Уже в начале жизни Ингрид Бергман столкнулась с целой чередой потерь.
Когда ей не исполнилось и трех лет, умерла мать, актриса ее совсем не помнила. Спустя еще 10 лет из жизни ушел отец, а через шесть месяцев – тетя.
Ингрид осталась на воспитании у своего дяди. Особенно тяжело она пережила смерть отца, который всегда поддерживал ее, в том числе в стремлении стать актрисой.
В детстве она постоянно фантазировала и воображала себя кем-то: «то птицей, то уличным фонарем, то полицейским, то почтальоном, то цветочным горшком».
А однажды будущая актриса уговорами заставила отца надеть на нее ошейник и вывести на прогулку – в тот день Ингрид решила быть щенком.
В объектив камеры Ингрид попала еще в детстве. Её часто снимал отец – Юстус Бергман, владевший фотомагазином.
Вообще-то по призванию он был художником и не только сам не оставлял занятия живописью, но и поддерживал любые артистические начинания своей дочери.
Он мечтал, что Ингрид станет оперной звездой, восхищался ее актерскими данными и всячески стремился передать ей собственную любовь к музыке и живописи, вообще к искусству.
Отец же впервые привел Ингрид в театр. Именно тогда она и поняла, чем хочет заниматься в жизни.
Не исключено, что впоследствии опыт детских съемок на фотокамеру поспособствовал тому, что Ингрид бросила престижную академию при Королевском драматическом театре Стокгольма, сделав выбор в пользу кинокарьеры – совсем неочевидный шаг, ведь кино в те годы еще воспринималось как низкий жанр, и для многих актеров театральная сцена оставалась куда более желанной.
Но для Ингрид камера ассоциировалась, прежде всего, с отцовской любовью.
Как и многие профессиональные актеры, Ингрид Бергман в детстве страдала от застенчивости, временами принимавшей патологический характер.
В книге своих воспоминаний она писала: «Я была не¬обыкновенно застенчивым существом. Мне не удава¬лось пройти по комнате, чтобы не задеть мебель, что тут же вызывало краску на лице. Стоило кому-то спросить мое имя, как я просто вспыхивала как маков цвет. В школе я, даже зная ответы на многие вопросы, никогда не отвечала на них, потому что, как только поднималась из-за парты, сразу же начинала заикаться и заливалась глубокой малиновой краской».
Во время учебы в школе стеснительность была настолько сильной, что временами даже вызывала аллергическую реакцию: у Ингрид распухали пальцы и набухали губы, ее даже клали в больницу, где пытались лечить приступы отечности небольшими дозами облучения. Но избавить девочку от этих болезненных реакций смогла только театральная сцена.
Разговоры о том, что кино должно уничтожить театр, появились вскоре после появления этого нового вида искусства. Но еще долго профессия киноактера считалась второсортной, даже несмотря на то, что в Голливуде уже начал складываться институт звезд. Ингрид Бергман в детстве также мечтала о театральной сцене. И хотя дядя Отто к актерской профессии относился отрицательно, она настояла на своем праве поступать в Королевскую драматическую школу.
Уже в первые месяцы учебы юную актрису заметили: случайно попав на глаза маститому режиссеру, она получила крупную роль в его новой пьесе. Ингрид была очень воодушевлена, однако ее успех вызвал зависть у других актрис Королевского театра: они уже закончили учебу, но претендовать на подобную роль могли только после нескольких лет работы на сцене.
Как вспоминала Бергман: «Ненависть их дошла до того, что меня избили: одна девица пинала меня ногами, а другая била по голове».
Ингрид решила, что, хотя в театральной среде и принято уничижительно называть кино бегущими картинками, сделать карьеру настоящей актрисы быстрее и проще в киностудии, нежели в театре, где нужно потратить годы, чтобы получить значительную роль.
В первые же летние каникулы она успешно прошла пробы в кино, и дебютировала в роли служанки Эльзы в комедии «Граф с Мункбро». Роль была небольшая, но актрису сразу заметили на студии и к концу лета предложили выгодный контракт.
Драматическую школу пришлось оставить: после очень эмоционального разговора с ее директором, который убеждал актрису, что та губит свой талант и не имеет никакого права растрачивать себя на кино. Ингрид решила уйти.
