|
Мама.
Менты скрутили быстро и споро. Не церемонясь. Попутно навесили несколько жестких, тяжелых ударов в грудь, по почкам и по лицу. Будут потом говорить, что сам с лестницы упал, или что сопротивлялся. Хотя кому там говорить? Кто спросит? Бомж же, ни документов, ни денег… А он и не сопротивлялся! И даже если бы мог - не сопротивлялся бы. Он плакал только, жуя обветренные губы и косясь на свое мерзкое отражение в старом, потрескавшемся зеркале. Сначала тесная, душная, зарешеченная конура ментовского «козла», потом едкое хмыкание дежурного в «аквариуме», потом камера. Холодная. И голоса: - Нахрена вы его притащили? Вонять же будет. - Он бабку пришил. - Ааааа, вон оно как. Ну ладно. Им-то что? Палка. Убийцу задержали. А ему? Ходил, собирал бутылки, еще «жесть», старое слово на новый лад. Набрал сколько-то – отнес, сдал, выпил. Потом в парк на ночлег. Пока тепло. Такая жизнь. А потом шел однажды, в кулаке рублей тридцать, как раз на бутылку бормотухи, и глядь – бабку увидел! Стоят такие у перехода, конкурентки, блин. Милостыню собирают. Им тоже тяжко. На что живут – непонятно. Но эта совсем ветхая, лет под восемьдесят, одни глаза средь морщин. Но чистенькая такая. Не то, что он сам. Старается, держится, уж Блокаду пережила, так и помирать решила достойно! Бомжик остановился, немножко посомневался, потом протянул давно немытую руку с зажатыми в кулаке медяками: - На, бабка. Возьми. Она сначала шарахнулась от испуга, думала ударить хочет. Да и кто бы не шарахнулся, бомжик привык уже. Потом глянула так… понимающе, и замахала руками. - Да зачем! Тебе ж самому… - Бери, бабка. Мне-то уж пораньше тебя помирать, до зимы живу. Бери… Она взяла денюжку, потом поймала его за рукав, когда он уже собрался уйти: - Ну-ка пойдем со мной, покормлю, чем есть. Помоешься, переночуешь… Вот так вот. Так жизнь повернется, что ахнешь. Воды горячей не было, но не беда же? Подумаешь, кастрюлю щербатую нагреть. Мяса на ужин нет? Мелочи какие. Гречки наварили, да хлебом закусили. Потом старуха принесла старый матрац, выкинула вещи бомжика, да покопавшись в древнем, ветхом шкафу, нашла вещи мужа… Одела, накормила, спать уложила. И все за тридцать рублей. Роскошь. А на утро опять – «жесть» ногой давленная, бутылки, сдал, деньги получил и… И домой! Сладкое, невероятное слово! К бабке. А та уж молчаливо на кухне возится, нехитрую еду готовит. Как мать прямо. Потом разговоры. Про то, как жили, про то, как помирать будем, про болячки и про молодость «Вот тогда я молодая была. На танцы пришла (смущенно посмеивается). Там-то меня Андрюшенька и заметил». Если бы не жизнь такая – мамой бы ее назвал. А вот вечером тем, у них праздник намечался – бабка должна была пенсию получить. Говорила – «Схожу уж маслица куплю, сметанки, мяска. Приготовлю. По-царски будет». А бомжик с утра пошел снова бутылки собирать. Очень старался, много собрал. Даже на бутылку вина хватило. Паршивого, дешевого, но вина. Домой пришел. Улыбался. А там… На кухне прямо, бабка лежала. И кровь кругом. И старый кухонный нож в крови. И квартира как после цунами. Деньги искали у старой. Позарились на пенсию старушки, всю жизнь на заводе проработавшей, ни гроша лишнего на смерть не заработавшей. Бомжик сначала покричал с горя, потом позвонил «куда следует». Потом сел у стеночки и бутылку всю и выпил. Плакал. Не потому, что так все сложилось – уж как судьба положила жить, а потому что мамой так и не назвал. А хотел. А потом менты приехали… drblack |
Странная любовь
Диана Горная Виктор Николаевич? Очень приятно. Лена. … Ну, что же Вы в дверях стоите… проходите… осторожно… свет отключился… во всей квартире… час назад… Что? Нет… не пробовала… Я свечи зажгла… Проходите… вот сюда… правее… Да садитесь же… что ж вы стоите… А я вас именно таким и представляла… Каким? Не знаю. Глаза у вас добрые… простить можете всё. А я вот не смогла. ВОВРЕМЯ не смогла… Вам чаю? Или… поужинать, может? Что? В самолёте? Ах, да… но может, всё же чаю? Ну, вот и хорошо… Зелёный будете? Да, Настюша спит уже… она всё о Вас спрашивала … конечно, конечно… идите прямо по коридору… А я пока чай заварю… Что Вы говорите? Да... спит, как ангелочек… Она и есть ангелочек… светлый мой ангелочек. Заботливая такая, чуткая… сердечко у неё золотое…как у матери… царство ей небесное… Да, Вы садитесь … чай пейте… остынет… Вот ждала вас…и… вся жизнь … перед глазами прямо… промелькнула… нет… не вся, конечно… а минуты… важные самые... Вы не бойтесь, я ни о чём таком просить не буду… Вы – отец.. я всё понимаю… на что я могу рассчитывать… не благодарите.. нет, я понимаю… я понимаю, что Вы искренне… Но… я ведь… я полюбила их… как родных, понимаете??? В сердце они у меня… и навсегда это… вот сколько суждено …навсегда… Вы … нет.. не говорите ничего, пожалуйста… мне сказать нужно… сейчас… Знаете, когда приехали они, Лерочка с Настюшей… Стояли тут в прихожей… жалкие такие… Я ж не знала ничего… я Его ждала… Он позвонил, что будет в Израиле на каком-то симпозиуме и заедет… Боялся, наверное, что если правду скажет… я не соглашусь… а как бы я не согласилась? КАК? Я смотрела на них… Это была наша вторая встреча… Шесть лет назад вот так же Саша привел Лерочку в наш с ним дом… я читала книгу у камина… а они вошли … Лерочка стояла, опираясь на косяк двери, сжимая руками круглый живот… Сашка поставил чемоданы на пол … «прости, что молчал… трусил. Люблю я её… так получилось…Лерочке, мол, пока жить негде… ты не переживай, мол… я всё тебе оставлю…» Я всё тебе оставлю… как будто что –то ещё могло иметь смысл… Больше я и не слышала ничего… я вдруг начала понимать, что случилось что-то страшное… непоправимое случилось… Я чувствовала лишь едкую, жгучую ненависть, внезапно вползающую в сердце... Ненависть! К этой жалкой тростиночке, пугливо поглядывающей на меня и к её нерождённому ещё ребёнку… ИХ ребёнку!!! Чем жальче и невиннее выглядела Она, тем сильнее жгла мою душу ненависть… Было бы легче, если бы на её месте была одна из Сашкиных практиканток или секретарш ... этих длинноногих перекрашенных блондинок! Но нет! Это хрупкое создание, вкрадывающееся в душу, захватывающее её без остатка! Она отняла у меня Его! Мы были… как сказать?... вот теми самыми половинками… которые становятся одним целым …и… и их уже нельзя разделить! Были… До того дня, как появилась ОНА! С рассветом я уехала… к подруге… а потом…Потом. Потом я долго училась жить без него. Сначала не хотела пытаться… потом … даже не знаю, зачем… сейчас всё таким смешным кажется… отомстить ему хотела, что ли. Мол, выживу и буду счастлива тебе назло! Рисовала себе нашу встречу, когда он вернётся, а я - такая успешная и счастливая, БЕЗ него… И я уехала.. сюда., в чужую, совсем чужую страну. Одна. По крупинкам себя собирала. И жизнь свою, новую, по крупинкам, заново. А тут … тут уж расслабиться не дадут… даже если и захочешь… не до слёз… не до жалости к себе... И закрутилась жизнь НОВАЯ! Закрутилась! Меня закрутила, а я её. Шесть лет. И вот, когда уже… когда подумалось, что и в 45 всё только начинается - звонок! Я слушала его голос и понимала – ничего не изменилось! Словно и не было этих лет! Мне так же сильно хочется этой встречи! Только вот теперь, теперь я не уверена, что смогу с гордо поднятой головой отказать ему. Я слушала не его, а сердце! Сердце стучало, как сумасшедшее… Он говорил что-то о командировке, о работе своей научной. Спрашивал, сможет ли остановиться у меня на пару дней… что-то обо мне спрашивал… А я плакала… от СЧАСТЬЯ плакала! Впервые за эти шесть немыслимо долгих, мучительных лет, впервые я чувствовала себя той, прежней, настоящей! Когда не было меня и не было его, когда были МЫ! Я собиралась и смотрела на часы… постоянно… а стрелки словно не двигались… я собиралась и смотрела на часы… снова и снова… и снова и снова повторяла себе зазубренные фразы… хотя знала, что как только он войдёт – всё забуду… всё прощу … Я стояла у двери, когда раздался звонок… Господи, каких же усилий мне стоило, чтобы не распахнуть дверь сразу!!! Я заставляла себя ждать. Так же долго, как он заставил ждать себя!! Чтобы он помучался там, перед закрытой дверью, которую он когда-то захлопнул передо мной в свою жизнь. Закрыл её на тысячи замков! Пусть подождёт! …Что я испытала тогда? Не знаю, как сказать… Всё возвращается? Она стояла передо мной снова… снова с виноватым взглядом… хрупкая и беззащитная… держала за руку трогательное существо с рыжим хвостом и веснушками… Она снова врывалась в мою жизнь. Но как-то по-другому… я чувствовала это… что по-другому… Я ещё не понимала, отчего… но… сердце тревожно защемило… и я испугалась: «Что с Сашей?!!» - прокричала… Она говорила что-то, а я не слышала. Выхватила из её тонких пальцев свёрнутое письмо и читала. Строчки разбегались перед глазами, тонули, всплывали и снова тонули, расплываясь голубыми вестниками беды! Он писал, что не смог приехать… что должен зарабатывать… что работает круглосуточно, чтобы накопить деньги на операцию… что только в Израиле делают такие… что она нужна срочно… …так как Лерочка смертельно больна… СМЕРТЕЛЬНО БОЛЬНА! Эти слова звучали как приговор. Приговор мне! У неё ещё был шанс выжить, а у меня не было шанса простить себя! Нет, я понимаю, конечно, что Лерочка заболела не из-за моей ненависти… не оттого, что я хотела, чтобы она исчезла из НАШЕЙ жизни, как страшный сон. Не оттого, что столько долгих, безумно долгих ночей молила об этом! Я не желала ей смерти, Бог свидетель! Но я понимала, что до последних своих дней… до последних… не вымолю прощения … и это страшное, удушливое чувство вины … оно не отпустит. Никогда! Я уложила их спать. И только тогда смогла закрыться в ванной и разрыдаться... Я вошла в комнату и долго смотрела на её бледное, измученное болезнью лицо, на губы, которых, казалось, уже коснулась смерть. На руки, прижимающие к себе худенькие плечики маленького, ничего не понимающего ещё рыжего создания… Я смотрела на них и чувствовала, что сердце моё… что …что оно не только болит… что не только вина в нём и жалость… что наполняется оно каким-то незнакомым чувством… ЛЮБВИ! Не той, что была к Саше. А другой и не было в моей жизни! Что детей у меня не будет - давно смирилась… А тут… не знаю… звучит это странно, наверное, вот.. почувствовала я вдруг… так сильно… так жгуче до боли почувствовала, что… словно Лерочка… словно она… словно дочь мне… А потом… потом… всё закрутилось… Врачи…обследования… Сашка присылал деньги… потом перестал… я звонила на домашний… на мобильный… Я не могла поверить! Второй раз в жизни я не могла поверить, что он ПРЕДАЛ меня! Нас предал - НАС с Лерочкой и Настюшей!!! Оплачивать больницу я уже не могла – все сбережения кончились, а лечение требовалось срочно… и операция очередная срочно… Я вернулась домой , а Лерочка чемодан складывает … «Домой поеду…говорит… к мужу бывшему… чтоб Настюшенька по детдомам не скиталась… И только тогда рассказала мне, что Настенька – Ваша дочь… Я ведь думала, что она Сашина… Я ведь ничего не знала… Ничего! Так, о чём это я… А! Вот и говорит она, что дочку должна к отцу успеть отвезти. Не отпустила я её…. Знаете, она не позволяла мне дом продавать… всё спорила… Но разве же нужен мне был тот дом! Всё, что ещё недавно имело какой-то смысл, за что цеплялась, чтобы выжить, чем любовалась и гордилась, чтобы найти смысл – всё ЭТО в один миг стало ненужным. Вернее, наконец, обрело смысл единственный и настоящий! Это поможет сейчас продлить Лерочке жизнь! Вырвать её из этих… цепких когтей… Не отдать! Удержать! Облегчить! Я продала дом. Операции, лечение, альтернативная медицина… я отвоёвывала у смерти каждый день… и молилась о Чуде… Сняла вот эту квартиру с видом на море… чтоб Лерочку к окошку вечерами подводить… Закат такой красивый здесь … Она смотреть любила. Сядет у окна. Ладони прислонит к стеклу. И о вас говорит. Она много рассказывала о Вас… особенно в последние дни…. Любила она Вас… не Сашку моего, а Вас… У них ведь всё случайно случилось… Надо же: «случайно случилось»! А она в глаза Вам смотреть не могла! И Сашка мой запутался… Лерочка рассказала… уже перед смертью самой… что он… что Сашка… тогда…ну, когда обнаружил, что я уехала…представляете… говорит, «выхожу, а он в