишком много слез я пролил! Скорбны зори,
Свет солнца всюду слеп, везде страшна луна.
Пусть мой взорвется киль! Пусть погружусь я в море!
Любовью терпкою душа моя пьяна.

Коль мне нужна вода Европы, то не волны
Ее морей нужны, а лужа, где весной,
Присев на корточки, ребенок, грусти полный,
Пускает в плаванье кораблик хрупкий свой.

Я больше не могу, о воды океана,
Вслед за торговыми судами плыть опять,
Со спесью вымпелов встречаться постоянно
Иль мимо каторжны баркасов проплывать.

Голова фавна

Среди листвы зелено-золотой,
Листвы, чей контур зыбок и где спящий
Скрыт поцелуй,-- там быстрый и живой
Фавн, разорвавший вдруг узоры чащи,

Мелькает, и видны глаза и рот,
Цветы грызет он белыми зубами,
Сорвался смех с пурпурных губ, и вот
Слышны его раскаты за ветвями.

Когда же фавн, как белка, убежал,
На листьях оставался смех дрожащий,
И, снегирем напуган, чуть дрожал
Зеленый поцелуй безмолвной чащи.

1871

Мистическое

На склоне откоса ангелы машут своим шерстяным одеяньем среди
изумрудных и металлических пастбищ.
Огненные поляны подпрыгивают до вершины холма. Слева --
чернозем истоптан всеми убийствами и всеми сраженьями, и
бедственный грохот катится по его кривизне. Позади же
правого склона -- линия востока, линия движенья.
И в то время, как полоса наверху картины образована из
вращающегося и подскакивающего гула раковин моря и ночей
человека, Цветущая кротость неба и звезд и всего остального
опускается, словно корзина, напротив откоса,-- напротив лица
моего,-- и образует благоуханную голубую бездну.

Вокзальная площадь в Шарлевиле

На площадь, где торчат газоны тут и там,
В сквер, где пристойно все и нет в цветах излишку,
Мещане местные несут по четвергам
Свою завистливою глупость и одышку.

Там полковый оркестр, расположась в саду,
Наигрывает вальс, качая киверами,
Не забывает франт держаться на виду,
Прилип нотариус к брелокам с вензелями.

Находка для рантье трубы фальшивый звук;
Пришли чиновники и жирные их дамы
В сопровожденье тех, кто нужен для услуг
И чей любой волан имеет вид рекламы.

Пенсионеров клуб, рассевшись на скамьях,
С серьезным видом обсуждает договоры;
Трость с набалдашником здесь попирает прах,
И погружаются здесь в табакерку взоры.

На стуле распластав свой ожиревший зад,
Какой-то буржуа с большим фламандским брюхом
Из трубки тянет дым и, видно, очень рад:
Хорош его табак (беспошлинный, по слухам).

А за газонами слышны бродяг смешки;
Тромбонов пение воспламеняет лица
Желанием любви: солдаты-простаки
Ласкают малышей... чтоб к нянькам подольститься.

Небрежно, как студент, одетый, я бреду
Вслед за девчонками, под сень каштанов темных;
Они смеются, взгляд мне бросив на ходу,
Их быстрые глаза полны огней нескромных.

Храня молчание, и я бросаю взгляд
На белизну их шей, где вьется локон длинный,
И проникает взгляд под легкий их наряд,
С плеч переходит на божественные спины.

Вот туфелька... Чулок... Меня бросает в дрожь.
Воображением воссоздано все тело...
И пусть я в их глазах смешон и нехорош,
Мои желания их раздевают смело.

Маски

Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал,
Меня, должно быть, ловко разыграли:
Крючки носов и до ушей оскал —
Как на венецианском карнавале!

Вокруг меня смыкается кольцо,
Меня хватают, вовлекают в пляску.
Так-так, моё нормальное лицо
Все, вероятно, приняли за маску.

Петарды, конфетти... Но всё не так!
И маски на меня глядят с укором,
Они кричат, что я опять не в такт,
Что наступаю на ноги партнёрам.

Что делать мне — бежать, да поскорей?
А может, вместе с ними веселиться?..
Надеюсь я — под масками зверей
Бывают человеческие лица.

