Manticore

Живите дальше

Андрей Днепровский-Безбашенный

(живите с Богом…)

(Не знаю почему, но мне нравится описывать жизнь старых людей…)
Старый Шаболтай жил с экономически правильной степенью точности, во тьме страстей прокладывая дорогу в светлое будущее. Он был человеком редкостного поэтического восприятия жизни. Родину любил. Нельзя сказать, что бы он изнывал от любви к конституции, но с каждой пенсии паразит, всегда светился изнутри как звезда. Прозвище у него было – агрегат, данное ему за должное трудолюбие. По жизни шел, как по млечному пути, от пенсии до пенсии, от весны до весны, с утра до обеда…, в общем, всё у него было, как у людей… Уверенно шел вперёд, иногда наступая себе на руки…
Всё на свете он повидал, да только не знал всё, впрочем, если бы всё знал, то не был бы такими… бедным. Он знал, даже как размножаются колобки. Для тех, кто не знает - колобки забираются в сусеки и потом там подолгу скребутся… Было время, когда старый Шаболтай боялся… Страх всегда делал человека изобретательным и дальновидным, именно эти качества намертво устоялись в характере деда.
Старому Шаболтаю намедни стукнуло восемьдесят три. Быстро пролетела его жизнь, ох как быстро. Зима – лето, зима – лето, зима – лето и так восемьдесят три раза. Но Шаболтай старым себя не чувствовал, он считал, что только вступил в рассвет зрелого возраста.

Когда-то в наивной юности он учился в цирковом училище на факира работая с коброй, правда была у него одна слабость, когда он "расслаблялся", всегда добавлял в водку змеиный яд, делая коктейль под названием "Атомный Удар", который сильно давал ему по башке. Но как-то раз "недобрал", налил водки, достал из лукошка кобру и принялся сцеживать из яд. Кобре это не очень понравилось и она стала шипеть, но юное дарование схватило её за хвост и ударило головой об угол, что бы не шипела зараза, сцедил из неё остатки яда, выпил коктейль, который так долбанул его, что Шаболтай на утро ещё долго ничего не помнил, а когда хватился, то кобры в лукошке – не было… Удрала она подлая. Шаболтай будучи на практике на гастролях в гостинице бегом рванул в администрацию, стал рассказывать так мол и так, народ из гостиницы повалил гужом и год после этого в гостинице не селился, как его туда не заманивали, гастроли сорвались, а Шаболтая за такие чудачества из училища в зашей выперли.

Было дело, он женился по молодости, потом развёлся по дурости, но налог на землю платил вовремя и…, как сам любил говорить, никогда не "просрачивал".

В той деревеньке, где доживал дед, осталось всего-то два дома, его, да ещё старого друга Рудольфа, что был его ровно на год моложе. Народ с этой убитой деревеньки давно уже поразъехался, и остались там только два дома на расстоянии ста пятидесяти метров, где под конец жизни два деда совсем разругались, оказалось, что один дед не там козу привязал. Мирились они, но потом снова ругались, а потом обратно мирились…
И вот в очередной раз старые друзья помирились и крепко подсели на телевизор, согласитесь, что эта штука имеет таки на людей определённое влияние. Вспомнили они тут былую жизнь при советах, и захотелось им уйти в мир иной, как говорили в деревне – "партейными".
Как раньше-то, идёт по селу коммунист, а люди ему в след поворачиваются и перешептываются между собой – гляди ка, партийный человек идёт, партия ему ярким солнышком светит.
Долго выбирали себе партию два старика, благо в последнее время партий стало много. Но их выбор пал почему-то на партию под названием ЛДПР (либерально демократическая рабочая партия). Прониклись они её идеями, вдохновились пламенными речами лидера, и захотелось им создать свою партячейку, да такую, что бы в соседнем колхозе люди не просто так пахали и сеяли, а непременно по либерально демократически, со своеобразным таким уклоном. Правда, они больше о своих похоронах думали, им хотелось, что бы их как "партейных" похоронили со всеми полагающимися почестями. Письма стали писать…, с просьбой принять в партию.