прихожей стоит и в руках шарф Ваш держит… и потерянный такой... словно себя потерял…» …Вот такая странная история … Все мы страдали… Все мы любили… Странной какой-то любовью… Хотя… А может ли быть Любовь странной? Она либо есть, либо нет её… Вы знаете… вот не стало Лерочки… уже три месяца… а я всё домой спешу… ночами всё прислушиваюсь к стонам… мне кажется что я… что всё ещё слышу их… Я часто хожу возле больницы, смотрю на окна палаты, где она лежала… и …я … я постоянно мучаюсь мыслью, что давно не была у неё, что Она ждёт меня там среди этих едко- жёлтых больничных огней, в которые превратилось для неё солнце. И для меня. Навсегда. И я так сильно чувствую, всем сердцем чувствую, что она там, что мне нужно лишь забрать её домой… снова забрать!!! …А вечерами… я уложу Настюшу и… сажусь у этого окна… прикладываю так же, как Лерочка, ладони… к стеклу… и разговариваю с ней… разговариваю…разговариваю… А про Сашу… я совсем недавно узнала… что полгода, как нет его уже… а я ведь так винила его… не могла простить этого предательства… первое простила… а этого не могла… а оказывается… он ведь потерял работу… хватался за любые подработки… не спал сутками… он… он…разбился …он… от машины ничего не… его и… простите… спасибо! Нет… нет… ничего не нужно… сейчас пройдёт… Вы простите меня, что я Вам ничего не сообщила… Я как узнала, что Вы адрес мой разыскали… я так испугалась… испугалась, что Вы… отберёте у меня Настеньку! … Знаете… она … всё спрашивает меня «А ты поедешь с нами? А… а ты…» Простите… Я знаю, что не имела права… что должна была… она ведь дочь ваша… но и мне она… мне… понимаете… Я бы удочерила её, я бы всё для неё сделала… я… Простите, я всё глупости говорю.. это всё от… отчаяния… нет.. не надо … не надо… всё в порядке… всё хорошо. Я … …А я приезжать буду, можно? А летом Вы к нам? Знаете, сколько у нас мест красивых… И море! Я знала… Вы добрый человек… спасибо Вам… спасибо! Что Вы говорите? Не поняла.. А… да конечно… конечно… А когда самолёт? Что же так быстро… время пролетело… надо же… Настюша спит ведь ещё… жалко будить… а может останетесь ещё … билеты поменяем?! А! Ну тогда… конечно… конечно… Девочка моя! Настюша проснулась! А это папа Витя! Ну что ты? … Что ты, ангелочек мой, не бойся… это же папа твой… Да, конечно, моя родная, я всё собрала… и Талечку к тебе в сумочку положила... Что, родная? Приеду! Конечно! Очень скоро! Очень! Золотце моё! Золотце… |
Турист кот МурзикСербский
Котенок Мурзик всех радовал. Веселый и игривый, он азартно бросался за бумажным шариком или гонялся за веревочкой, а за ногами охотился, нападая из-под кресла и подпрыгивая боком. Он прятался в тапочке, засунув туда голову так усердно, что мог там уснуть. Достаточно было показать ему руку, чтобы он бросался в бой. А потом, наигравшись, Мурзик затихал на диване кверху пузом. Поев сметаны, забрызгивался весь, до белых капель на загривке – и все смеялись, вытирая его салфеткой. Котенок вырос, оставаясь мелким и невероятно шустрым. Трехцветный, с хитрыми глазами жулика, он быстро освоился во дворе, подружился (по рекомендации Хозяина) со злющей овчаркой Диной, играл с ней и приходил в дом совершенно мокрый от собачей ласки. За пару уроков Мурзик понял, что на голубей охотиться нельзя, переключился на мышей, однако быстро всех их в доме извел. Вот тут от безделья у него и начались неприятности. Мурзик вздумал шкодить на кухонном столе – там всегда чего-нибудь лежало. Хоть кусочек хлеба, хоть огурец. Кот не голодал, нет. И украденную со стола еду мог принести Хозяину, чем вводил его сначала в недоумение, а потом в ярость. Мурзик этого возмущения не понимал, хотя его критиковали мордой об стол и пугали веником. Голубей нельзя, утят нельзя, собака ухо терзать не дает, мыши кончились – что же делать?! А кухонный стол никто не охраняет. Хоть редиску, но можно утянуть, чтобы потом погонять по полу. Педагогические приемы репрессивного характера не работали, поэтому Хозяин принял решение о выселении Мурзика. Невзирая на детские крики о снисхождении, Хозяин безжалостно закинул кота в кабину старенького автокрана «Зил-130», и повез в ссылку - на стройку, где работал крановщиком. Там он выпустил Мурзика в кусты, похлопал вслед, плюнул, и принялся за работу. День прошел в хлопотах. Вечером, вернувшись домой, Хозяин торопливо помылся, переоделся, и с Хозяйкой убыл на банкет к соседям. На следующий день с утра Хозяин болел, валялся на диване, попивая молоко. Лишь после полудня он вышел на крыльцо покурить. Сфокусировал зрение, он пять минут удивленно разглядывал кота, спящего на капоте автокрана. - Доча, - позвал Хозяин, - А что это на машине спит? - Так это Мурзик! – ответила дочка невозмутимо, - Котик наш! Кися, кися! И с котом подмышкой убежала в дом. - Как это?! - сказал Хозяин в пустоту, - Дочка сегодня с Мурзиком, а где тот Мурзик, что вчера?! Хмыкнув, Хозяин не стал мучить себя догадками – следовало заняться текущим ремонтом автомобиля. Хозяин не долго удивлялся чудесному возвращению кота – вредная привычка Мурзика никуда не делась, а Макаренко в семье не было. Поэтому через неделю кот опять поехал на стройку в кабине автокрана. Дети плакали вслед, Хозяйка смотрела в сторону, но молчала. На следующее утро, увидев Мурзика во дворе, Хозяин даже не удивился. - Кот идет по следу! – догадался Хозяин, - Надо отвезти его в другое место! И отвез. И кот снова вернулся. Стало настолько интересно, что Хозяин решился на следственный эксперимент – он выставил наблюдателя с приказом проследить отъезжающий со стройки автокран. И загадка была разгадана – никуда кот не шел по следу. Он просто запрыгивал на платформу крана, и прятался там, пока Хозяин собирался уезжать. Хозяин восхитился. Однако цирковое искусство не спасло бы кота от изгнания, если бы он не начал ловить крыс. Когда Мурзик после ночной охоты притащил из голубятни первую задушенную крысу, он сразу получил помилование и амнистию. А также награду - Хозяин похвалил, наглаживая спинку. - Кота накормить! – приказал Хозяин строго, собираясь на работу, - И научитесь, наконец, дверь на кухню закрывать! |
СЕДЬМОЙ ПОМИДОРСергей Елисеев
Вот и весна! Ярко сияет солнце. Оно уже совсем теплое, растопило снег и обнажило землю. Выбирая места почище и посуше, я иду по родной улице на рынок, обходя подарки оставленные с зимы бобиками и тузиками. Душа моя поет. Райский день… Именины сердца… На рынке я куплю два килограмма картошки (поручение жены). Та картошка, что мы припасли с осени, давно уже съедена. А человек так устроен, что ему нужно ежедневное питание. Рынок совсем недалеко от моего дома. Пять минут ходьбы, или того меньше. Еще на подступах я вижу длиннющую очередь. Подхожу и навожу справки. Помидоры!!! На мгновение я задумываюсь. Картошка не убежит, ее на каждом углу купить можно. А вот помидоры в конце марта – большая редкость. Это витамин! Кто последний? Я за вами! Устраиваюсь за какой-то тёткой в клетчатом пальто и синей вязаной шапке. Одежду надо запомнить. Стоять предстоит долго, я буду отходить, и надо точно знать, к кому возвращаться. Я не могу, как большинство моих сограждан, терпеливо стоять в очереди. Мне кажется, что при этом жизнь моя медленно и безвозвратно стекает в песок. Поэтому я отхожу. Прогуливаюсь по пустой базарной площади, рассматриваю витрину газетного киоска. Газеты я не покупаю. Напрасная трата денег. Везде одно и то же – задавленные капиталом рабочие Запада борются за свои права. Советский народ под руководством коммунистической партии готов к новым трудовым подвигам. Я возвращаюсь в очередь. - Вас тут не стояло! – решительно заявляет мне гражданин из очереди. Какой-то весь рыжий, щека дергается и один глаз постоянно подмигивает, как будто на выпивку приглашает. - Еще как стоял! – утверждаю я и обращаюсь к женщине в клетчатом пальто. – Маманя, будьте добры, подтвердите, что я занимал за вами. - Да-да, он занимал за мной, - говорит женщина. – Вот только отходил куда-то. Я уверенно становлюсь в очередь. Но, видно, мало я погулял. Стоять ещё часа полтора-два. Разглядываю соседей спереди и сзади. Интересуюсь откуда столь экзотический овощ в нашем городе. - А Бог его знает, - отвечает рыжий. – Из Болгарии, наверное. Наш верный друг и теплая страна. - А там что, помидоры в марте растут? - В теплицах всё растет. Тепличные, наверное. - А может, и нам теплицы устроить? С помидорами будем. С огурчиками свежими. А? - Вот ты и устраивай, - советует мне рыжий. – Обратись на счёт помидоров в правительство, а меня оставь в покое. – Он дернул щекой, подмигнул глазом и отвернулся… Конец приходит всему, в том числе и стоянию в очереди. Чем ближе мы к ящикам с заветными помидорами, тем беспокойнее мы становимся. Дело в том, что помидоры весьма разнородные. В одних ящиках вполне нормальные крупные, красные, крепкие плоды. Но попадаются ящики, в которых помидоры какие-то подмятые и на вид не очень-то аппетитные. Каждому хочется помидоров получше, и мы ревниво поглядываем друг на друга. - Девушка, мне, пожалуйста, из другого ящика, - просит дождавшийся очередник. - А эти я куда дену? Домой себе возьму? - Но вы хотя бы добавляли из другого ящика. - Нечего меня учить. Вот встанешь за прилавок, тогда и командовать будешь. Не задерживай очередь. - Что там случилось? – интересуется рыжий. - Да вот тут товарищ один закопался, - объясняет продавщица. – Отбирает себе получше. - На каком основании? Чтобы нам гнильё оставить? Пусть берет, что дают и отчаливает! - Но ведь вы тоже будете выбирать! – не сдается очередник. – Зачем мне плохие помидоры! - А нам зачем? Недовольная очередь шикает на привередливого товарища, и он уходит, что-то бормоча себе под нос. Вот и мой черед настал. Я смотрю в голубые, как воды Атлантики, глаза продавщицы. Я улыбаюсь. Я читал в книге Карнеги, знатока по установлению межличностных отношений, что улыбка располагает собеседника. Мне кажется, что продавщица улыбается мне в ответ. По крайней мере, внутренне. - Мне самых хороших, - заявляю я, свято веруя в неотразимость своей улыбки и методики Карнеги. - Будет сделано, - отвечает продавщица и с готовностью наклоняется к ящику. Через полминуты она распрямляется и кладёт на весы пакет. Я расплачиваюсь и с праздничным настроением направляюсь домой. Картошки я не купил, но порадую жену и детей свежим овощем. Дома высыпаю содержимое пакета в тазик. - Не ругайся, жена! Без витаминов тоже нельзя. Жена озабоченно разглядывает рыжевато-бурую массу. - Слушай, а ты когда домой шел, не падал? - Разве я пьяный? - Погляди, помидоры-то раздавленные. Я гляжу. В самом деле, шесть раздавленных помидоров. И один, седьмой, хороший. Красный, крепкий, налитой. - Не расстраивайся! – говорит жена. – Придумаем что-нибудь. Я их в щи брошу. - Какие щи!? Я свежие покупал! Я сваливаю (или сливаю?) рыжую массу обратно в пакет. Ух, как я зол! А когда я зол – я очень решителен. Энергичным шагом я возвращаюсь на рынок, дабы идти тут недалеко. Смело вклиниваюсь в голову очереди. Кто-то сзади строго трогает меня за плечо. - Вас тут не стояло! - Да, вы правы. Но мне продавщица гнилья подсунула. Разобраться надо. - Девушка! – обращаюсь я к продавщице в самых вежливых тонах, как на приёме у английской королевы. – Вы мне дали не очень хорошие помидоры. Замените, пожалуйста! Девушка смотрит на меня невидящими и, как мне сейчас кажется, не совсем трезвыми глазами. - Откуда ты взялся? - Попрошу мне не тыкать. Я Вас на вы называю, хоть я и постарше. Я высыпаю содержимое пакета на прилавок. - Смотрите, что Вы мне дали. Она смотрит. - Где ты этого гнилья набрал? - Ты же сама дала – (перехожу я на «ты»). - Да я тебя впервые вижу. - Как впервые! Я тут два часа стоял. Передо мной женщина была. Пальто в клетку. Давай по-хорошему – забирай свои помидоры, отдавай мои деньги. - Ты что, пьяный? - Сама ты пьяная! Терпение мое кончилась… Я шлепаю кулаком по рыжей массе. Брызги вразлёт. Неторопливо и с чувством достоинства удаляюсь от прилавка. - Ах ты сволочь! – слышу я вслед. И в тот же момент что-то мягкое бьет меня сзади по затылку. Что-то липкое течет по шее и стекает за воротник. «Седьмой! – успеваю подумать я. – До чего же метко стреляет!» Не оборачиваясь, я подхожу к газетному киоску. - Мне газетку, пожалуйста! - Вам какую? - А какую меньше всего берут? - «Правду», конечно. - Мне две «Правды». Одной я, пожалуй, не утрусь… Отхожу от киоска. Не спеша отрываю куски газеты, вытираюсь и бросаю их под ноги. Ярко сияет солнце. Райский день. Именины сердца… Потом еще была весна. Потом еще и еще… Страну захватывали экономические реформы, одна интереснее другой. Они еще не кончились, они продолжаются… Я по-прежнему прихожу на эту рыночную площадь. Газетный киоск стоИт всё там же. Но газет с отчетами о достижениях в народном хозяйстве тут нет. Вместо них смотрят с витрины добры молодцы с надутой мускулатурой, и голые девицы с тряпочкой на библейском месте. Прилавки завалены овощами и фруктами. Огурцы и помидоры. Яблоки и груши. Есть бананы, киви, грейпфруты и даже ананасы. Есть всё и в любое время года. В очереди стоять не надо. Надо только платить деньги. Денег, правда, нет, но, Бог даст, когда-нибудь будут… |