Все в масках, в париках — все как один,
Кто — сказочен, а кто — литературен...
Сосед мой слева — грустный арлекин,
Другой — палач, а каждый третий — дурень.

Один — себя старался обелить,
Другой — лицо скрывает от огласки,
А кто — уже не в силах отличить
Своё лицо от непременной маски.

Я в хоровод вступаю, хохоча,
И всё-таки мне неспокойно с ними:
А вдруг кому-то маска палача
Понравится — и он её не снимет?

Вдруг арлекин навеки загрустит,
Любуясь сам своим лицом печальным;
Что, если дурень свой дурацкий вид
Так и забудет на лице нормальном?!

За масками гоняюсь по пятам,
Но ни одну не попрошу открыться:
Что, если маски сброшены, а там —
Всё те же полумаски-полулица?

Как доброго лица не прозевать,
Как честных отличить наверняка мне?
Все научились маски надевать,
Чтоб не разбить своё лицо о камни.

Я в тайну масок всё-таки проник,
Уверен я, что мой анализ точен,
Что маски равнодушья у иных —
Защита от плевков и от пощёчин.

Владимир Семёнович Высоцкий (1970)


Cкрытый текст -

 

Маски

Возможна ли дружба мужчины и женщины? У каждого свой ответ на этот вопрос.
Это моё личное отношение к другу другого пола, и оно именно такое!

Твоя улыбка так чиста,
Глаза наполнены любовью.
Ты так доступна и проста
И беззащитна перед болью.

В тебе так много теплоты,
Ты будто соткана из света.
В тебе так много доброты,
В одежды юности одета.

И разве нужно мне гадать,
Ты - человек, какого круга.
Тебе хотелось бы сказать
В твоих чертах я вижу друга.

Ты на пути своем надейся,
Верь в счастье, радость и любовь.
И в горе мыслями развейся,
Что мир и свет вернутся вновь.

А если скрутит жизнь так туго,
Померкнет день, наступит ночь,
Ты позови погромче, трубно,
И друг придет тебе помочь.

Я знаю, что такое страдать и любить,
сердцем понимать и в душе хранить.
Сам однажды принял решение неверное
после только узнал, что оно скверное,
обернулось это ко мне с худшей стороны
ударило в грудь и сказало прости,
но я ведь тогда не понимал одного,
что будет лучше жить с ним, чем без него.
Во мне хранилась злость, хотелось отомстить,
но близкий человек мне сказал, лучше жить
такой жизнью, какая есть она сейчас,
несмотря ни на что, настанет мой час.
Найду в себе силы, разберусь в своих грехах,
сердце мне подскажет, где прячется мой страх,
надеюсь найду и пойму это сам,
чтобы сердце моё сияло, верило вам.

Припев:

Сердцу своему никогда не укажешь,
Правильный путь ему не подскажешь,
Если только сам с ним не поборешься,
Узнаешь за что с близким человеком ссоришься.

©Flent

Ленинградский Поэт Геннадий Иванович Алексеев

«Геннадий Алексеев создал ленинградскую школу верлибра, более
близкую к разговорной речи, к мысленному диалогу с самим собой.
Архитектор и художник, он сам оформлял свои книги стихов и прозы.
Большая часть произведений поэта, в том числе и многие безусловно
лучшие, до сих пор остаются недоступными как широкому читателю,
так и специалистам… Значение творчества Г. Алексеева, как водится
в России, стало очевидным после его смерти, хотя и сейчас об этом
замечательном литераторе знает очень узкий круг специалистов и
любителей поэзии…».

Чудо обыденной речи

Споткнувшись о порог
у входа в мир иной
не чертыхайся.

Геннадий Иванович Алексеев родился 18 июня 1932 года в Ленинграде в семье военного. В 1956 году окончил Ленинградский инженерно-строительный институт по специальности «Архитектура».

Стихи Алексеев начал писать в 1953 году. Несколько его сборников распространялись в самиздате в начале 1960-х годов. С 1962-го стихи Алексеева время от времени публиковались в ленинградских периодических изданиях.

Как пишет Александр Житинский, компания Алексеева – андеграунд особого рода, отличный от андеграунда котельных и рок-тусовок:
«Скажем так, респектабельный андеграунд, ибо за столом сидели кандидаты наук, искусствоведения, члены Союза писателей, зарабатывающие невеликие, но вполне сносные деньги своим профессиональным трудом. Сам Алексеев служил доцентом в Инженерно-строительном институте и читал курс "Всемирная история искусств".