Шаболтая приняли сразу, а вот Рудольфу пришлось ходить в кандидатах, не произвёл он должного доверия, при вступлении на вопросах запутался, Арктику с Аргентиной от волнения перепутал…
Шаболтаю было чем перед Рудольфом гордиться, он был "партейный", у него был большой синий флаг, синяя футболка с буквами ЛДПР и кепка Жириновка, а Рудольф ходил ещё только кандидатом. Но всё равно, они оба были – партайгеноссе (товарищи по партии), хотя из обоих песок уже давно сыпался.

Как-то раз Рудольф после очередной пенсии в хлам упился, заиграли в его голове яркие эмоции как у шестидесятилетнего, стал делать выводы, что, мол, не совсем стёрлись клавиши его души, сделался он невыносимо высокомерным, слёзы текли и секли в кровь его сердце, гложило его и точило, что он всего лишь кандидат в партию, в отличие от Шаболтая, ощущение у него было такое, что ему динамит в душу бросили. Он руку порезал и стал на крови клясться, так захотелось ему в партию, ведь в ста пятидесяти метрах от его хаты победно реял синий флаг с буквами ЛДПР, который он созерцал вовсе не из упрямства, потом он взбесился не осознавая накал своего бешенства, трудно ему было не дать волю эмоциям, захлестнула его с головой волна слепого негодования, захотел он подкрасться тихим волком и сбросить флаг с Шаболтаевой хаты, но не смог, сил у него не хватило… Но Бог ему помог, ночью флаг за него сбросил ветер. Так Рудольф уснул прямо на улице при попытке предательски подползти по-пластунски.

Рудольф проснулся с утра от звука ручной циркулярной пилы, которая своим воем, выворачивала всего его на изнанку, и он тихонечко так пошел к Шаблтаю с намерениями узнать, что тот делает.
- Здоров Шаболтай! – вяло кинул ему Рудольф.
- Ну, здоров, если не шутишь… - бросил Шаболтай отпиленную доску. Доска ударилась, подпрыгнула и перевернулась.
- Да что же ты делаешь…? Ей же больно… - бережно поднял доску Рудольф. – Я сегодня проснулся и не пойму где…? – ковырял он носком сапога землю.
- А где проснулся-то…? – перестал пилить Шаболтай. – Наверное, опять вообразил себе танк вместо сартира и снова с гранатой на туалет ринулся…?
- Ой! Чего только не бывает по пьяни… - закурил дед Рудольф. С бодуна в его животе бурлило, как в бетономешалке, в глазах иногда темнело и блискало.
- Лесенку вот себе мастерю, что бы флаг прибить, оторвало его ночью ветром. Флаг давеча молодые прибивали, а мне без лесенки это дело никак не осилить. Негоже партийному флагу на сырой земле-то валяться, куры его с утра поклевали, и коза с угла пожевала, благо отогнал вовремя.
- А я с утра чего-то заболел до потери трудоспособности… - снова затянулся Рудольф. - Башку б поправить чем… Да не чем… Вчера мешок поднимал, а внутри меня чего-то щелкнуло, теперь там внутри плохо… Как ты думаешь, чего внутри-то щелкнуть могло…? Поломалось чего-то, наверное?
- Дааа… - протянул Шаболтай. – Похоже, что покой тебе не по карману… Не хочешь ты, что бы твоя душа в тишине побыла. Хотя мне все твои приключения, знаешь, как мокрый снег под каблуком. Давай доброхот, лучше флаг на место поставим. Ну всё, хватит бычиться, убирай из души колючки, цепляйся и давай браться за дело – поднимал новую лесенку Шаболтай, которая пахла свежераспиленной сосниной.
Дома у Рудольфа в гранёном стакане остался не допитый день, голова как сухой плетень трещала…
- Слушай, что бы нашей партии двигаться вперёд, нужно перестать думать о том, кто виноват… Давай, в руки бери молоток, в зубы бери гвозди, флаг я тебе снизу подам… А я стало быть, как старше по возрасту и по должности в партии, лесенку буду тебе придерживать, дабы она не уехала и ты не убился, а то те двадцать рублёв, что ты у меня занял, взыскивать будет не с кого… - подавал Шаболтай гвозди.
- Да я ж с дикого бодунища… - взмолился, было, Рудольф.
- Ничего, ничего, там наверху проветришься и протрезвеешь…