Котёнок
Негорюй Маленький черный котенок, со смешной мордочкой и похожим на карандашный огрызок хвостом, тронул Серегин сандалий. Мальчик, недовольно оторвавшись от книги, посмотрел на пришельца. Котёнок вытаращился на него удивленными глазами-пуговками. Машинально Серега протянул руку и сильно пригладил топорщащуюся шерстку на спинке, с удовольствием почувствовав спружинившее под его ладонью маленькое тельце. Котенок тихо мяукнул, на мгновение показав Сергею розовый язык и маленькие острые клыки, потом смешно поднял лапу и снова дотронулся до сандалия, словно приглашая поиграть. Вздохнув, Серега отложил книгу, взял котенка на руки и пошел с ним по дорожке между больших тополей. Котенок уютно устроился на сгибе локтя и тихо урчал от удовольствия, словно маленьким моторчиком, тыкаясь розовым носом в грудь. Что с Серегой случилось потом, он и сам не мог толком понять. Может, ему просто понравилась власть над маленькой жизнью, доверишевшейся ему? Дрожа от страха и любопытства, он схватил котенка рукой и, размахнувшись, швырнул его об изрытый глубокими бороздами ствол дерева. Ударившись, котенок рухнул черным комком на асфальт и затих. Мальчик присел рядом на корточки, с любопытством глядя на скорчившееся маленькое тельце. ************************************************** ************************* * - Ахххах..., - выплюнул Серега изо рта кровавый комок с осколками зубов. Бородачи, обступившие его, засмеялись. Один из них ткнул стоящего на четвереньках Сергея носком ботинка в бок. - Мммм…, - простонал Серега, завалившись в пыль, потянулся, пытаясь подняться. Удар в живот пересек дыхание и заставил тело свернуться в комок, прижимая колени и руки к животу. Бородачи снова засмеялись, с любопытством глазея на корчащееся тело. ************************************************** ************************* * Лапы у котенка вдруг вздрогнули, и он открыл глаза. Перевернулся на живот и, неуверенно покачиваясь, встал. Прихрамывая, как-то наискось, боком, попытался убежать, но, не удержавшись, ткнулся мордочкой в асфальт. Серега ухмыльнулся и снова взял теплый комочек в руку. ************************************************** ************************* * На скрюченное на земле тело обрушился град ударов двух карагачевых палок. Боль была такой сильной, что Сергей не выдержал и стал кричать, вложив в низкий звериный крик клочки рвущейся из тела души. Потом пришло забытье. ************************************************** ************************* * Котенок висел на ветке со связанными передними лапы. Тельце изгибалось. Вытянутыми задними лапками котёнок пытался достать до земли в добром полуметре от него. Голова обессилено свисала набок. Сил пищать уже не было. В немом крике растягивались черные окровавленные губы. Сергей в очередной раз поднял прут и стеганул по извивающему телу. ************************************************** ************************* * Бить лежащего палками было неудобно, и бородачи привязали его к задранной вверх оглобле на здоровенной арбе, стоявшей посреди двора. Сергей очнулся от жгучей боли в истерзанном теле и вытянутых вверх руках. Поднял окровавленное, распухшее лицо и взглянул на стоящих перед ним людей. Один из них направился к Сергею, на ходу вытаскивая из-за пояса нож. Сергей закрыл глаза, пытаясь задавить в себе рвущийся крик: - Неееееееееет… В плече родилась резкая боль. Человек сделал шаг назад, кидая окровавленный лоскут кожи командиру. Тот расправил его и, радостно улыбаясь, показал Сергею. А что показывать? Сергей и так знал, что именно в этом месте у него была наколка: синеватая сова с красным флагом и два слова: «Никогда не сдавайся!». Снова удары и боль, постепенно тупеющая, переходящая во мрак, и забытье. ************************************************** ************************* * Сергей вытащил лапы котенка из петли и расправил окрававленный комочек на ладони. Котенок лежал с полуприкрытыми глазами и часто дышал. На боках кроме ссадин виднелись шишки от сломанных ребер. - Сережа! - позвал мамин голос. - Иди обедать! Сергей воровато оглянулся, подбежал к туалету и забросил котенка на плоскую крышу. - Иду, мамочка! - вприпрыжку побежал по дорожке к дому. ************************************************** ************************* * Маленькие девочки вынесли и расставили на низком помосте в тени деревьев пиалы, чайник и большую тарелку со стопкой свежеиспеченных лепешек. Бородачи уселись в тени, положив автоматы на колени. ************************************************** ************************* * Вприпрыжку прибежал Серега обратно. Приставил к стене лестницу и, быстро мелькая ногами в сандалиях, взлетел на крышу. Черный комочек, облепленный здоровенными, синевато - зелеными мухами, лежал на раскаленной крыше. Серега зачарованно наблюдал, как одна из них деловито бежит по окровавленной шерсти, тыкаясь хоботком в сгустки крови. Взмахнул рукой, сгоняя недовольно зажужжавший рой. В скрюченном тельце не было и капли жизни. Мальчик взял его в руку поразившись одеревенелости час назад еще сильного и упругого, полного жизни тела. В душу вошло тревожное чувство. Посмотрел на оскаленную мордочку. Шерсть вокруг глаз была сваляной и казалась мокрой. - Плакал! Он плакал..., - ошарашено подумал Сергей, – Ему было больно…. Котенок выпал из руки и глухо ударился о шифер крыши. Чувство неотвратимости сделанного засело занозой в сердце. Засосало под ложечкой. Почему - то захотелось заплакать. Но, упрямо наклонив голову и сжав губы, мальчик отогнал это чувство. Еще раз взял котенка и, размахнувшись, забросил его через забор в бурьян растущий на соседнем участке…. ************************************************** ************************* * Один глаз свисал из пустой глазницы, влажно касаясь щеки. Вторым глазом сквозь кровавый туман Сергей видел, как спокойно и неторопливо бородачи пьют чай из пиал, переговариваются между собой, не замечая висящего перед ними тела. К горлу подкатил комок. Сергей заплакал. Твердые пальцы ухватились за подбородок, задрали голову вверх, натянув горло до отказа. Холодная сталь коснулась напряженной, дрожащей кожи. Скосив уцелевший глаз вниз, Сергей посмотрел на мучителя. Тот улыбнулся, демонстрируя желтые зубы. В этот момент голова духа лопнула, обдав лицо Сергея кровавыми сгустками серовато-желтого мозга. Сергей закричал. ************************************************** ************************* * Разворотив стену, с грохотом, в облаке глиняной пыли во двор въехала БМП. Со стен дувала прыгали до боли знакомые фигуры в песчаного цвета форме. На ходу забрасывая за спину снайперскую винтовку, к Сергею подлетел боец и полоснул по веревке ножом. Тело тяжело упало в пыль. Бойцы выбивали двери в доме, врывались в окна. - Отставить огонь! – закричал лейтенант, присаживаясь на корточки около Сережи, которого уже осторожно перенесли на расстеленный кусок брезента, и фельдшер обрабатывал раны. Из дома вывели девочек и старика. Они испуганно жались к глинобитной стене, наблюдая, как бойцы стаскивали на середину двора трупы боевиков и трофейное оружие. Подвели раненого бородоча. Дух пытался что-то сказать, но лейтенант, вскочив на ноги, полоснул его по горлу ножом. Короткий всасывающий звук перерезанным горлом, и труп упал, заливая землю черной кровью. - Суки! - вдруг закричал боец и повел стволом в сторону старика и девочек. Те упали на колени, заголосили в унисон, моля о пощаде. На солдата навалились и отобрали автомат. Он обмяк в руках друзей и заплакал. Сережа очнулся обвел глазом знакомые лица. - Я не буду! – шептали потрескавшиеся губы. Лейтенант сел рядом, взял его опухшую, посиневшую руку в свою: - Все, Сережа ! Все тезка ! Все кончилось. - Я не буду ! Я не буду больше ! -уже истошно закричал Сергей, вырываясь из рук друзей, - Прости меня !!!! Прости меня, пожалуйста…... |
Не умирай
Андрей Днепровский-Безбашенный (чужая "боль") Яркие лучи солнца нежно ласкали российскую столицу, заливая своим теплом её дома и проспекты. Они проникали везде и всюду, тёплые солнечные лучики заглядывали во все уголки, своим ласковым светом озаряя простую человеческую жизнь. Заглядывали они и в больничное окно, и, наткнувшись там на кремлёвскую чистоту рассыпались маленькими бриллиантами в разных направлениях по всей больничной палате, делая своим присутствием атмосферу этого учреждения более жизнерадостной и непринуждённой. Окно в больничной палате было большое с широким деревянным подоконником, на котором стояла ваза с цветами. Одноместная палата, с единственной кроватью у того самого подоконника, на котором благоухали цветы, находилась на самом верхнем этаже больничного комплекса в отделении реанимации под номером 7. Она пустовала не долго… Двери палаты медленно открылись, занавески на окне, влекомые ворвавшимся порывом ветра вытянулись, форточка громко хлопнула, а девушка, которую на каталке ввозили в палату - вздрогнула. - Всё будет нормально, всё будет хо-ро-шо… - успокаивал её молодой врач, на что девушка едва улыбнулась уголками губ, где-то в глубине души надеясь, что всё и на самом деле будет хорошо. Девушку бережно переложили на кровать и оставили наедине со своими мыслями, потом её огромные голубые глаза закрылись, и она уснула, ощущая те самые лучики тепла, которые рассыпались бриллиантовыми брызгами. Она спала и чувствовала, как тело потихоньку приходит в себя и каждая клеточка её организма начинает снова чувствовать жизнь. Её сон был прерывистый и разнообразный. Сначала ей снилась Москва, которая при царях горела столько раз, и ущерб от этого был такой, что все завоеватели, что её завоевывали, не нанесли ей даже десятую часть от этого ущерба…. Потом её сонные мысли переключились на то, как она сюда попала… А попала она сюда из-за несчастной любви. Когда начинается роман, самые трудные отношения складываются обычно не с тем, с кем ты его завязываешь, а с тем, кого ты оставляешь… Правда, этот роман с его трудными отношениями сначала её как-то вовсе и не касался. За то он коснулся её соседа этажом выше, у которого как раз и случился такой роман, правда, с совершенно с другой женщиной. Ооооооо! Несчастная любовь…! От которой сосед уже было решился выброситься из окна… Он отошел подальше, ррррррразогнался, вскочил на подоконник…. Но тут к своему ужасу внизу увидал девушку с сердечной нежностью гладившую маленького котёнка. Так, решительно передумав прыгать, сосед попытался застыть на месте, но было уже маленечко поздновато, так как его равновесие уже было потеряно, и он как кот на излёте стал хвататься руками за воздух, но толку с этого не было, тогда он изловчился и вывернулся, зацепившись за цветочный горшок с мексиканским кактусом. И если бы не этот горшок с кактусом, то сосед бы упал и возможно разбился. А так, этого маленького зацепа ему хватило, что бы перехватиться за открытую раму окна и спастись, но вот беда, вместо соседа вниз свалился горшок с кактусом…. и прямо на голову девушке и котёнку. Так чужая несчастная любовь напрямую коснулась девушки, знавшей о ней только по книгам и телевизионным сериалам. Коснулась она её не просто так, а конкретно, в виде тяжелой черепно-мозговой травмы. Маленький котёнок трагически погиб на месте, а девушку