Андеграундом этих людей делало их нежелание продавать творчество. Они продавали только профессионализм. Скажем, литератор зарабатывал деньги литературным трудом, но как автор сценариев научно-популярного кино, большинство же его прозаических сочинений лежало в столе. Другой вовсе не печатался, но был профессиональным строителем или программистом. Но они не переставали делать попыток пробиться в мир признанной литературы, правда, не любой ценой, а их собратья в котельных были более последовательны и такие попытки прекратили, довольствуясь самиздатом».

Алексеев известен также и как автор двух романов: «Зелёные берега» и «Конец света».

Геннадий Алексеев скончался в Ленинграде в ночь с 9 на 10 марта 1987 года. В период с 2014 по 2019 годы издательство «Геликон Плюс» выпустило пятитомник Алексеева, куда вошли стихи последних лет и не изданная ранее поэзия.

Геннадий Алексеев соединил абсурдистский анекдот с верлибром,
черный юмор с философией, фантасмагорию с дневниковой записью.

«Главный эффект, производимый верлибром , – это чудо обыденной речи. Мы видим доселе не замечавшуюся нами пластику обыденных оборотов, их своеобразную гармоничность, и тем самым наше отношение к словам, к собственной ежедневной речи и сама эта речь углубляются», - Иосиф Бродский.

Позвонили.
Я открыл дверь
и увидел глазастого,
лохматого,
мокрого от дождя
Демона.
– Михаил Юрьевич Лермонтов
здесь живет? – спросил он.
– Нет, – сказал я, -
вы ошиблись квартирой.
– Простите! – сказал он
и ушел,
волоча по ступеням
свои гигантские,
черные,
мокрые от дождя
крылья.
На лестнице
запахло звездами.

Шут

Шут! Шут! Тут шут!
Шута поймали!
–«Пошути, шут! По шутовству соскучились!
Посмеши, шут! По смеху стосковались!
Тащите сюда всех царевен– несмеян!
Тащите сюда всех зарёванных царевен!
Шут! Шут! Шут!»
А тот стоит весь бледный
И губы у него трясутся.

* * *

Раздвинулись
распались облака
раскрылось небо
вышел светлый ангел
приблизился
и что-то мне сказал
– погромче! – попросил я –
чуть погромче! –
но он не повторил свои слова
и удалился
и снова сдвинулись
сплотились облака
закрылось небо
что он сказал мне
этот странный ангел?
и почему он говорил так тихо –
почти шепотом?

Вариация на тему печали

Печально я гляжу на настоящее
хотя многие, глядя на него,
просто умирают от смеха
печально я гляжу в будущее
хотя многие ждут его
как манны небесной
и на прошлое я поглядываю с печалью
хотя многие поминают его
только добром
ишь какой печальный нашелся! –
говорят обо мне многие –
выкинуть его из настоящего!
не пускать его в будущее!
отнять у него все прошлое!
пусть болтается
вне времени и пространства!
я слушаю и не обижаюсь:
многим ведь печаль недоступна
и они сердятся.

Непрочная душа

Бывают минуты,
когда душа разрывается на клочки.
Их собираешь,
кое-как склеиваешь
и ходишь с такой душой –
ведь новую–то
нигде не достанешь!
Но снова нахлынут роковые минуты,
и снова душа разлетится в клочья.
И снова,
сопя от усердия,
склеиваешь свою непрочную душу.
Так и живешь.

Накатило

Накатило,
обдало,
ударило,
захлестнуло,
перевернуло вверх тормашками, завертело,
швырнуло в сторону, прокатилось над головой и умчалось.
Стою,
отряхиваюсь.
Доволен – страшно.
Редко накатывает.