В дальнейшем сценическим мастерством она занималась с частными педагогами, а имя ей сделала игра не на сцене, но на экране.
На первом этапе карьеры самой известной работой Ингрид Бергман в шведском кино стала картина «
Интермеццо».
Фильм понравился знаменитому американскому продюсеру Дэвиду Селзнику, и он выкупил на него права, пригласив сниматься в ремейке и Ингрид. Американская версия картины пользовалась успехом, и шведская актриса стала получать одно предложение за другим.
В Штатах Ингрид стала символом классической женственности, прочитанной в самом романтическом ключе. Она создала на экране образ героини, которая хочет любить и быть любимой, дополнять своей красотой и слабостью сильного мужчину, но при этом способна ради любви на настоящий поступок.
По сути, Ингрид Бергман одной из первых утвердила в звуковом кино тот образ хрупкой женщины, который впоследствии стал эталонным для западной культуры на несколько десятилетий вперед. С определенными вариациями его пытались воспроизвести самые успешные голливудские актрисы – и Одри Хепберн, и даже Мэрилин.
Дурная слава (Notorious)
Карьера Ингрид Бергман в Голливуде сложилась не просто удачно – блестяще.
Одно время даже ходила шутка: «Представляете, вчера вечером я видел фильм без Ингрид Бергман».
Настоящей суперзвездой шведская актриса стала после фильма «
Касабланка», за которым, вообще-то, не стояло амбициозных задач – на студии он числился как проходной, а работа постоянно прерывалась спорами режиссера со сценаристами, и до последнего момента никто не знал, чем следует закончить фильм.
Но картина не просто получилась и взяла «Оскар», а стала классикой и сегодня воспринимается как символ Золотой эпохи Голливуда.
В истории о любви на фоне войны роль Ингрид была ключевой: ее метания между двумя мужчинами создавали внутреннее напряжение картины. Картина стала эталоном любовной драмы. Впрочем, самой Бергман «Касабланка» принесла популярность и любовь зрителей, но не награду киноакадемиков.
Свой первый «Оскар» она получила спустя несколько лет за работу в фильме «
Газовый свет». К тому моменту актриса уже была некоронованной королевой Голливуда, и полученная награда лишь упрочила ее положение.
La Marseillaise Casablanca
Ингрид Бергман была одной из первых американских звезд, кто открыто выступил против сегрегации и расового угнетения – задолго до масштабного движения за гражданские права, которое охватило Америку в 60-е года ХХ века.
Во время гастролей в Вашингтоне с пьесой о Жанне Д’Арк актриса узнала, что в столице Соединенных Штатов афроамериканцы не имеют права посещать театр.
Она решила поднять этот вопрос в прессе, причем несмотря на уговоры коллег по постановке, которые боялись, что ее интервью погубит пьесу. Ингрид публично выразила свое недовольство и заявила, что не приедет в Вашингтон «до тех пор, пока негры, так же как белые, не смогут войти в театр».
Многие ее поддержали, а многие, напротив, обрушились с критикой, вплоть до прямых оскорблений и угроз: «За дверями театра какие-то люди плевали в меня и называли «любовница ниггера».
Впрочем, на мнение публики и критиков о спектакле этот скандал не оказал серьезного влияния. Постановка «Жанны Лотарингской» имела огромный успех, и его причиной, в первую очередь, видели блестящую игру Бергман.
Личная жизнь звезд всегда вызывала особый интерес публики, а отношения с публикой, в свою очередь, влияли на профессиональную судьбу актера или актрисы. Ингрид Бергман одной из первых в Голливуде решилась пойти против общественного мнения тогда еще сплошь пуританской Америки.
Её роман начался с письма, которое Бергман написала Росселлини в 1948 году.
33-летняя шведская красавица Ингрид на тот момент уже более десяти лет была замужем за врачом Петтером Линдстрёмом, человеком надежным и приятным во всех отношениях, воспитывала десятилетнюю дочь.
За плечами - «Интермеццо» и «Касабланка», «Заворожённый» и «Дурная слава», и первый «Оскар». Вершина карьеры, предел мечтаний для любой актрисы и женщины. Идеальная картинка, а не жизнь.