с голубыми глазами и длиннющими ресницами впереди ждала: скорая, операционная и реанимация с большим окном, белыми занавесками и широким подоконником. Девушка по имени Ася снова вздрогнула и стала медленно открывать глаза. Её зрение сначала сфокусировалось на вазе с цветами, потом она перевела взгляд в окно и туда выше на облака и на небо. Где-то там, в ещё затуманенном сознании она понимала, насколько глупо и нелепо с ней обернулась судьба, но сделать ничего не могла, так как всё получилось так, как получилось, и всю "боль" чужой любви, она в буквальном смысле мужественно приняла на себя… Да. Сегодняшний день в операционной выдался тяжелым. Операция длилась долго и была из разряда – вон. Но помогло чудо и умение молодого хирурга. А сосед, а что сосед? Сосед в это время парился и потел, нет, не в бане – а в милиции, за неумышленное нанесение особо тяжких ему корячился срок, и на душе у него от всего этого было хреново и как-то уж совсем не до любви… Бедная Ася уже несколько дней прибывала в этой палате, но её здоровье пока не улучшалось. Она периодически впадала в забытье, а когда выходила из этого состояния, смотрела в окно и думала о разном. Она боролась с депрессией и думала – Почему люди совсем не иногда напиваются как свиньи, пытаясь таким образом приукрасить действительность, которая и без того прекрасна…. А ещё Ася любила мечтать, глядя на звёзды, она уже стала готовить себя к мысли, что когда умрёт, то обязательно будет помогать людям из космоса… Её лечащий врач тоже думал… Он приложил не мало усилия для спасения её жизни и думал, что если же она умрёт, то с её стороны это будет простое свинство…. Этими мыслями он двигал человечество вперёд, пытаясь таким образом стремиться к счастью. Когда Ася открывала глаза, первым её взгляду представал белый больничный потолок со швами от плит перекрытия, потом она смотрела в окно и проникала в мир здоровых людей, листочков, ветра, дождя, уличного фонаря, разных звуков и запахов, доносившихся из открытой форточки, облаков и солнышка, которое заглядывало к ней и ласкало её своими нежными лучиками. А тот кусочек неба, который видела девушка, был не простой, как раз по нему, по этому маленькому кусочку проходила воздушная трасса и Ася подолгу рассматривала летящие самолёты, которые оставляли после себя белые полосы. - Вот, летят на них разные люди и ни о чем таком не задумываются, а я здесь лежу, и то ли буду жить, то ли нет…. А если не буду, то превращусь в звёздочку и стану смотреть на землю сверху… Потом девушка вдруг отвлеклась и загадала себе желание… - Если же хоть один самолёт покачает мне крылышками, то я обязательно выздоровею, с этими мыслями она и заснула. Возможно, что самое прекрасное на свете появилось из-за любви человека к самому себе. Может быть, так оно и есть.… Но любовь, это такая штука, благодаря которой человек иногда любит не только самого себя, но и другого…. (Нельзя это понимать в буквальном смысле). Так молодой, холостой и ещё незарегистрированный врач стал замечать за собой, что он потихонечку начинает влюбляться, настолько красивая была девушка Ася даже после операции. Он много времени проводил с Асей, всей душою желая, что бы она выздоровела. На завтра был самый кризисный день после операции, самый тяжелый, пережив который шансы на выздоровление у больной, резко бы увеличились. Доктор сидел у Асиного изголовья, мерил давление, смотрел на экраны мониторов и думал ещё и ещё раз о том, как ему быть и как сделать так, что бы больная - не умерла и не превратилась в звёздочку… Девушка ещё спала, когда в окно заглянуло летнее солнышко и стало щекотать своими лучиками её длинные реснички, она открыла глаза и увидела мир! Оооооо…! Это была такая малость и это было так здорово…. Это было такое счастье, просто открыть глаза из тёмного забытья и вновь вырваться к жизни… Нам, здоровым – этого не понять…. Никогда не понять, это когда человек цепляется за жизнь, как за соломинку… Вот он, мир жизни, со всеми своими цветочками, лучиками и листочками и ещё – самолётами… девушка провожала глазами улетающий самолёт, и вдруг её губы прошептали… - Если он завтра помашет мне крылышками, то я не умру, я обязательно выживу… - Кто помашет? – переспросил врач, не отрываясь от монитора. - Самолёт… - чуть улыбнувшись, прошептала девушка. Врач оторвался от экрана и стал пристально разглядывать самолёт, очевидно представляя себе, как он будет махать крыльями…? - Помашет, завтра он тебе обязательно покачает крылышками, я тебе обещаю, Асенька, только не умирай, пожалуйста… Ты меня слышишь – не умирай! - Ладно, я попробую… не умереть… - снова прошептала девушка. - Уж ты постарайся милая… По телефону врач в ординаторской набирал 09. - Справочная слушает – женским голосом на том конце провода бодро отозвалась справочная. - Дайте мне, пожалуйста, телефон… этой, как её… службы, которая управляет самолётами! – нервно барабанил врач пальцами по столу. - Записывайте номер телефона центральной авиа диспетчерской… От волнения, судорожно попадая пальцами в телефонный диск, врач набирал записанный номер. - Центральная диспетчерская служба вас внимательно слушает… С кем вас соединить? – послышалось в трубке. - С главным диспетчером… - Вы знаете, главный диспетчер сейчас занят и освободится не ранее, чем через пол часа, если же вы не по срочному вопросу. У нас за длинную антенну зацепилась тучка, и главный диспетчер сейчас её отцепляет – не то вправду, не то в шутку произнесла девушка из диспетчерской. А главный диспетчер не шутил, шутить ему не позволяла его работа, он сейчас во всю раскачивал руками антенну, пытаясь отцепить маленькую и ещё совсем не опытную тучку, которая зацепилась за острый шпиль своим краешком. Главный диспетчер был добрый и хороший человек, он мог бы завернуть на тучку матом или же просто расстрелять её реагентом, но он этого не сделал, он всего лишь пытался её потихонечку отцепить. И вот маленькая тучка наконец отцепилась и диспетчер отправился на своё рабочее место. - Дрынь, дрынь! – зазвонил телефон на его рабочем столе. - Василий Семёнович, я сейчас вас соединю с реанимационным отделением центральной больницы, там какой-то врач срочно хочет с вами поговорить по очень важному и неотложному делу – вежливо ему промурлыкала секретарша. Какое то время на линии играла приятная музыка на мотив мелодии – "Первым делом, первым делом самолёты, ну а девушки, а девушки потом…" – что врача слегка разозлило и деморализовало. Потом музыка играть перестала, и в трубке послышался шум взлетающего самолёта… - Аллёу! Главный диспетчер Иванов Василий Семёнович вас слушает! – наконец-то услышал доктор. - Здравствуйте Василий Семёнович, с вами говорит врач из реанимации центральной больницы. У меня к вам большая просьба, от которой зависит жизнь человека. - Конечно же, конечно же, я попытаюсь вам помочь, если же это так серьёзно и будет в моих силах… - Это очень серьёзно, отнеситесь, пожалуйста, к этому без иронии… - Так, что собственно нужно…? - Нужно, что бы самолёты, пролетающие завтра над нашей больницей, обязательно качали крылышками… - Извините – удивился главный диспетчер. - А для чего это нужно и какая связь между покачиванием крыльев и спасением жизни…? И правда ли, что вы из реанимации, а не из психиатрии, и что вы врач, а не больной…? - Знаете что, попадёте ко мне на операционный стол и тогда сами во всём убедитесь – вдруг неожиданно сорвался доктор. Во время разговора диспетчер встал и подошел к окну кормить голубей… - Уси, уси, куси пуси, цыпа, цыпа – подзывал он пернатых, с которыми в отличие от самолёта никогда не случается помпаж – то есть плоский штопор. - Это вы мне уси, куси…? – переспросил его доктор. - Ой, нет, извините меня, пожалуйста, это не вам, это я голубей приманиваю. - Так как на счёт крылышек…? – переспросил доктор. - Вы мне наконец-то можете толком объяснить, для чего это вам нужно…? - Популярно объясняю…. В моём отделение лежит тяжело больная девушка и видит в окошко кусочек неба и трассу, по которой летят самолёты, а завтра у неё такой день, от которого зависит, будет она дальше жить или же не будет! - Я всё понимаю, но при чем здесь самолёты…? – в который раз удивился главный диспетчер. - А самолёты к этому имеют самое прямое отношение, так как девушка решила, если же хоть один из них покачает ей крылышками, то она не умрёт!!! – стукнул врач кулаком по столу. - Господи, и это надо, какие тонкости там у вас в медицине… - опять удивился главный диспетчер. - Ну, что ж, раз надо, так надо, это же не самолёт сажать, а всего лишь покачать крылышками, тем более, что самолёту это ровным счетом ничего не стоит. Завтра они целый день будут качать крыльями! Я лично отдам такое указание! – весело заверил врача главный диспетчер. - Спасибо вам, Василий Семёнович. От всей души огромнейшее человеческое спа-си-бо! И если же не дай бог вы к нам попадёте, то я всё сделаю по высшему… - Тьфу, тьфу, тьфу, тьфу – постучал по столу главный диспетчер. - Не дай Бог! Как говорится, уж лучше вы к нам… - Да, скажите, пожалуйста, а если бы она захотела, что бы к ней приехал, например, президент, как вы решали такую проблему…? - Я бы конечно попробовал её решить, но это было бы уже сложнее… А завтра был новый день…! - Всем бортам, а коридоре "запад" с пятой по седьмую минуту полёта покачивать крыльями для проверки устойчивости на курсе! – летел в воздухе голос главного авиадиспетчера. И самолёты уходящие от Москвы ими покачивали. Правда, говорят, что один из них потом разбился – это был ТУ-154. Но он разбился совершенно по другой причине. В их салонах раздавались голоса командиров – Уважаемые пассажиры, сейчас наш самолёт выполнит фигуру малого пилотажа покачивание крыльями, не волнуйтесь, пожалуйста… Для Аси это был самый тяжелый день. С самого утра он у неё как-то совсем не заладился, пульс, давление, то, сё, а её врачу так хотелось, что бы сегодня всё пошло в ту сторону, куда было нужно… С утра Ася ещё открывала глаза, но потом ей стало становиться всё хуже и хуже. - Они не летят, наверное, у них сегодня не лётная погода… - повернула она голову в сторону окошка. - А если и полетят, то крылышками они мне не покачают… Зигзагообразная линия на экране монитора вдруг стала выравниваться… - Пульс, пульс пропадает! – уже подбегала медсестра. И тут, показавшийся в окне огромный пассажирский лайнер вдруг покачал крыльями, а за ним ещё и ещё один… - Смотри, смотри, они для тебя одной покачивают крыльями!!! – закричал врач. И этот его звонкий крик, стрелой пронзив воздух, дошел до её сознания. Девушка открыла глаза и посмотрела в окно… и то, что она там увидела, настолько сильно её поразило, настолько сильно, что её дела потихонечку пошли на поправку. - Смотри, а они и вправду мне машут крылышками… - даже попыталась привстать Ася. От неописуемой радости и удивления её глаза загорелись, как у ребёнка, а чувство восторга просто переполняло через край её душу. Так её дела пошли лучше…. Пульс девушки выровнялся и восстановился, а врач смотрел на всё это и не верил своим глазам, от чего бутылка с физиологическим раствором стала выползать у него из рук, он стал чувствовать каждое мельчайшее движение её души. Время для него как будто замёрзло. - А я знаю, почему они полетели, по тому, что самолёты не могут долго стоять на одном месте, от этого у них колёсики становятся квадратными… - улыбнулась девушка. Так жизнь её вырвала из этой самой, банки со скорпионами. А врач сейчас сидел и говорил с тенью своей мечты, он лечил свои душевные шрамы добрыми надеждами. Вот так… вот…. Вот так бывает у взрослого человека, когда сбываются его маленькие и совсем – малюсенькие такие мечты, в которые он иногда и не верит, и которые иногда имеют такую способность – сбываться, как в детстве…. Ведь взрослые в душе до самого конца жизни всегда остаются детьми… |
Грустная, но очень красивая история
Я умер почти 9 лет назад. Но я пишу вам не для того, чтобы рассказать как мне тут живется. Я пишу, чтоб рассказать вам свою историю. Историю моей большой любви. И еще хочу сказать, что любовь не умирает. Даже на том свете. Даже если её пытаются убить, даже если этого захотите вы. Любовь не умирает. Никогда!