* * *

Были
Земля и небо,
Были
Человек и птица.
Земля простиралась под небом
И была хороша.
Небо размещалось над землею
И было бездонным.
Человек стоял на земле
И был с ружьем.
А птица летала в небе
И была счастлива.
Человек, прицелясь
Выстрелил в птицу.
Птица камнем
упала на землю.
Земля покрылась
Птичьими перьями.
А небо от выстрела
Раскололось пополам.
Поди теперь докажи, что земля и так была
Замусорена,
Что небо издревле было
С трещиной,
Что человек не был слишком
жесток,
а птица была неосмотрительна!
Попробуем склеить небо
И воскресить птицу.
Попытаемся обезоружить
Человека
И подмести всю землю.
О, если бы это удалось!
Ведь тогда
До окончания веков
В синем бездонном небе
Летала бы белая
Счастливая птица
И на прибранной, чистой земле
Стоял бы человек
без ружья!

1982 г. Журнал «Аврора»

* * *

Необъяснимо,
но ребенок
так горько плачет
у истока жизни.

Непостижимо,
но мужчина
пренебрегает
красотой созревшей жизни.

Невероятно,
но старик
смеется радостно
у жизни на краю.

Началу знакомства с Поэтом меня сподвигнул Logry

Давно люблю творчество Геннадия Алексеева.
Вот ещё пара томов



Он и художник был интересый

К слову, он и прозаик был романтичного толка,
Прекрасный роман «Зеленые берега».

Richard Calliano Tangaria quartet ~ Autumn Leaves

В ЧЕРТАХ ДРУГОГО САМИ МЫ

В нашей жизни так часто бывает:
Испытав зло, обиду и гнев,
Наше сердце глаза закрывает,
Став холодным и враз очерствев.

Неприемлем характер другого,
У него лишь плохие черты.
Но не видим себя мы самого,
В тех чертах обитаем лишь мы!

Мы не можем судить объективно,
Червоточина сердце грызет.
Разве можем мы знать, что активно
Этот путь в никуда нас ведет.

Как же трудно понять, испытать,
Было больно тому, кто обидел.
А поняв это - сердцем обиду унять
И простить всех, кого ненавидел.

* * *
ВО МРАКЕ НОЧИ

Во мраке ночи не грусти,
Не тоскуй, не плачь.
Мысль плохую отпусти,
Пусть умчится вскачь.

Вспомни милое лицо,
Его рук объятия.
Вот он вышел на крыльцо,
Все, прервав занятия.

Зацелует, закружит,
Вновь в любви признается.
И заботой окружит
И с тобой останется

На всю ночку до зари,
На всю жизнь до края.
Ты его лишь позови,
Сомнений, не зная.

Импрессионизм Константина Бальмонта

Рождается внезапная строка,
За ней встает немедленно другая,
Мелькает третья ей издалека,
Четвертая смеется, набегая.
И пятая, и после, и потом,
Откуда, сколько, я и сам не знаю,
Но я не размышляю над стихом
И, право, никогда – не сочиняю.

«Первые поэты, которых я читал, были народные песни,
Никитин, Кольцов, Некрасов и Пушкин.
Из всех стихов в мире я больше всего люблю
«Горные вершины» Лермонтова (не Гёте, Лермонтова)»



Константин Бальмонт (1867-1942). Фото в коллекции Российского государственного архива кинофотодокументов, Красногорск

Я насмерть поражен своим сознаньем,
Я ранен в сердце разумом моим.
Я неразрывен с этим мирозданьем,
Я создал мир со всем его страданьем.
Струя огонь, я гибну сам, как дым.

И понимая всю обманность чувства,
Игру теней, рожденных в мире мной,
Я, как поэт, постигнувший искусство,
Не восхищен своею глубиной.

Я сознаю, что грех, и тьма во взоре,
И топь болот, и синий небосклон –
Есть только мысль, есть призрачное море,
Я чувствую, что эта жизнь есть сон.

Но, видя в жизни знак безбрежной воли,
Создатель, я созданьем не любим.
И, весь дрожа от нестерпимой боли,
Живя у самого себя в неволе,
Я ранен насмерть разумом моим.

Символист Константин Бальмонт был для своих современников «вечной тревожной загадкой». Его последователи объединялись в «бальмонтовские» кружки, подражали его литературному стилю и даже внешности. Свои стихи ему посвящали многие современники — Марина Цветаева и Максимилиан Волошин, Игорь Северянин и Илья Эренбург.