Долгое время она имела блестящую репутацию, которая подкреплялась работами в кино и театре. Роли монахини Бенедикт в фильме «
Колокола Святой Марии» и
Жанны Д'Арк (сначала в театре, а затем и в кино) превратили актрису в настоящий символ чистоты и святости. Многие зрители напрямую отождествляли Ингрид с ее героинями. Тем сильнее было падение.
«Мне было скучно, — рассказывала позже Бергман об этом периоде своей жизни. — Это больше не было похоже на реальную жизнь. Все эти фильмы, которые я оставила за собой, казались мне слишком надуманными, отрепетированными, «картонными». И вдруг я увидела реальные вещи, которые Роберто сделал в своем фильме, и они глубоко тронули меня».
Сын известного архитектора (построившего первый в Риме кинотеатр), Росселлини начинал свой путь в кинематографе, работая над пропагандистскими фильмами для режима Муссолини. Однако война изменила и его убеждения, и отношение к кинематографу. Антифашистский манифест «Рим, открытый город», основанный на реальных событиях, с актерами-непрофессионалами в главных ролях, стал точкой отсчета нового кинематографа.
В личной жизни у Росселлини творилась полная неразбериха. За спиной над ним шутили, что, если без предупреждения спросить Роберто, сколько у него сейчас жен, детей и любовниц, он непременно собьется со счета.
На самом деле, жена у него была одна — дизайнер костюмов Марчелла де Маркиз, сыновей двое, а вот с любовницами все действительно было сложно. Последняя из них — звезда «Рима…», актриса Анна Маньяни была относительно официальной спутницей жизни режиссера на момент знакомства с Ингрид.
Ti amo
«Уважаемый господин Росселлини, - писала Ингрид, - я увидела ваш фильм «Рим, открытый город», и он мне очень понравился. Если вас заинтересует работа с одной шведской актрисой, которая очень хорошо говорит по-английски, еще не совсем забыла свой немецкий, неплохо понимает по-французски, но по-итальянски может сказать лишь «Ti amo», то я готова приехать и сниматься у вас».
Росселлини был польщен вниманием такой яркой кинозвезды и немедленно написал ответ. В его пространном письме были идеи будущего фильма, истории, рассказанные ему или подмеченные в повседневной жизни, заканчивалось письмо предложением приехать в Италию.
«Могли бы Вы приехать в Италию? Могу ли я позволить себе предложить Вам на досуге попутешествовать по стране? Я мог бы вам все показать. Хотели бы Вы стать частью этого фильма? Что Вы об этом думаете? Простите меня за множество вопросов, но я готов продолжать задавать их вечно».
Тем не менее, встретились они впервые не в Италии, а в Калифорнии. В 1949 году Росселлини приехал в Нью-Йорк получать приз кинокритиков, а оттуда отправился в Лос-Анджелес. Ингрид встречала его вместе с мужем (на тот момент еще и ее менеджером), они даже пригласили Росселлини пожить в своем гостевом домике.
Их взаимный, и не только профессиональный, интерес проявился при первой же встрече, не помешал этому даже присутствовавший в этот момент муж Ингрид. Росселлини, абсолютный антипод сдержанного шведа Линдстрёма, увлекал Ингрид эмоциональным рассказом о будущем фильме, сам же в это время завороженно наблюдал за ее грацией и изысканными манерами.
Она тоже была полной противоположностью его тогдашней возлюбленной: Анна Маньяни в порыве ревности забывала не только о манерах, но и об основах безопасности жизнедеятельности – вполне могла запустить в любовника горячей кастрюлей с макаронами.
Месяц спустя Ингрид прилетела в Рим сниматься в новом фильме Росселлини «Стромболи». Роберто встречал ее у трапа с огромным букетом цветов. С этого момента галантный режиссер не оставлял ее ни на минуту, обращаясь как с королевой: показывал ей страну, водил на гламурные вечеринки, всячески демонстрировал свою привязанность и увлеченность.
«Роберто повсюду оставлял для меня маленькие подарки, — рассказывала Бергман. — он просто ошеломил меня тогда всеми этими знаками внимания».
Романтическая атака увенчалась успехом, и к окончанию съемок их отношения перестали быть мимолетной интрижкой. Оба начали бракоразводные процессы со своими тогдашними супругами, роман стал достоянием общественности – и, неожиданно для всех его участников, настроил мир против Бергман и Росселлини.