Мы познакомились 31 декабря. Я собирался встречать Новый год со своей третьей женой у своих старых друзей. Моя жизнь до её появления была настолько никчемной и ненужной, что очень часто я спрашивал себя : "Для чего я живу?" Работа? Да, мне нравилось чем я занимался. Семья? Я очень хотел иметь детей, но у меня их не было. Теперь я понимаю, что смысл моей жизни был - в ожидании этой встречи. Я не хочу описывать её. Вернее, я просто не смогу описать её, чтоб вы действительно поняли, какая она. Потому, что каждая буква, каждая строчка моего письма пропитана любовью к ней и за каждую ресничку, упавшую с её печальных глаз, за каждую слезинку я готов был отдать всё. Итак, это было 31 декабря. Я сразу понял, что пропал. Если бы она пришла одна, я бы не постеснялся своей третьей супруги и подошел бы к ней в первую минуту нашей встречи. Но она была не одна. Рядом с ней был мой лучший друг. Знакомы они были всего пару недель, но из его уст я слышал о ней очень много интересного. И вот, теперь, я увидел её. Когда пробили куранты, и были произнесены тосты я подошел к окну. От моего дыхания окно запотело и я написал: "ЛЮБЛЮ". Отошёл подальше и надпись на глазах исчезла. Потом было опять застолье, тосты. К окну я вернулся через час. Я подышал на него и увидел надпись "ТВОЯ". У меня подкосились ноги, на несколько секунд остановилось дыхание... Любовь приходит только раз. И это человек понимает сразу. Всё, что было в моей жизни до это дня - была мишура, сон, бред. Очень много слов есть этому явлению. Но жизнь моя началась именно в тот новогодний вечер, потому что я понял, я увидел в её глазах, что этот день - тоже первый день в её жизни. Второго января мы переехали в гостиницу, и планировали купить свой маленький уголок. У нас вошло в привычку писать друг другу на окнах записки. Я писал ей "Ты - мой сон". Она отвечала "Только не просыпайся!" Самые сокровенные желания мы оставляли на окнах в гостинице, в машине, у друзей дома. Мы были вместе ровно два месяца. Потом меня не стало... Сейчас я прихожу к ней только когда она спит. Я сажусь к ней на кровать, я вдыхаю её запах. Я не могу плакать. Я не умею. Но я чувствую боль. Не физическую, а душевную. Все эти восемь лет она встречает Новый год одна. Она садится у окна, наливает в бокал шампанского и плачет. Еще я знаю, что она продолжает писать мне записки на окнах. Каждый день. Но я не могу их прочитать, потому что от моего дыхания окно не запотеет. Прошлый новый год был необычным. Не хочу рассказывать вам секреты потусторонней жизни, но я заслужил одно желание. Я мечтал прочитать её последнюю надпись на стекле. И когда она заснула, я долго сидел у её кровати, я гладил её волосы, я целовал её руки... А потом подошёл к окну. Я знал, что у меня получится, я знал, что смогу увидеть её послание - и я увидел. Она оставила для меня одно слово "ОТПУСТИ" Этот Новый год будет последний, который она проведет в одиночестве. Я получил разрешение на своё последнее желание, в обмен на то, что я больше никогда не смогу к ней прийти и больше никогда её не увижу. В этот новогодний вечер, когда часы пробьют полночь, когда вокруг все будут веселиться и поздравлять друг друга, когда вся вселенная замрёт в ожидании первого дыхания, первой секунды нового года, она нальёт себе в бокал шампанского, пойдёт к окну и увидит надпись "ОТПУСКАЮ". |
Ангел-хранитель
Я быстро бежала по ступенькам, словно от кого- то убегала.… Но нет. Я бежала просто так. Бежала туда, где, по-моему, я была в полной безопасности. Туда, где никто никому не должен. Туда, где никто не знает друг друга и это никого не волнует. Туда, где можно просто «пялиться» на людей, и тебе никто и ничего не скажет. Я бежала в метро, как вы уже, наверное, успели догадаться. Здесь я чувствовала себя хорошо и спокойно.
Вот и сейчас, когда на улице идёт сильный снег и сносит ветром шапки у прохожих, я бежала в «укрытие». Спустилась, сняла шапку, отряхнув её от снега и устремилась быстрым шагом к эскалатору… Да… кстати, забыла сказать, я всегда жду чуда.… От метро в особенности. Меня всегда захватывали эти душещипательные истории, как он посмотрел на нее, улыбнулся и она ему и они поняли, что это любовь… Сели в «кольцевой» поезд и катались до умопомрачения, и все смотрели и смотрели друг на друга… Мда… с одной стороны смешно это и все и в принципе не реально, а с другой стороны, я тоже так хочу. И каждый раз, спускаясь сюда я, думаю о романтике и о своей второй половинке, которая тоже решила сесть в этот вагон… Вот и сейчас едя на эскалаторе, я думаю об этом снова. Я смотрюсь в зеркало, чтобы убедиться, что на лице моем полный порядок. Навстречу едут люди: мужчины, женщины, молодые люди и девушки. Кто-то смотрит на меня, а кто-то просто занят своими мыслями. А некоторые провожают меня взглядом, я это вижу, когда сама чуть-чуть поворачиваю голову. Мне приятно, это повышает мою самооценку. И я с видом «самой красивой и желанной», иду к вагону. Чёрт, я не подумала, куда я поеду. Ну да ладно сяду в вагон, а потом решу. Зайдя вагон, подошла к карте и решила мысленно ткнуть пальцем на первую попавшуюся станцию.…Так…выбор пал на Третьяковскую. Ну да ладно, смирившись с выбором, нашла свободное место. Села. И так.…Огляделась: слева мужчина 40-50 лет читает газету, справа женщина, читающая журнал о комнатный растениях… так. Похоже, весь вагон это «сборище» бабушек и дедушек… Ну что ж, придется достать свой журнал и читать новый номер любимого «Космо». И снова никакой романтики. Эх… Обидно. Станция «Проспект Мира» - прозвучало сверху. Зашли люди. Я не видела кто и как, просто слышала. Статья интересная и поэтому глаза было лень оторвать. Мне всегда было интересно как это, когда люди говорят, что «чувствуют на себе взгляд другого человека». Вот и я сейчас сижу и чувствую взгляд, который не скользит по мне, а просто направлен в одну точку, на мои глаза, которые внимательно бегут буквам статьи. Откуда это тепло? Тепло от взгляда. Такое бывает? Решила найти источник. Подняла глаза. И снова одни тетки с сумками, мужики с портфелями и… Он. Улыбается. В ответ ему - моя улыбка. Мне всегда было интересно как это, когда люди говорят, что «чувствуют на себе взгляд другого человека». Вот и я сейчас сижу и чувствую взгляд, который не скользит по мне, а просто направлен в одну точку, на мои глаза, которые внимательно бегут буквам статьи. Откуда это тепло? Тепло от взгляда. Такое бывает? Решила найти источник. Подняла глаза. И снова одни тетки с сумками, мужики с портфелями и… Он. Улыбается. В ответ ему - моя улыбка. Я остановилась. - Куда мы!? - Ты веришь в судьбу? - На вопрос вопросом не отвечают… - Ответь. - Да верю, но куда ты меня ведешь, объясни!!! - У нас мало времени, понимаешь?! - НЕ. Понимаю, кричала я. - Тсс! Не шуми. Я объясню тебе все позже. - Еще лучше. Теперь я еще больше запуталась. Чувствую себя полной дурой… Он снова схватил меня за руку, и мы снова пошли быстрым шагом в сторону дома, на котором висела вывеска «Кафетерий». - Очень здорово, что ты привел меня попить кофейку, но неужели нужно было так бежать и спешить уже говорила я, сидя за столиком очень уютной кафешки. Мы заказали по кофе. Ждём заказа. Молчим. Он смотрит в окно, нервно теребит салфетку. - Сейчас ты скажешь мне, что случилось и вообще, ты так всегда знакомишься? - Прости…Я даже не знаю, как тебя зовут. - Маша… - Красивое имя… По моему мое имя не было таким уж красивым. Обычное имя. Маша. Машка. Машенька.…Ну да, в принципе красивое… - Ты, наверное, хочешь узнать, зачем я привел тебя сюда и зачем мы так бежали? - Ну да в принципе интересно, зачем и ради чего я сожгла столько калорий, пока бежала… Он улыбнулся краешком губ. - Я спас тебя. - Что прости? - Я спас тебя от беды. - Какой? - Смотри! И он, взяв пульт с барной стойки, включил телевизор. Новости. Диктор говорит, что произошел взрыв на станции метро Тургеневская. Окровавленные лица. Погибло 50 человек. Озноб. Потом холод. Жар по спине. Мысли, что это все могло произойти со мной. Я могла стать одной из 50… если бы. Если бы не он. Сидим молча. Все кафе смотрит в телевизор. Посетители судорожно набирают кнопки своих мобильных, чтобы узнать, всё ли хорошо с их родственниками. Мой телефон тоже ожил. Мама. - Да, мам. Всё в порядке. Жива. Здорова. Он сидит и смотрит молча в окно. Пьёт свой кофе. Он сосредоточен. Я касаюсь его руки. - Мить, как ты это всё? Он вздрагивает. Смотрит на меня. Но не отвечает. Я пересела на его сторону. Целую его. Плачу. Шепчу слова благодарности. Он нежно гладит меня по голове. - Всё будет хорошо… я сейчас подойду. Встал. Одел пальто. Вышел. Я видела, как он шёл. Уходил… Я сижу и смотрю в окно. Ветра нет. Летят снежинки. Крупные хлопья. По радио песня «снег»… Сидела и пила уже пятую чашку кофе. Я думаю. Вот так всегда.…Хотела встретить любовь, а встретила ангела – хранителя. Сегодня будет бессонная ночь… и это не только из-за кофе! |
Я так долго тебя искал
Он не любил этот праздник. Эти сердечки во всех видах. Голубки и ленточки. Маленькие открыточки с ангелочками и всё теми же сердечками. Плюс он был консерватор. В его детстве отмечали 8 марта и 23 февраля. Он до сих пор с каким-то умилением вспоминал одноклассниц, которые очень ответственно относились к этим мероприятиям. Уж они то, наверное, без ума от этого праздника. «День всех влюблённых» — надо же! Нет, кроме рока и нескольких других необходимых вещей, Запад подарил и кое-что пошло-бесполезное...