«У Бальмонта много красивых подробностей, успешно выхваченных из мира природы, но нужно сосредоточивать свое внимание, а не гоняться за каждым промелькнувшим мотыльком, никак не нужно торопить свое чувство мыслью, а надо довериться бессознательной области души, которая незаметно накопляет свои наблюдения и сопоставления, и потом внезапно все это расцветает, как расцветает цветок после долгой невидной поры накопления своих сил», - писатель Владимиром Короленко.

Близким другом поэта в 1890-е годы была Мирра Лохвицкая, которую называли «русской Сафо». Познакомились они, скорее всего, в 1895 году в Крыму.

«Спящий лебедь»

Земная жизнь моя — звенящий,
Невнятный шорох камыша,
Им убаюкан лебедь спящий,
Моя тревожная душа.
Вдали мелькают торопливо
В исканьях жадных корабли,
Спокойно в заросли залива,
Где дышит грусть, как гнет земли.
Но звук, из трепета рожденный,
Скользнет в шуршанье камыша,
И дрогнет лебедь пробужденный,
Моя бессмертная душа,
И понесется в мир свободы,
Где вторят волнам вздохи бурь,
Где в переменчивые воды
Глядится вечная лазурь.

Мирра Лохвицкая (1896)

«Белый лебедь»

Белый лебедь, лебедь чистый,
Сны твои всегда безмолвны,
Безмятежно-серебристый,
Ты скользишь, рождая волны.
Под тобою — глубь немая,
Без привета, без ответа,
Но скользишь ты, утопая
В бездне воздуха и света.
Над тобой — Эфир бездонный
С яркой Утренней Звездою.
Ты скользишь, преображенный
Отраженной красотою.
Символ нежности бесстрастной,
Недосказанной, несмелой,
Призрак женственно-прекрасный
Лебедь чистый, лебедь белый!

Константин Бальмонт (1897)

Почти десятилетие Лохвицкая и Бальмонт вели поэтический диалог, который часто называют «романом в стихах». В творчестве двух поэтов были популярны стихотворения, которые перекликались — без прямого упоминания адресата — по форме или содержанию. Порой смысл нескольких стихов становился ясен лишь при их сопоставлении.

В середине 1890-х годов Максим Горький интересовался литературными опытами символистов. В этот период началось его заочное общение с Константином Бальмонтом: в 1900–1901 годах они оба публиковались в журнале «Жизнь». Бальмонт посвятил Горькому несколько стихотворений, писал о его творчестве в своих статьях о русской литературе.
Лично писатели познакомились в ноябре 1901 года. В это время Бальмонта снова выслали из Петербурга — за участие в демонстрации и написанное им стихотворение «Маленький султан», в котором содержалась критика на политику Николая II. Поэт поехал в Крым к Максиму Горькому. Вместе они побывали в гостях у Льва Толстого в Гаспре. В письме редактору «Жизни» Владимиру Поссе Горький написал о знакомстве: «Познакомился с Бальмонтом. Дьявольски интересен и талантлив этот неврастеник!»

Горький! Ты пришел со дна,
Но душою возмущенной любишь нежное, утонченное.
В нашей жизни — скорбь одна:
Мы возжаждали величья, видя бледное кругом, незаконченное

Константин Бальмонт. «Горькому»

С 1905 года Константин Бальмонт активно участвовал в политической жизни страны, сотрудничал с антиправительственными изданиями. Через год он, опасаясь ареста, эмигрировал во Францию. В этот период Бальмонт много путешествовал и писал, выпустил книгу «Песни мстителя».

Поэт вернулся в Россию в 1913 году, когда была объявлена амнистия в честь 300-летия дома Романовых. Октябрьскую революцию 1917 года поэт не принял, в книге «Революционер я или нет?» (1918) он рассуждал о том, что поэт должен быть вне партий, однако выражал негативное отношение к большевикам.