«У меня вдруг появилось столько врагов, и все они набросились на меня», — вспоминала Ингрид.
Американская общественность, до этого чуть ли не молившаяся на Бергман, теперь готова была ее четвертовать. Зрители бойкотировали фильмы с ее участием, а сенатор от Колорадо Эдвин Джонсон выступил в Конгрессе с предложением пожизненно запретить Ингрид Бергман сниматься в США ввиду ее «аморального поведения».
Петтер Линдстрём затянул развод, насколько это было возможно, а затем в течение нескольких лет запрещал Бергман видеться с их общей дочерью. Кстати, «свободу» от бывшего Ингрид получила через неделю после рождения сына от Росселлини.
Пока Бергман рожала в одном из римских госпиталей, журналисты светских изданий взяли его в осаду. Чтобы заполучить заветный снимок «павшей Ингрид», один из журналистов даже пробрался в отделение под прикрытием собственной беременной жены, хотя у той была еще пара месяцев до срока.
«Эта женщина бросила дочь в Америке, чтобы родить сына в Италии» — заголовками подобного рода пестрила вся мировая пресса. Шведские газеты тоже не остались в стороне, заявив, что актриса, когда-то считавшаяся символом нации, теперь стала олицетворением распутства.
Через две недели после рождения сына Роберто Росселлини представил свой новый фильм на суд зрителей.
Американские зрители не просто бойкотировали фильм Росселлини «
Стромболи, земля Божья», где сыграла Бергман.
Люди требовали запретить все фильмы актрисы. Дело дошло даже до Сената, некоторые члены которого предлагали законодательно регулировать моральный облик работников киноиндустрии. В общем, происходило примерно то, что российское общество переживает в последние два года.
Масла в огонь подливал тот факт, что Росселлини был идейным антифашистом и симпатизировал коммунистическим идеалам. В эпоху расцвета в Америке оголтелого маккартизма внебрачная связь Ингрид Бергман, уже ставшей символом американской чистоты, с Росселлини, которого воспринимали не иначе как агента коммунистического влияния, была трижды скандальной. Актрисе пришлось надолго покинуть Америку.
Еще через год Ингрид родила Роберто двух девочек-близнецов: Изабеллу и Изотту. Актриса все больше посвящала себя дому, сначала потому, что вслед за бойкотом зрителей от нее отвернулись и кинематографисты, затем, когда страсти поутихли, из-за ревности мужа.
На все ее попытки вернуться к работе Росселлини отвечал:
«Безусловно, я согласен, что тебе необходимо сниматься в кино, но только в моем кино».
Позже его будут обвинять в том, что он тормозил карьеру жены.
Его карьера, впрочем, тоже не поражала воображение. Творческий кризис грозил стать хроническим, фильмы приносили все меньше прибыли, а долги росли.
В отличие от первого мужа Бергман, ее второй супруг был абсолютно непрактичным. Спортивные автомобили, амбициозные, но убыточные, проекты — он жил как миллионер, которым, увы, не являлся. Дошло до того, что Ингрид приходилось экономить, чтобы купить детям новую обувь.
Несколько лет она снималась у Росселлини и работала в театре, а через какое-то время триумфально вернулась в американское кино, сыграв в фильме «Анастасия» и получив свой второй «Оскар» за эту роль.
Точку в их отношениях поставил второй «Оскар» Ингрид за роль в фильме Анатоля Литвака «
Анастасия». Росселлини не простил ей возвращение в Голливуд. Их развод общественность приняла уже гораздо спокойнее.
«Все мои мужья прекрасно знали, что в первую очередь я актриса. Они сильно рисковали, когда женились на мне», - говорила Бергман в одном из своих поздних интервью.
Карьера не помешала ей не только трижды выйти замуж, но и стать хорошей матерью. После развода с Роберто она еще раз вышла замуж, тоже развелась спустя несколько лет, но уже вовсе без скандалов. Впереди ее ждал третий «Оскар», заслуженное признание и долгие годы борьбы с раком.
Росселлини после их развода тоже недолго был одинок. Во время путешествия по Индии он познакомился со сценаристкой Сонали дас Гупта, она, как водится, была замужем. Этот скандальный роман стал последним в его жизни – с Сонали он прожил двадцать лет.