У него не было любимой девушки. У него был кот и компьютер. И масса скрытых достоинств. Наверное, очень хорошо скрытых. Потому что пока девушки их не разглядели. А то, что они видели, не вызывало у них восторга. Сонно-неряшливый вид, особенно с утра. Постоянные разговоры о компьютерах, серверах, модемах. Через час общения девушка уже точно знала, что Unix — это хорошо, а вот Microsoft — это неприличное слово. И ей совершенно не стоило упоминать, что она тоже имеет отношение к компьютеру, и недавно поменяла себе обои на рабочем столе. А его приводил в восторг ужас в глазах девушек, когда они слышали, что компьютер может работать без Windows. И почему-то они сразу куда-то уходили. Нельзя сказать, что это его сильно расстраивало. Но иногда казалось, может, действительно в его жизни чего-то не хватает... Для зимы было что-то уж очень слякотно. И еще этот праздник. Всё это раздражало. Что бы хоть как-то развеяться, он решил зайти в книжный магазин. Перед входом он остановился. И тут — огромные сердечки на всю витрину! — Какая гадость, — не выдержав, сказал он вслух. — Гадость? — Удивилась девушка, как раз вышедшая из магазина. Она пыталась положить в сумку какую-то книжку. — Ну, да. Вам, должно быть, очень нравятся все эти сердечки, открыточки, и сам этот праздник? — Нравятся. Это очень романтичный праздник. А Вам, я вижу, нет? — Не то слово. Как, как такое может нравиться?! Девушка хотела ответить и, судя по всему, резко. Но тут пробегавший мимо здоровый мужик задел ее. Книжка, которую она так и не положила в сумку, выпала. Они наклонились над ней почти одновременно. Но он всё-таки поднял книгу первым... Эта книга как-то не вязалась с его представлением о девушках. Он с удивлением посмотрел на свою незнакомку. Она была высокая и симпатичная. — Это вы купили для себя? Она рассмеялась. Это была замечательная девушка. Она знала, что такое Unix, отличала FreeBSD от Linux, и понимала, что, когда он говорит машина, то не имеет в виду автомобиль. Но при этом она не знает такую кучу полезной информации. Ей действительно интересно и она задает вопросы! Настоящие вопросы. Толковые, с полным пониманием темы. Они говорили и говорили. И даже в какой-то момент они заговорили не о компьютерах... Было уже поздно. Она с сожалением сказала, что ей пора. А он вдруг понял, что не может ее отпустить. Оказывается фраза, «я так долго тебя искал» — не выдумка доморощенных поэтов. А то, что ей нравится этот праздник — это ведь такая мелочь. ...И он впервые в жизни купил цветы для своей девушки. |
БЭБИ-ГОНАгриппина Тутанхамон
Как же хороши осенние утренники в этом году! Хрустальные, стылые и, как водится, пронзительные. Исправно трепещут золотые листочки, наливаются бронзой, укрепляются багрянцем - как никогда. Густой студенистый воздух лениво шебуршит белокурой занавеской, голубеет неказистое стиранное небушко. Синички - так и гомонят, так и кружат, так и постукивают уморительными клювиками. А вот и солнышко показалось. - Здравствуй! – спускает наша девонька с кроватки розовые ножки. – Наконец-то. Поиграем? Шлеп-шлеп-шлеп, - и вот она уже у окошка. Знакомьтесь, друзья. Это – Настенька. - Отчего ж ты так долго не приходило, противное солнышко? – вопрошает непоседа, дуясь в пухлые губешки. Наливается, брякнет на чистом лобике крохи сумеречная житейская складка. Но, - молчит солнышко. Гладит-елозит детское личико жилистым лучиком, знай себе - подмигивает умилительно. Не с руки ему баять ребятенку о мирских невзгодах. К слову сказать, получилась бы та еще сказочка на ночь. Пришлось, чай, и с нордическим ветерком-президентом потолковать крепенько, и пред сирыми тучками-однопартийцами оскалиться нешутейно. Все для того, чтобы проведать девочку милую. Навестить, поиграть, полюбоваться. - Здравствуй, березонька! – продолжает непоседа незатейливую русскую перекличку. Под окошком тревожно колготится тонконогая любимица северных поэтов. – Здравствуй, миленькая! Знать прискучило тебе кудрявиться да, похоже, и зеленеть опостылело? Улыбается Настенька. Докучливо тянет прозрачные ручонки трепаному деревцу навстречу. – Ой, как мало на тебе осталось листиков! Еще вчера было – не сосчитать, а сегодня…. – Настенька озабоченно морщит носик-кнопочку, - … сегодня осталось только один, два, три, - шишнадцать! - Куды? Куды ж это ты босиком, да в одной рубашонке? Ай, непоседа! На пороге появляется взволнованная бабушка, Антонина Егоровна. – Ай, накажу. Ай, дитя неразумное. Вот как нашлепаю по попке сусальной, вот как накажу сейчас козу-егозу, кровинушку-половинушку. Ну-ка давай, торопись, одевайся, хватит умудряться, сахарная моя, скулы сводит… - Постой, ба-а-аушка, - заливисто хохочет Настенька… Хотя, нет, не хохочет. Так выходит совсем уж по-крестьянски. Может быть, смеется-заливается? Или верещит-содрогается? Знакомо, зримо, знамо – в точку. А еще лучше – так: полнозвучно журчит несмолкаемый ручеек детского смеха, не опасается баловница прокуренной старушки-норушки ни капельки. - Настала пора кормить птичек, жалеть твой пальчик, нечаянно порезанный перочинным ножиком, бежать в магазинчик, собирать брикетик кленовых листьев для гербария и вообще: когда мы поедем к моей разнесчастной мамочке в больничку? - Нужна она нам больно, мамочка твоя впечатлительная, - серчает Егоровна. – То она, понимаешь ли, трахается с кем ни попадя, то отглагольные стихи пишет, о после – на свою же одинокую жизню жалится. Не смешно ли? - Не смешно, ба-а-аушка, вовсе даже не смешно, вовсе, - упрямо талдычит свое дитя порока. – Это очень даже тро-га-тель-но… - Ладно, будь по-твоему, - соглашается старая женщина, скрепя сердце. – Только уж в следующем рассказике, деточка, в следующем рассказике… - Коржик! Хочу коржик! Тепленький! С молочком! Бабешка с готовностью подхватывает внучку на руки, оглаживает по кучерявой головушке, перебирает, ласковая, нежный хитин неуклюжими узловатыми пальцами. - Успеется, торопыга ты моя ненаглядная, устроится, а теперь – завтракать… - И даже пальчик? Мы не станем бинтовать твой пальчик? - Какие уж тут бинты, когда с самого утра маковой соломки во рту не было, - хмурится Антонина Егоровна. – И вообще: в конце положено говорить «с теплом», «улыбок». Запомнила? Повтори |
Вниз по течению
Андрей Днепровский-Безбашенный (мир эйфории) Дюдюка не удержался… Его сорвало с якоря, ситуация дала сильный крен и его понесло вниз, больно ударяя всеми частями тела о камни на порогах и перекатах, крутя и переворачивая в водоворотах безумной реки жизни, в которой может случиться всё что угодно. На поверхности он оставался всё меньше и меньше, опускаясь, всё больше и глубже… Дюдюка запил. И запил не просто так, а конкретно… - Интересно, где находится эта граница? - думал он на диване бессмысленно смотря в потолок, который в его глазах почему-то слегка рябил. - Та самая граница, которая разделяет лёгкое расслабление, пьянство и запой…? Нужно будет спросить как-нибудь у пограничников, они это точно должны знать, какая-то она, совсем прозрачная и невидимая эта граница. Не успеешь пару глотков пивка сделать, а мысли уже так сильно меняются, говорят, что одна рюмка это расслабление, а две - это уже пьянство. Но это всё в теории, а на практике почему-то всё получается совсем по-другому, нет, нет, да как дашь, дашь… Первая идёт колом, вторая соколом, а остальные мелкими пташечками… Наверное, отсюда и беды человеческие, надо бы человеку одну рюмочку выпить, а он две, и… понеслась, и до упора. А потом и упор этот отодвигается, и день с ночью путается, и мысли нереальные в голову лезут, прямо эйфория какая-то. То помидоры привидятся, да такие спелые, такие все красные, сочные, прямо как настоящие, так бы и съел, то баба с большими сиськами, то ещё что-нибудь, но, слава Богу - не черти. А то, некоторые допиваются и до «белки» (белой горячки). Единственное, чем успокаивал себя Дюдюка, то это тем, что время между запоями он выдерживал, что и отделяло его от горького пьяницы и беспробудного алкоголика… - Пьяница ты и алкоголик проклятый - плача приговаривала его супруга, в душе его всё равно любя, в очередной раз, идя в палатку за чекушкой, вспоминая времена правления первого президента Михаила Сергеевича Горбачева, у которого хоть и не получилось ничего с антиалкогольной компанией, но всё-таки он пытался хоть что-нибудь сделать… А так Дюдюка был хорошим малым, и даже когда перебирал - был спокойный и не делал глупостей. Правда в прошлый «отрыв» он хотел, было повеситься, то ли жена себя там не правильно повела, то ли сам лишнего на «грудь» принял… - неведомо. Повесится больше всего он хотел для куражу, что б супруга слезу пустила, умоляла его и упрашивала, но верёвки подходящей не нашлось, Дюдюка пооборвал над ванной все лески, на которых жена сушила бельё. Потом он передумал делать акт суицида, лески для него были слишком тонкими, а он слишком пьяный, да ещё в них спьяну запутался, к соседу капитану за корабельным фалом идти ему было стыдно и не удобно, хоть капитан и учил его вязать морские узлы. Кончилось тем, что он после пьянки проспался, а супруге до сих пор не на что вешать бельё сушить, лески починить всё руки у него не доходят… С лёгкостью «махнув» ещё соточку «трудной воды» из принесённой женой чекушки, Дюдюка постепенно стал забываться на диване, а потом побрёл мыслями по жизни всё дальше и дальше, чувствуя приток разных эмоций от приятно разливающегося по всему телу «горячего напитка», в котором, по его мнению была заключена - великая сила…! А пока что его не много «плющило», голова приятно отяжелела, он забылся и полетел мыслями дальше… - Нет предела полёта человеческой мысли… Может быть попробовать бросить курить, как сосед капитан? – тонко, как морозный узор намекнула ему одна из его мыслей, и Дюдюка с ней молча согласился. Дальше мысли и вовсе стали кружиться в его сознании… А потом полетели над столицей махая белыми крылышками, словно ангелы. Одни уносили в пошлое, другие поднимали вверх... И вот он полёт мыслей - всё почти наяву... ….внизу троллейбусная остановка. Там стоит несколько красивых женщин, но они, почему-то его не видят. У них какие-то свои проблемы, а вот и троллейбус… И все они уехали. Мысли Дюдюку несут всё выше и выше. Вот уже внизу улица Свободы, и кинотеатр «Полёт». Сверху чудно всё право так выглядит и как-то интересно, и почему его так назвали? «Полёт»? Какое-то притягивающее к себе место. Внизу осталось Тушино, но тут сильный свист его немного встряхнул, это был самолёт ТУ-154, Дюдюка даже успел рассмотреть насколько лиц пассажиров в иллюминаторах, спохватившись при этом, не сильно ли высоко он забрался? Телефонный звонок, стрелой пронзив вековое пространство, вернул его с небес прямо на землю обетованную. Звонок этот был от его начальника, который настойчиво вызванивал Дюдюку. - Хороший он мужик, опять будет пытать жену, иде я? А жена будет ему врать всё больше и больше краснея не так за себя, как за мужа, и радоваться тому, что спрашивает начальник её по телефону, а не глядя в глаза. По телефону-то ведь не видно, как краска от стыда заливает лицо. Да и начальник, всё больше и больше догадывается, что с Дюдюкой. Он хороший мужик начальник, надо бы его как-нибудь за столом «притормозить» и рассказать всё как есть, а потом по чуть-чуть… и тогда мы сразу же друг друга поймём… Пока супруга «убеждала» патрона по телефону, что муж болеет, Дюдюка «махнул» ещё соточку из початой чекушки… Но на этот раз с мыслями - что хватит. Во всяком случае, на это сильно надеясь… Сотка на удивление пошла хорошо, прижилась быстро, и мысли на этот раз закинули его в прошлое. Но какая-то из них, наверное, самая трезвая, сильно перебоила, она громче всех кричала, перебивая остальные. - Кто думает головой, того не выбрасывает за борт реальности! А если бы прожить жизнь заново? Обломок кораблекрушения ведь тоже кому-то нужен, хоть костёр развести, что ли… Долг платежом опасен! И не только твоя жизнь кончится когда-то? И не пора ли тебе конкретно затормозить…!? - Наверное, это плоды наболевших тем – подумал про себя Дюдюка, брезгливо отгоняя последнюю взбунтовавшуюся мысль. Даже на «горячую» достаёт, зарррррраза! Но мысли из прошлого на этот раз взяли верх и увезли его в ласковые руки матери, которая укладывает его спать, накрывает его маленького одеялком, гладят по головушке и приговаривает, - Спи маленький, спи мой хороший сынуля… В его голове ещё остались картинки из того самого прошлого, которое теперь уже никогда не вернётся. Ведь в прошлое дороги - нет. И мамы тоже давно уже нет, но о ней помнят, человек умирает тогда, когда о нём перестают помнить, а пока он живёт в воспоминаниях, в человеческой памяти - он живой. Как в той песне, - «Пока я помню - я живу»… А живым остаётся жить с каждым днём ровно на один день меньше, и они это знают, но за мирскими делами и заботами обо всём забывают, а может быть даже и к лучшему, а то, наверное, жить было не интересно. Ведь нет более страшного приговора самому себе, чем время, чем напрасно растраченные и бессмысленно прожитые годы твоей никому не нужной жизни. Ведь не вернёшь обратно ни один день, прожитый зря, которого потом может так не хватить… Дюдюка закурил, глубоко, глубоко затянувшись, потом немного задержал в себе дым, и выдохнул его как бы уже по другую, трезвую сторону жизни, твёрдо решив, что это была последняя рюмка и сигарета. Решив - не заходить против течения до срыва с якоря и больше не прожигать дни зря, про которые он потом совершенно ничего не мог вспомнить. Те самые дни, которые складывались в недели, месяцы и годы… им насмерть потерянные, и которые ему никогда уже не вернуть… Он посмотрел в глаза реальности, и она ему ответила. - Что тебе в имени моём…? |