В 1920 году, когда поэт с женой и дочерью Миррой переехал в Москву, он написал несколько стихотворений, посвященных молодому Союзу. Это позволило выехать за рубеж, якобы в творческую командировку, но семья в СССР не вернулась. В это время отношения с Максимом Горьким выходят на новый виток: Горький пишет письмо Ромену Роллану, в котором осуждает Бальмонта за псевдореволюционные стихи, эмиграцию и осложнившееся положение тех поэтов, которые также хотели выехать за границу. На это поэт отвечает статьей «Мещанин Пешков. По псевдониму: Горький», которую опубликовали в рижской газете «Сегодня».
Максим Горький

В 1926 году Константин Бальмонт знакомится в эмиграции с Иваном Шмелевым. «Если бы мне сказали лет тридцать тому назад, что придет день, когда я буду приветствовать Бальмонта как друга и собрата, я ни за что бы не поверил. В те времена нас, прозаиков, и их, поэтов-символистов, разделяли необозримые пространства», — вспоминал о знакомстве писатель. Их объединила схожесть политических взглядов и литературных вкусов. Оба любили читать Сергея Аксакова, Николая Гоголя, Федора Достоевского.
«Более всего я люблю Ив. Серг. Шмелева. Это — пламенное сердце и тончайший знаток русского языка. <…> Шмелев, на мой взгляд, самый ценный писатель из всех нынешних». Константин Бальмонт и Иван Шмелев участвовали во многих литературных кампаниях первой трети ХХ века: проводили вечера и собрания, готовили обращения и протесты. Бальмонт поддерживал писателя во многих его начинаниях и даже рассорился с редакцией «Последних новостей», опубликовавших пренебрежительный отзыв о романе Шмелева «История любви».

В 1936 году поэт с женой перебираются в Нуази-ле-Гран под Парижем. Бальмонт много путешествует по Европе. Общение с Иваном Шмелевым постепенно сходит на нет. Во время оккупации Парижа немецкими войсками писатель жил в городе и даже печатался здесь же, однако с Бальмонтом они не виделись. Поэт более не покидал Нуази-ле-Гран и умер здесь в 1942 году.

Лунный свет, сонет (Дебюсси)



Когда луна сверкнет во мгле ночной
Своим серпом, блистательным и нежным,
Моя душа стремится в мир иной,
Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.

К лесам, к горам, к вершинам белоснежным
Я мчусь в мечтах; как будто дух больной,
Я бодрствую над миром безмятежным,
И сладко плачу, и дышу – луной.

Впиваю это бледное сиянье,
Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,
Я слушаю, как говорит молчанье,

Людей родных мне далеко страданье,
Чужда мне вся земля с борьбой своей,
Я – облачко, я – ветерка дыханье.

1894

Лебедь



Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.

Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
О прощении молил.

И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши.

Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
Видел правду в первый раз.

Челн томленья



Вечер. Взморье. Вздохи ветра.
Величавый возглас волн.
Близко буря. В берег бьется
Чуждый чарам черный челн.

Чуждый чистым чарам счастья,
Челн томленья, челн тревог,
Бросил берег, бьется с бурей,
Ищет светлых снов чертог.

Мчится взморьем, мчится морем,
Отдаваясь воле волн.
Месяц матовый взирает,
Месяц горькой грусти полн.

Умер вечер. Ночь чернеет.
Ропщет море. Мрак растет.
Челн томленья тьмой охвачен.
Буря воет в бездне вод.

Я буду ждать



Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.

Ты вся – безмолвие несчастия,
Случайный свет во мгле земной,
Неизъясненность сладострастия,
Еще непознанного мной.

Своей усмешкой вечно-кроткою,
Лицом, всегда склоненным ниц,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не ходких птиц,

Ты будишь чувства тайно-спящие, –
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.

Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.

Не знаю, смерть ли ты нежданная
Иль нерождённая звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.

Я ненавижу человечество…



Я ненавижу человечество,
Я от него бегу, спеша.
Мое единое отечество –
Моя пустынная душа.

С людьми скучаю до чрезмерности,
Одно и то же вижу в них.
Желаю случая, неверности,
Влюблен в движение и в стих.

О, как люблю, люблю случайности,
Внезапно взятый поцелуй,
И весь восторг – до сладкой крайности,
И стих, в котором пенье струй.

-1-

На улице было прекрасно, как во сне,
детишки веселились, смотря в глаза тебе!
Ка дела? как жизнь? - задаёт народ вопросы,
в радость людей не входят допросы,
по их состоянию души и так всё видно
понятно, обидно и всё таки завидно,
но можно это изменить, а проще забыть,
свои проблемы далеко в даль отложить.
Порадоваться за себя и за других,
жизнь так прекрасна, в глазах наших родных.
Заметить это стоит и радоваться вновь,
да так, чтобы в сосудах загорелась кровь.
Пытаться радость людям всегда преподнести,
не забывая то, что у них впереди,
и то, что жизненный путь им нужно пройти,
себя никогда не оставить позади!