Первую дочь, Пию, актриса родила в браке с Петтером Линдстрёмом, а сына и еще двух дочерей-близняшек – от Роберто Росселлини.
Одна из дочерей,
Изабелла Росселлини, пошла по стопам матери и стала моделью и киноактрисой. Она снялась у Дэвида Линча в «
Синем бархате» и была замужем за
Мартином Скорсезе.
Истории о борьбе звезд с неизлечимыми болезнями сегодня стали обыденностью. Ингрид Бергман тоже прошла по этому пути. У нее обнаружили рак в 1973 году. Актриса не сдалась и 9 лет боролась с болезнью. З
а это время она успела получить третий «Оскар» за роль в фильме «
Убийство в «Восточном экспрессе», сняться в «
Осенней сонате» у своего земляка и однофамильца Ингмара Бергмана, написать книгу о своей жизни и получить премию «Эмми» за свою последнюю роль – в мини-сериале «Ж
енщина по имени Голда», который вышел в год смерти актрисы.
До самого последнего момента Ингрид оставалась востребованной, хотя работать над ролью Голды Меир тяжелобольной актрисе было уже очень непросто. Но для Ингрид было особенно важно сыграть эту роль сильной женщины, дух которой не может сломить даже смертельная болезнь.
Как говорила сама Ингрид: «Я прошла путь от святой до шлюхи и обратно до святой, и всё в одной жизни».
Уже будучи звездой мирового масштаба, актриса оставалась скромной, открытой и очень трудолюбивой.
Секрет ее стиля заключался в верности самой себе.
Ее естественность LIFE Magazine в свое время назвал «новым сортом очарования».
Уроки жизни Ингрид БергманСовсем юная Бергман пошла на прослушивание в Королевский драматический театр. Ей кажется, что она его провалила и жить дальше незачем: если она не будет актрисой, нет смысла быть кем-то еще. К тому же она пообещала родным, что если не примут - откажется от глупой затеи с актерством и будет примерной домохозяйкой. И вот она хочет утопиться.
"
Она стояла около маленького киоска, надпись на котором извещала: "Билеты на паромы до Юргардена и Скансена проданы". Вокруг никого не было. Вдалеке орали несколько чаек, еще несколько планировали на горизонте. Далеко вдали над водой сияла золотая башенка Северного музея. Вода была блестящей и темной. Она сделала шаг вперед и вгляделась в нее. Вода была темной, блестящей и грязной. Когда ее вытащат, она вся будет в мерзкой слякоти. Совсем не такой, как Офелия, плывущая по хрустально-чистым, пахнущим цветами водам шекспировской Аркадии. Ей придется проглотить всю мерзость, которая плавает в этой воде. Ух. Это нехорошо".
Бергман развернулась и пошла домой (конечно, потом ей пришло письмо, где сообщалось, что прослушивание прошло успешно).
Бергман знала немецкий (это был один из пяти языков, которые она знала), и иногда снималась в Германии.
"
В Берлине 1938 года атмосфера не только на студии, но и во всей стране просто пугала.
Карл Фрёлих (режиссер)
взял меня однажды на одно из нацистских сборищ. Он, думаю, хотел поразить мое воображение. Громадный стадион, факелы, оркестры, солдаты в стальных касках, Гитлер, входящий военным шагом, и десятки маленьких девочек, бегущих с букетами цветов... и Гитлер, нежно целующий их; все это и сейчас можно увидеть по телевидению в старой хронике. Потом крик «Sieg Heil» и вытянутые в нацистском салюте руки. Я смотрела на все это с невероятным изумлением. А Карл Фрёлих едва не упал в обморок. В ужасе он прошептал мне:
- Боже, почему ты не салютуешь?
- А зачем, собственно, я должна это делать? У вас прекрасно получается и без меня, — возразила я.
- Ты просто идиотка! Ты должна это сделать. На нас все смотрят.
- Никто на нас не смотрит. Все смотрят на Гитлера.
- На меня смотрят. Все знают, кто я. Я не хочу иметь из-за тебя неприятности. На нас всячески давят. Будь осторожна, когда что-то говоришь. Здесь не шутят. Это все очень серьезно...