Перемены к лучшему
Викторова Г. Иногда обстоятельства складываются так, что хочется сдохнуть. Но именно сдохнуть-то нельзя, те же самые обстоятельства никак не позволяют. Когда я обнаружила, что муж нашел последний стольник… и не поленился перетрясти весь книжный шкаф. Заметила сразу, как вошла в комнату: тома переставлены. У меня фантастика отдельно. Думала, показалось. Не показалось… Импортные смеси стоят дорого, а на наши у Даньки сыпь. Варю манную кашку на воде. Занимать у соседей уже невозможно: сначала надо предыдущие долги отдать. Завтра выплата пособия. С Данькой и пойду, может, без очереди пустят. С соседями рассчитаюсь, на остальное крупы куплю. Картошки. И масла подсолнечного. Если хватит на масло. Пособие, блин. Когда Данька вырастет, буду отмазывать от армии без единого угрызения. Если сейчас он государству не нужен, то пусть утрется. Родное государство. Холера. - Киии-ра! Киии-ра! – голос у деда высокий и сиплый. Так, наверно, цапля на болоте кричит, или другая какая болотная живность. Тонко, страшно: и-ии… и-ии… – Кира! Я есть хочу. Он постоянно хочет есть. Все время. Ест, ест, ест, ест. И ведь не толстеет. Да еще соседям жалуется, мол, голодом его морят, маковой росинки не дают, по нескольку дней. Те тащат ему суп, пироги кусками. На меня зыркают ненавидящим глазом. А он из пирогов начинку выковыривает, а корки на пол роняет. Вроде как нечаянно, пальцы не держат. Пальцы у него, правда, дрожат, все в узлах и шишках, но колбасу, например, удерживают отлично. Роняют почему-то только невкусное. - Есть макароны с кетчупом. Могу яйцо сварить. Что тебе? - Я бы курочку покушал. - Нет у меня денег на курочку, дед. И ты ведь знаешь, что нет. *** Денег у нее нет, каждый день одно и то же – еды нет, денег нет… Хочет чтобы я ей пенсию отдавал. А не надейся, не надейся, обязана меня кормить. И будешь. Я тебя сколько лет кормил – и в школе и в институте. Могла ведь работать пойти – нет же, высшее образование понадобилось, как медом оно намазано, высшее образование. А чего в нем хорошего, шла бы поваром или в магазин продавцом, всегда при куске. А сейчас, с высшим, сиди-реви, «сыночку молочка нет». Нормальные бабы грудью кормят! Грудью! Пропало молоко? Муж-алкаш избил? А я тебе говорил: не выходи за своего Игоря, говорил, сколько раз говорил. Не слушала, кто деда слушает, «люблю», «семью хочу» - ну вот и получила семью. А пенсию мою не получишь, пусть на книжку идут денежки. - Кии-ра! Давай свои макароны. Пустые? Сами, небось, с котлетками едите, да с сосисочками. А для старика-инвалида жалко? Жалко котлет, да? Сволочи. - Дед, откуда котлеты, ну какого черта опять…. *** -Алло, Наташа, привет. Да, все хорошо. Данька растет, ползает вовсю, забавный ужасно, купаться любит – из ванны не вытащишь. - Дед ничего, дед как обычно. - Игоря? Игоря уже две недели как выписали, сегодня на работу пошел. Нормально, только жалуется, что голова иногда побаливает. - Нет. Не пьет. Как в больницу попал, так и не пьет. Я даже в храм ходила, свечку ставила. Хотя какая свечка… так ведь и не разобрались, из-за чего авария была. Свидетели говорят, свет видели синий, пульсирующий, звуки слышали странные. Даже говорят про НЛО, чушь, конечно. А Игорь вообще не помнит ничего. - Да, Наташ. И я думаю, может не зря я столько вытерпела, может все переменится теперь? Он и с Данькой возится, и с дедом разговаривает. Книжки читать начал… правда, все больше словари да энциклопедии, смешной. - Да ты что, Наташ, все как в сказке. Второй медовый месяц, даже лучше… у меня раньше не получалось… сказать стыдно… Я вчера так стонала, деда наверно разбудила. - Не могу об этом по телефону. Ты заходи в гости, Нат. Нет, Игорь ругаться не будет, сам говорил, пусть подруги приходят… Заходи, сама все увидишь, я жду, Наташ. *** - Кии-ра! Иди сюда, разговор есть. - Что тебе, дед? Обедать? Плов хочешь? Щи сейчас довариваю, если подождешь – будут щи, с чесноком, со сметаной. - Отстань от меня со своими щами. Какие щи, поговорить надо. Дверь закрой. Пора что-то делать, ты это понимаешь?! - Ты снова? Де-ед… ну Христом-богом прошу, перестань ерунду… - Это не ерунда, не ерунда это! Чужой он, шпион, засланец! Я их чую, слышишь? Нутром чую, не забудь, в какой организации всю жизнь. - Сбрендил ты в своей «организации»! Съехал с катушек совсем. Ты прекрати это, а то сил моих нет, сдам тебя в психушку и не пожалею ни разу! - Сдай, сдай. Ага. Я тебя растил, воспитывал, тянул как мог. А ты меня из-за этого паскудного Игоря сдашь. Эх ты, дрянь неблагодарная. - Дедуль… ну давай здраво рассуждать. Ну какой из него шпион? Работает во вневедомственной охране, магазины охраняет. Ни одного секрета Родины и близко нет. Кроме цен на морковку. Зачем американцам наша морковка? А, дед? - Мог бы я ходить – я б посмотрел, какой магазин он охраняет. Магазин. Не верю! Ни единому его слову не верю! Чужак, чужак внедренный. Может, и не американский, может вообще инопланетный, не знаю. Но враг, враг, чую я – враг! - Послушай, человек едва не попал на тот свет, в коме три дня пробыл. Две операции. Еле выкарабкался. Такой шок пережил. Решил жизнь изменить. Вот и всё, тебе бы радоваться за нас надо. - Зять - инопланетянин, какая радость! Нет, я этого так не оставлю, не оставлю, запомни. - Деда, а давай мы тебе телевизор купим маленький? Будешь прямо у себя в комнате смотреть. Кабельное подключим, сорок каналов, смотри - не хочу, а? *** Господи, сущий на небесах… Да святится имя твое… Данька, оставь, нельзя это в рот, кака. Брось, брось, кака. Фу, какая кака. Господи, я виновата. Я знала. Нет, я не знала. Нет, опять неправда, я знала, но не хотела знать… Господи, я сирота, сын сирота, дед убийца, за что… Но я, правда, не догадывалась, что у деда под матрацем пистолет… откуда пистолет… зачем ему пистолет... И где теперь денег? Все на похороны ушло, на поминки… В садик очередь. По потере кормильца оформить… Данька, брось немедленно эту дрянь! Сейчас получишь у меня! В магазине предлагают уборщицей. Вот бы дед порадовался, если б знал… помянул бы мое высшее добрым словом. Не узнает. Господи, я виновата, я не могу к нему ходить, не могу. Не могу простить. Шизофрения, понимаю. Не со зла, понимаю. Простить не могу. Что делать, подскажи, господи… Господи, сущий на небесах… *** Я сижу в кроватке и наблюдаю за матерью. Смешной объект: эмоциональный, непоследовательный, нелогичный. Хорошо. С легкостью смогу манипулировать. Времени у меня много, мне торопиться некуда. Такие операции, как моя, не терпят суеты. Вот поторопились с начальным внедрением – и выбрали неудачное донорское тело. С нестабильной психикой. Имеющее проблемы с социальной адаптацией, со здоровьем. Бракованный, в общем, экземпляр. Пришлось его ликвидировать и переселиться в организм детеныша. Тут удачнее получилось. Тщательный расчет. Устраняя первого донора, я одновременно решил не менее важную задачу: убрал с дороги второго члена семьи. Мешал. Свободная воля, устойчив к воздействию. Сложно было контролировать. Теперь все пойдет как мне надо. И к тому же находиться в теле дряхлого старика-паралитика было так неприятно… |
Руководство по...
действительно душевно... Берем женщину, которая нравится, берем в конце рабочей недели, берем в прямом смысле - ловим на выходе с работы. Теплую и уставшую... Нет, конечно, она будет упираться, капризничать, норовить сбежать - не слушаем! Больно нужно. Применяем грубую мужскую силу, нежно под локоток, сажаем в машину, тычем в нос букет цветов, рот затыкаем шоколадом... В щеку - поцелуй. И ремнем безопасности фиксируем крепко, чтоб не выскочила. Минут 10 она жует шоколад и осознает происходящее. За это время она успокоится и даже перестанет фыркать... Возможно. И, возможно, даже начнет смеяться и кокетничать... Не расслабляемся! Не поддаемся женской хитрости и чарам. И ни в коем случае не везем ее домой... К ней... Везем к себе... Есть ровно 10 минут, чтобы она успела смириться с неизбежным... Ну, можно рассказать ей про коллекцию плюшевых мишек, которую собирал специально ей в подарок. Или - о том, что недавно нашел эстамп Кандинского, который непременно она обязана увидеть... Дома... Нет, не быстрый секс на столе... Нет, не глинтвейн под Вивальди... Да, горячая ванна, НО! Без шансона и попсы. Добавляем в воду несколько капель ароматических масел, запах по вкусу... Как ее туда заманить - не проблема... Можно предложить посмотреть хомячка, который живет под ванной, можно опять применить грубую мужскую силу, но есть риск, что она вынырнет и мокрой кошкой уедет домой на такси... Навсегда... Необходима фантазия, все в собственных руках! Тем более, что она все и так понимает. Все наши мужские потуги и старания... Теперь, внимание! Самое главное, оставить ее минут на 15-20 одну... Пусть полежит, пусть пропитается маслом, пусть забудет о том, что надо быть сильной, гордой, независимой... Пусть просто отдохнет... Принести стакан сока, если уж совсем хочется подсматривать... Заодно и проверить, запустит она тюбиком зубной пасты или нет... Нет? Отлично, почти приручена, можно приступать к следующему этапу... Берем обычное джонсоновское масло для малышей, добавляем туда немного ароматического, вытаскиваем расслабленное создание на свет божий и начинаем энергично ее растирать этой самой смесью... Ручаюсь - опешит! И не только опешит, но и начнет к вам присматриваться повнимательней.. Потом плюнет на обрывки рассудительности и полностью отдаст себя в ваши руки... Внимание! Не расслабляться! Не отвлекаться! Не задерживаться на выпуклых местах! Мысли и желания - в глубину! В данную минуту - массажист. Точка. Быстро укутать ее в махровую простыню, чтобы не успела заметить, как же не хочется быть массажистом... Взять на руки и - в спальню... Упираться не будет, ручаюсь... Ну, дальше - поглядим... Либо - хочется секса на пару раз, либо - отношений на больше... В первом случае - сразу заняться этим самым сексом, не откладывая... Во втором... О..., во втором... - уложить ее клубочком к себе на плечо, погладить по голове, поцеловать в щечку и дать выспаться... "Маленькая моя" ... И не важно, сколько ей лет, неважно какой у нее рост/вес. Это все не имеет никакого значения! Сейчас - она маленькая девочка, она защищена, она покойна, она рада, что никому ничего не должна, что не нужно никуда спешить и никого бояться... Не нужно быть отличным работником, образцовой матерью, хорошим другом... Даже любовницей сейчас быть не нужно... Ничего не нужно... Вообще! Ну, то есть - абсолютно! Можно просто выспаться... Просто полетать во сне... И - не важно, сколько она будет спать - час или всю ночь... Отключить телефоны, дать ей побыть маленькой... Когда она проснется - она проснется счастливой! И вот тогда уже решать, чего же хочется: секса, дружбы или просто горячих бутербродов... И когда она, все же, уйдет и, возможно, опять будет вбивать свои гвозди сама, опять будет гордой и независимой, просто знать, что это всего лишь роль сильной и независимой женщины... А на самом деле она - маленькая девочка, которая смешно сопит во сне и улыбается радуге... И глаза у нее, как небо. Такие же светлые и счастливые... |