Старый Рудольф потихонечку стал набирать высоту, с каждой ступенькой поднимаясь, всё выше к святому синему небу…
- Молоток смотри, не оброни, а то припечатаешь мне по голове… - напутствовал его Шаболтай. – Крепше держи молоток-то, да смотри, что бы гвозди изо рта как сыр у вороны не выпали…

Тяжело поднимался старичелло Рудольф к святым небесам, два раза оступился на лесенке, два раза в диком ужасе матерился, но дотянул таки до верху, где зацепившись за крышу в идейном стремлении вскоре запросил флаг. Шаболтай подал с угла пожеванный козой флаг и стал давать устные распоряжения по водружению знамени на крышу, дабы тот реял, и его хорошо было видно с округи.
- Смотри, хорошенечко флаг-то прилаживай да прибивай покрепче…! – снова командовал Шаболтай как старший по партии.

Дед Рудольф с трясущимися с похмелья ногами, одной рукой приладил древко от флага, наживил вынутый изо рта гвоздь, в руку взял молоток, поймал момент между ударами сердца и уже было как в молодости размахнулся… Но молоток на взмахе старого назад перевесил…, и кандидат в партию с доброй такой высоты, как подбитый самолёт с запоздалыми возгласами душевного отчаяния медленно пошел вниз, крепко зажав в руке орудие пролетариата…

Нет! Шаболтай не сделал отчаянные попытки спасти своего товарища по партии и не подкинул ему соломки для мягкой посадки…, он влеченный низменными инстинктами самосохранения, оленем быстро отпрыгнул в сторону, предоставив товарищу свободную площадку для приземления, куда тот и звезданулся с шестиметровой высоты напоследок звучно громыхнув мослами. Летящий за ним флаг с надписью ЛДПР вскоре накрыл бедолагу на веки вечные. Дед Рудольф при падении даже не охнул, геройски приняв смерть вероятно по глубоко идейным соображениям. Жизнь в его сердце усохла…

На похороны деда Рудольфа из партии что-то никто не приехал, очевидно, в силу его малой значимости, его похоронили по скромным деревенским обрядам. Закатили поминки со слезами и стенаниями, сетуя на то, что жизнь загрузила его слишком сильно, загнув слишком мощную цену.

На поминках из товарищей по партии был только дед Шаболтай, а остальные прибились, кто откуда. Так же присутствовал настоятель маленькой церкви, но он к партии не имел совершенно никакого отношения и не относился к ней вообще никак. Он сидел, молча поминал раба Божьего сначала по маленькой, а потом чего-то стал злоупотреблять, и до тех пор злоупотреблял, пока не стало его развозить. Но он держался как мог, каждый раз принимая, за нас с вами и Бог с ними. А тут вдруг Старого Шаболтая прорвало.
- Как так, что делать, как быть…?! – стал загружать настоятеля Шаболтай. – Как же он так не во время Богу душу отдал…? Долг мне взыскать не с кого, кандидатом не выходил, идеи в жизнь не притворил, с лестницы упал, флаг не прибил…? - заваливал Шаболтай настоятеля сильными вопросами. – Что делать святой отец, что делать-то…? – в яростном порыве хватал дед за рясу святого отца, который уже мало чего понимал.
Потом настоятель встряхнулся, принял ещё самую малость и ударил кулаком по столу.
- Ничего дальше делать не надо! Всё уже сделано… Нужно жить… – дальше…
- Жи-ви-те да-льше, жи-ви-те с Бо-гом… - на распев протянул настоятель и уткнулся лицом в стол…