Я никогда не поднимала руку в нацистском приветствии и позднее, оставшись наедине с Фрёлихом в его собственном кабинете, сказала:
- Я ведь шведская актриса, приехавшая сюда на несколько недель.
- Это тебя не спасет. Ты наполовину немка. Эти люди жестоки и опасны. У них повсюду глаза и уши. И еще. Если ты получишь приглашение от доктора Геббельса на чашку чая — а ты наверняка получишь его, — ты должна сразу сказать «Да». Не вздумай отказываться, ссылаясь на головную боль. Ты должна пойти. Он любит молодых актрис, и говорить тут не о чем. Пойдешь.
- Но почему именно я? Меня не интересует ни доктор Геббельс, ни его чай. Я не знаю, о чем с ним разговаривать. И потом, кто он и кто я? Он — министр пропаганды или еще чего-то, а я только актриса.
Карл Фрёлих ужасно разволновался. На него просто страшно было смотреть. Он действительно смертельно испугался.
- Если ты откажешься от встречи с ним, у меня будут страшные неприятности. Именно это я имею в виду. Неужели ты этого не понимаешь?
- Нет, не понимаю. А вообще, когда пригласят, тогда и будем это обсуждать.
Я поинтересовалась у своих знакомых на студии, что за суматоха стоит вокруг этих приглашений на чаепития к доктору Геббельсу, и услышала: «Да, молодые актрисы действительно его слабость, и он не привык, чтобы ему отказывали».
Мне не пришлось принимать никаких решений. Я так и не получила приглашения. Я была не в его вкусе. Так что бедный Карл Фрёлих зря так нервничал.
Нацистское давление проявляло себя тогда в Германии во всем. Я вспоминаю свою симпатичную учительницу, преподававшую сценический диалог. Она была резко настроена против Гитлера. В один из дней, когда все должны были вывешивать в окнах нацистские флаги (это бывало в дни выездов Гитлера или нацистских праздников), она флаг не вывесила. Нацисты вломились в ее квартиру и спросили:
- Почему не вывешен флаг?
- У меня его нет, — отвечала она.
- Купите, — настаивали они.
- Я очень мало зарабатываю уроками немецкого, и у меня на руках маленький сын.
- Это не оправдание. В следующий раз чтобы флаг был.
Она не обратила на это никакого внимания. Наступил следующий их праздник. Флаг она не вывесила, и в тот же день все окна ее квартиры оказались разбитыми. Она вставила стекла, но флаг по-прежнему отсутствовал. Следующий праздник — снова разбитые стекла. Мало того, маленький сын стал возвращаться из школы избитым. Ей ничего не оставалось, как пойти и купить флаг, вставить стекла и теперь уже вывешивать его в каждый положенный день. Они победили.
Мой главный партнер, Ганс Сонкер, как-то отвел меня в сторону и сказал: «Ингрид, выслушай меня внимательно. Ты думаешь, нам это нравится больше, чем тебе? Но что мы можем сделать? Люди все время исчезают. Мы протестуем, но мы рискуем не только своей жизнью, но и жизнью своих родных, друзей. Мы знаем, что не только евреи находятся в жутком положении, но и каждый, кто осмеливается выступить против режима. Людей сажают в лагеря. И потом — никаких известий. Уже перешептываются: «Где это? Что это за лагеря?» Мы не осмеливаемся даже самих себя спросить, что происходит... Вся Германия напугана до смерти».
Я покидала Германию без всякого сожаления. Карл Фрёлих был доволен моим отъездом, поскольку знал, что из-за беременности я скоро не влезу ни в одно платье. Он поспешил снять последние сцены».
- ПРО ТО, КАК ОБЩАТЬСЯ С ПРОДЮСЕРОМ
После Германии 23-летняя Бергман, никому не известная в Америке, снявшаяся только в одном действительно популярном фильме, "Интермеццо", приехала в Голливуд, - и ею заинтересовался Дэвид Селзник, крупнейший продюсер, как никто умевший представлять публике новых звезд. Но он никак не может ее принять: занят, снимает "Унесенных ветром". Бергман бегает по каким-то вечеринкам с тогдашними звездами и не может поверить, что очутилась в компании таких знаменитых актеров (а имя этим звездам было Ричард Бартелмес и Грейс Мур - как быстро проходит слава земная, нынче никто их и не вспомнит). В барах ей не продают алкоголь - думают, она несовершеннолетняя. Она просаживает деньги в кафе-мороженое.