-2-

Почувствуй радость родных людей,
прими её и стань веселей,
не обращай внимания на упрёки,
ведь они не по тебе, они так жестоки.
Каждый человек выбирает, как ему жить,
к чему стремиться, на, что забить,
но стремление нужно, конечно повышать,
чтобы в грязь не упасть, а радость поймать.
В детстве радовались все, даже родители
представляя, что они главные зрители,
наши жизни всегда оберегая,
нас понимая, глупости прощая,
но бывают в жизни минуты огорчения,
тогда стоит искать, выход из положения
с радостью его, внезапно совместить,
настроение хорошее, народу подарить.

©Flent

Есть мера вещи и терзаний
И злу есть мера и добру
Есть мера тяжких испытаний
И снам, ушедшим поутру.

Есть мера боли и страданий
Везенью мера и слезам
И возвращению преданий
Назад по собственным следам.

Есть у горя мера - чаша
Есть мера горькому стыду
И эта мера совесть наша
Она как дамба на пруду.

Обману, злому наговору,
Утрате тяжкой и беде
Есть мера славе и позору
Во всём есть мера и везде

И лишь любовь не знает меры
Начала нет ей, нет конца
В том есть Иисус всегда примером
Агнец тернового венца.

Флэнт:
Однажды поздно вечером мальчишка убежал из дома.
Это его решение, оно мне знакомо.
Прежде, чем сделал это, долго думал он,
возможно ли это вообще осуществить,
к родителям приблизиться и сильно полюбить.
За то, что в младенчестве родители его били
карали, прощали, многое запрещали.
Ему этого никогда не понять,
но можно хотя бы об этом и узнать.
В подробности влиться и домой возвратиться,
извиниться, родителей прощения добиться,
пообещать, что такого больше не случиться
то, что в дальнейшем он намерен измениться,
в семейном кругу скоро появиться.
Куда ни глянь, ему многому учиться,
ну что же, постарайся к этому стремиться.


Припев:
Куда ни глянь везде всё одно и тоже
Мы даже свою совесть забываем,
а разве мы другими бываем?
Мы всемогущие, но всё же,
как мало мы можем, как мало мы знаем!

Жалко тратить время на разлуку,
Хоть и польза в ней, конечно, есть.
Чтеньем книжек убиваешь скуку,
Приготовишь что-нибудь поесть.
Только чтенье мало развлекает,
И неаппетитна вся еда,
Потому что сердце понимает,
Что разлука для него — беда.
И оно тоскливо в грудь стучится,
Не давая думать ни о чем.
Не пойдешь ведь от тоски лечиться.
Врач не нужен, он здесь ни при чем.
Нужен тот, о ком так сердце ноет,
В ком течет твоя родная кровь.
Иногда нам разлучаться стоит,
Чтоб настроить сердце на любовь.

@ Сергей Колтаков



Cкрытый текст -

 

♪ Сергей Колтаков / Мне кукушка скуковала... ♪

Песня из фильма «В стреляющей глуши» (1986)
режиссер - Владимир Хотиненко

Мне кукушка скуковала
Жизнь недолгую мою,
Оттого весь век страдаю,
Оттого весь век пою.

Полетел бы за три моря,
Позабыл тоску-печаль!
Там бы прожил жизнь без горя -
Да свою сторонку жаль…

Тут на белый свет родился -
Для чего бы, только знать?
Тут на мир я надивился -
Видно тут и помирать.

Мне беду беда приносит,
Все пророчество твое…
И в гнездо чужое бросят
Тело грешное мое.

Посмеюся я сквозь слезы
Над злодейкою-судьбой.
Видно, матушка-кукушка,
Породнились мы с тобой.



Кроме всего прочего, из творчества Сергея Колтакова, настоятельно рекомендую к просмотру сериал "Уходящая натура" (2014)
С уважением ко всем

Для души:

♪ Александр Иванов и группа «Рондо» — Родина ♪

Перед тем, как умереть,
Надо же глаза закрыть.
Перед тем, как замолчать,
Надо же поговорить.