И везде всех поражает своим ростом - она была выше всех на любой вечеринке.
И она так тусовалась-тусовалась, а потом в какой-то момент ей сказали: "Мистер Селзник прибыл, он на кухне, ест, и он хочет вас видеть".
"
Я встала и подумала: "Ну вот, пора встретиться с боссом". Пошла на кухню - а время было, наверное, час ночи - и там обнаружила человека, который лежал на столе. Ну то есть мне в первую секунду показалось, что он лежит и сгребает в рот пищу. Как только я возникла в дверном проеме, он бросил на меня взгляд и сказал:
- Господи! Снимите-ка туфли.
К тому времени я все уже знала про свой рост, и ответила:
- Не поможет. У меня обувь без каблуков.
Он простонал что-то невнятное, и я подумала: "Опять. Опять я какой-то уродец". Потом спросила:
- Вы не возражаете, если я сяду?
Он ответил:
-Конечно, садитесь. Доехали как - удачно?
И после паузы:
- Вы, конечно, понимаете, что ваше имя никуда не годится?
- Никуда не годится? Почему?
- "Ингрид" мы произнести не сможем. Вас будут звать Айнгрид, и Бергман - это тоже никуда не годится. Очень по-немецки. А сейчас с Германией начнутся проблемы, это ясно. А народ подумает, что в наших фильмах снимается немка. Есть, еще конечно, фамилия вашего мужа, Линдстром, похоже на Линдберг - Чарльз Линдберг, знаменитый летчик, его сейчас все любят и зовут Линди. Может, нам вас тоже назвать Линди? Хорошо? Мне это совсем не нравилось. Я ответила:
- Не хочу брать чужие прозвища. На самом деле я вообще не хочу менять имя. Меня зовут Ингрид Бергман, я с этим именем родилась, и я хочу, чтобы в Америке меня называли именно так, и людям придется научиться произносить это имя правильно. Если я его изменю, а потом в Америке у меня ничего не получится, как глупо я буду выглядеть, вернувшись с новым именем в Швецию!
Мистер Селзник это обдумал, еще что-то съел, и сказал:
- Ладно, обсудим утром. Теперь про вашу внешность. Брови слишком густые, зубы никуда не годятся, и еще много чего надо менять... Утром отвезем вас к гримерам, они подумают, что можно сделать...
Теперь уже я задумалась. И сказала:
- Думаю, вы совершили большую ошибку, мистер Селзник. Вам не следовало покупать кота в мешке. Я-то считала, что вы увидели меня в фильме "Интермеццо", я вам понравилась, и вы послали Кей Браун в Швецию, чтобы разыскать меня и привезти сюда. Теперь вы меня увидели и хотите все во мне поменять. Лучше я откажусь от вашего фильма. Давайте больше не будем это обсуждать. Никаких проблем. Забудем. Я сяду на ближайший поезд и отправлюсь домой.
До сих пор не понимаю, почему я это сказала. В конце концов, мне было всего 23 года, я привыкла делать все, что велят мне мужчины, и я не знаю, откуда у меня взялась храбрость ответить ему "нет".
Он начал говорить о том, как меня будут раскручивать, и я ответила: "Нет, так меня не будут раскручивать. Я так дела не делаю". Мы сидели, уставившись друг на друга. Правда, он перестал жевать".
Потом они стали лучшими друзьями.
...
"Роберто не понравилось, что я решила сняться в картине "Анастасия". Началась большая ссора, и, как обычно, он пообещал, что со всей дури врежется на "Феррари" в дерево. Он и раньше всегда пугал меня самоубийством: покончу с собой, и это будет на твоей совести. Моя совесть этих угроз просто не выдержала. Я знала, что должна сняться в "Анастасии", и уже не верила в то, что он совершит самоубийство. Я сказала: "Надо думать о детях. Надо зарабатывать больше денег. Надо платить за электричество. Я должна вернуться к тому, что у меня получается". Но это было очень сложно".
april-knows.ru, glamour.ru, kp.ru