Звёзды разбивают лёд,
Призраки встают со дна –
Слишком быстро настает
Слишком нежная весна.

И касаясь торжества,
Превращаясь в торжество,
Рассыпаются слова
И не значат ничего.

Георгий Иванов: проклятый поэт русской эмиграции

Георгий Владимирович Иванов (10 ноября 1894 – 26 августа 1958) – русский поэт, прозаик и критик, представитель русской эмигрантской поэзии. Родился в имении Пуке-Барще Сядской волости Тельшевского уезда Ковенской губернии (ныне территория Литвы) в дворянской семье. В 1907 году переехал в Петербург, чтобы обучаться в кадетском корпусе, но спустя четыре года был оттуда уволен: военная карьера тяготила юношу. В 1912 году выпустил сборник стихов «Отплытие на о. Цитеру» и получил первую известность в литературных кругах. В разное время был участником «Академии Эгопоэзии» и всех трех формаций «Цеха поэтов» (последний «Цех» даже возглавил после смерти Николая Гумилёва). С 1915 по 1918 годы был женат на французской танцовщице Габриэле Тернизьен. Во втором браке с поэтессой Ириной Одоевцевой состоял до самой смерти.

После революции переехал в Германию, а затем во Францию, где продолжил писать стихи, прозу и публицистику, активно публиковался в журналах. Умер в 1958 году в пансионате для пожилых людей (у Иванова не было собственного жилья) во французском курортном городке Йер, там и похоронен. Много писал даже в последние годы жизни.

К поэтам первой волны эмиграции относят авторов, которые покинули Россию в период с 1917 по 1939 годы и продолжили свой литературный путь в других странах – как правило, в крупных культурных центрах Европы: Париже, Берлине, Праге. Георгий Иванов, эмигрировавший в 1922 году, не только относится к этой группе, но и является одним из самых значительных ее представителей. «Первым поэтом» называл его, например, известный критик Юрий Терапиано, такого же мнения была поэтесса Зинаида Гиппиус, а Георгий Адамович и вовсе считал его «единственным поэтом» в эмиграции. В период повышенного внимания к эмигрантской поэзии, когда на одном поле работали и конкурировали такие авторы, как Владислав Ходасевич, Владимир Набоков, Константин Бальмонт, Борис Поплавский, Игорь Северянин, Саша Чёрный и прочие, именно стихи Иванова пользовались самой большой популярностью и у простых читателей, и у профессиональных. Его книги продавались в рекордные сроки и большими тиражами, распространялись далеко за пределы Франции, признавались важным событием в русской поэзии в целом.

В ветвях олеандровых трель соловья.
Калитка захлопнулась с жалобным стуком.
Луна закатилась за тучи. А я
Кончаю земное хожденье по мукам,

Хожденье по мукам, что видел во сне –
С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.

Мелодия становится цветком

Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается…
Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие"
В корнета гвардии — о, почему бы нет?..
Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.
— Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.

Мне больше не страшно

Мне больше не страшно. Мне томно.
Я медленно в пропасть лечу
И вашей России не помню
И помнить ее не хочу.
И не отзываются дрожью
Банальной и сладкой тоски
Поля с колосящейся рожью,
Березки, дымки, огоньки…

Глядит печаль огромными глазами

Глядит печаль огромными глазами
На золото осенних тополей,
На первый треугольник журавлей,
И взмахивает слабыми крылами.
Малиновка моя, не улетай,
Зачем тебе Алжир, зачем Китай?
Трубит рожок, и почтальон румяный,
Вскочив в повозку, говорит: «Прощай»,
А на террасе разливают чай
И вот струю крутого кипятка
Последний луч позолотил слегка.
Я разленился. Я могу часами
Следить за перелетом ветерка
И проплывающие облака
Воображать большими парусами.
Скользит галера. Золотой грифон
Колеблется, на запад устремлен…
А школьница любовь твердит прилежно
Урок. Увы — лишь в повтореньи он!
Но в этот час, когда со всех сторон
В большие неуклюжие стаканы.
Осенние листы шуршат так нежно
И встреча С вами дальше, чем Китай,
О, грусть, влюбленная, не улетай!