Представь, что ты слепая...Нерыдай
Краснодар. ТРЦ «Красная площадь» 3 этаж «Мадьяр» За столиком сидят двое. Он: пьет кофе, взявшись за чашечку двумя руками и опустив голову. Она: в руке сигарета, кофе на столе, свободной рукой постоянно поправляет длинные светлые волосы. - Леш, скажи, а почему все мужики такие уроды? - Ну почему вот так сразу все? Аршавин же не урод…или прям все? - Леш, ну ты же понял, о чем я. - Да потому, что тяжело нам. Вот почему. У вас могут быть любовник, которые вас содержат, вам не стремно жить с родителями до тридцати лет, вы можете впятером снимать однокомнатную квартиру…что там еще?...вы можете жить без машины, у вас меньше проблем с тем, чтоб потрахаться… - Ага! Меньше. Ты че такое говоришь? Ты попробуй блин в Краснодаре найди нормального мужика! - А что, ну вот смотри сама, любой, кто мимо проходит…абсолютно все на тебя пялятся. Выбирай. - Кого выбирать, Леш? Ну, ты посмотри! Уроды ведь кругом моральные и физические! - Слушай, ну не кричи так. А то вон уже официант смотрит. Кстати, смотри какой…волосики длинные, джинсы эти…как их там?...смотри, какой халесий. - Блин, Леш ты че издеваешься? Мне моего хватает. Из-за фена последний раз поругались. - А зачем ты с ним вообще? Как вообще у тебя такое получается? - Да я уже и сама не знаю. Жалко. Ноет постоянно. Заебал уже. У меня секса нет уже три месяца! Че ты ржешь, блин?! - Как это нет? Вы че не вместе живете? - Конечно, нет! Мне месяца хватило! Я как дура за все платила. У него там на работе проблемы – денег нет. Зачем мне это надо? Кто из нас мужик? Потом у него машина сломалась…Леш. - Че? - Ты понимаешь, нам трахаться негде. Ты понимаешь? - В смысле? - Да в прямом. Я беру свою машину, заезжаю за ним, мы едем, трахаемся в моей машине и потом я отвожу его домой. Вот что это такое? - Блин, да брось ты его нахер! - Да три раза уже пыталась. Не уходит. Не знаю, что с ним делать. - Ну тогда денег попроси, сам уйдет. - Просила, не уходит. - А деньги? - Нет у него денег. И знаешь че? В этом городе почти все такие! Вот а кто не такой – тех уже расхватали. В Краснодаре понты дороже денег. Реально уроды. - Это не уроды. - А кто это? - Это новая раса людей…точнее новый тип или может просто новый гендер. Не знаю. Но это уже новые люди. Они не такие, как мы. Они живут уже другими ценностями. Женщины для них – это уже просто разовое удовлетворение сексуальных желаний. Я тебе больше скажу, голубые, например, они по сравнению с этими, больше мужики. Понимаешь, о чем я? - Понимаю. И че делать? - Да ничего не делать. Вашему поколению женщин будет очень тяжело. Вы будете жить и пытаться обзавестись ребенком среди этих уже не мужчин. Внешне они уже ничем не отличаются от женщин. Социум поставил их на равных с женщиной. Когда мужик сидит в офисе…а рядом с ним сидит женщина, они равны. И то, часто бывает так, что женщины и работают более продуктивно и зарабатывают больше. Чего ты ждешь от них. Это такие же бабы, только с членом. Вот ты и ругаешься с этой телкой, которая с членом, а она тебя не трахает – она обиделась. Ты понимаешь, о чем я? - Да понимаю я, понимаю. Ну ты тоже смотри сам, не у всех есть возможность служить в спецназе и быть мужчиной. А нам? Мы то здесь живем, с ними! Нам то че делать? - Вы попали. Туши свет, кидай гранату. - Вот видишь…сам не знаешь. А мне уже двадцать два. - Да какая разница сколько. Хоть сорок два. Вы просто выбирать не можете. Вам ваши органы чувств мешают нормальных мужчин видеть. - В смысле? Так че не смотреть? - Значит, не смотри. Представь, что ты слепая. Представила? - Ну. - Ну и что для тебя главное в мужчине, который рядом? - Ну как что? -Ну что? Ну вот важно что у него написано на шмотке? - Ну нет. - А какой у него телефон или очки? - Нет. - И машина, наверное, будет нужна для того, чтоб в любое время можно было выехать по делам, а не для тупой езды по городу. - Ну да… - И не важно какая она, эта машина. Главное, чтоб тепло или прохладно и чтоб в комфорте. Так? - Ну так. - А как он относится к тебе? Внимательный, все замечает, чувствует, добрый? Ты же слепая. - Ну это да, важно. - Ну а если это важно, скажи, за каким хером вы тогда на шмотки пялитесь и на тачки? А потом еще совести хватает говорить, что живете несчастливо ! А как ты хотела жить со шмоткой и тачкой?...и еще с очками и сотовым? Да и сами тоже…вот зачем ты рот красным цветом намазала? - Блин, Леш, зачем ты так говоришь – рот? - Ну а что? Ты же рот накрасила. - Не рот, а губы! - Ну хорошо. Ты накрасила губы…а почему, например, не шею или плечи? Шея у тебя тоже ведь красивая. Вот накрасила рот, вышла и возмущаешься, что на тебя армяне пялятся. - Ну а че мне, ненакрашенной ходить? - Я тебе говорю еще раз, пока ты мазюкаешься, до тех самых пор мужики будут видеть только краску, а не тебя. Представь, что мужики слепые. Точнее, просто плюнь на них и все. Одевайся, как тебе удобно. А тот, кому будут нужны твои внутренние качества…. Они ведь у тебя есть? Ты ведь работаешь над собой…да? - Ну типа да. - Что типа да? Сидишь, глазами хлопаешь… Какие экзамены в эту сессию сдавала? Или опять папа… - Леш, ну че ты вот опять начинаешь? - Я тебе так скажу…не все мужики уроды, а подавляющее большинство. Но нормальные все же есть. - Где? - Ну не здесь, это точно. - А где? - А там…только туда чтоб попасть…там понимаешь не по шмотке встречают, а по делам и по способностям. Там живут другие люди. Это тоже новый тип людей. И у этого нового типа есть много отличий от всех остальных видов двуногих. Среди этих отличий есть такие как счастье, способность наслаждаться жизнью, свобода…но для этого нужны мозги, моя дорогая. И туда просто так не попасть. И чем дольше ты тут вошкаешься среди этих рахитов, тем меньше у тебя шансов стать человеком среди людей. Да и к тому же…Краснодар…кубаноиды…все прогнило. Думай. - Блин, я думаю… - Пока не заметно. - Блин, ты опять загрузил… - Это не я. Это у вас жизнь такая – все с ног на голову. Вы смотрите фильмы, в которых какой-нибудь Бодров младший изображает паренька, который воюет на войне и восхищаетесь им…им самим, то есть Бодровым младшим…который вообще не але! А тех, кто на самом деле воюет или воевал, вы не замечаете. Это все потому, что вы курицы. А для курицы главное, чтоб блестело…а я тебе говорю о том, что есть на самом деле. - Леш, это кино! - Это не кино. Эти люди есть в этом городе, рядом с вами. И те, кто их изображают. Те, кто есть и те, кто только кажутся, и еще новая порода кубаноидов – те, кто очень хотят казаться. Но у нас все навыворот. Тот, кто воюет, имеет меньше чем тот, кто его изображает. Кругом лицедейство…поэтому вы и не можете себе найти мужчин. Кругом одни обложки и все. Сколько там на часах…нам не пора? На какое время билеты? - На восемнадцать тридцать, кинозал номер четыре. - Ну что, идем? Они встают. Выходят из кафе. Стайка маленьких кривоногих армян голодными глазами пожирают ее попу. У них у всех на пальцах перстни, на руках браслеты, в руках дорогие телефоны, на шеях цепи…и все это из золота. И еще у них дела…дела…дела… Настоящие мужчины – дорогие. Написано после беседы с прекрасной девушкой Юлей в январе этого года. Посвящаю своей бывшей жене Маше, ей это нужно больше. |
Христа ради...
Таня Орбатова - Я тебе не добренькая тетенька, - буркнула пожилая женщина на просьбу мальчика подать "Христа ради". - Теперь вижу. А издалека казались лучше, - ответил он. От неожиданности женщина остановилась. - Тебя как звать-то? - миролюбиво спросила она. - А разве что-то изменится? - пожал плечами мальчик. - Ты очень похож на моего внука... - Владимиром меня окрестили... - Моего внука так зовут, - засуетилась женщина, доставая кошелек. По иронии судьбы там лежали пятьдесят рублей одной бумажкой и рубль. Не задумываясь, женщина взяла рубль. - Держи, - ласково улыбнулась она. - Вы, видать, о-о-очень любите внука, - грустно усмехнулся мальчик, беря денежку. Женщина оторопела. Она очень любила Вовку, а заслуженная пенсия позволяла им с мужем много времени проводить с внуком. Они купили ему все важные атрибуты современного ребенка: роликовые коньки, видео, компьютер, мобильный телефон... - У детей обязательно должны быть бабушки и дедушки, иначе кто их будет баловать? - вспомнила свои слова женщина. Рубль... Никогда она не давала внуку меньше десяти. Да и что купишь на рубль? Женщина очнулась. - Подожди! - закричала она вслед мальчишке. - Держи, - и протянула пятьдесят рублей. Мальчик помедлил, а затем бережно взял деньги, тихо произнеся: - А вы и в самом деле любите внука... И положив деньги в карман, ушел. По дороге домой женщина думала о чужом ребенке. Вспомнились сказанные кем-то слова: "Чужих детей не бывает…" - Бывают чужие дети, бывает чужое горе и боль! - подумала она - Бывают чужие судьбы. Ей стало стыдно - пятидесятка всего лишь откупная совести... Но в голове созрел утешительный ответ: - Нельзя помочь всем людям... Одно было не понятно: почему незнакомый мальчишка так похож на ее внука, и какой в этой схожести смысл... |
Маньяк
Вадим Чекунов (прочтите детям) Маньяк остановился метрах в десяти от входа в школу. Здесь, под тенью пыльных листьев приземистого каштана находился его наблюдательный пункт. Крыльцо пустовало. Заасфальтированный пятачок перед щербатыми, стёртыми до полукруглости ступеньками был густо заплёван и усеян окурками. Если представить каждый окурок гильзой, подумал маньяк, то, по всем прикидкам, здесь случилась интенсивная перестрелка. Маньяк усмехнулся. В своё время, чтобы покурить на перемене, он с одноклассниками бегал в соседние дворы. Лишь в десятом, да и то под конец, можно было позволить себе смолить прямо на задворках школы. Маньяк огляделся. С тех пор многое изменилось. Школьный двор сократился до небольшой площадки, обтянутой по периметру давно не крашенной сеткой-рабицей. Пара облупленных щитов с кольцами и почему-то одни хоккейные ворота – вот и весь антураж. Школа, типовое четырёхэтажное здание в виде буквы «Н», заметно обветшала. Стены перемычки, соединяющей школу со столовой и спортзалом, были густо покрыты крупными, затейливыми надписями. Лишь одну из них маньяк смог прочитать: «ДеЦл – лох!». Варварское время, варварское племя, в рифму подумал маньяк и с лёгким раздражением обернулся. По площадке, звонко и неумело матерясь, бегали мальчишки. Мяч резво отскакивал от асфальта, пытаясь выскочить за пределы двора. Иногда ему это удавалось, тогда игроки, по-обезьяньи ухватившись за сетку, просили кого-нибудь из прохожих подать им мяч обратно. Ленивые дураки, подумал маньяк и брезгливо отвернулся. Маньяк не любил мальчишек. Не любил их противного голоса, не любил нелепой их речи и отвратительного, мерзкого поведения. Больше всего маньяка беспокоил запах, который исходил от дрянных негодяев. Лёгкий, едва уловимый запах. Быть может, только он, маньяк, чувствовал его. Но этот запах был. От мальчишек всегда пахло немытыми волосами и мочой. Маньяк поморщился и сплюнул себе под ноги. От девочек, от маленьких, трогательных девочек, пахло совсем иначе. Ласкающий ноздри аромат с трудом поддавался определению. Но самым близким, самым достоверно похожим маньяк находил запах пчелиного воска. Этот запах, о которого в глазах появлялись радуги и тяжело набухала плоть внизу живота, всё чаще и чаще выманивал маньяка на опасные рейды. Последний едва не закончился провалом. Пришлось уходить быстро, на ходу протирая бритву и запихивая за ворот трофей – маленькие белые трусики с Томом и Джерри. Маньяк зажмурился. Несколько раз медленно и глубоко сделал вдох-выдох. Голова слегка кружилась. Дверь школы хлопнула. Маньяк пристально вгляделся в вышедших на крыльцо и тут же расслабился. Ничего интересного. Две долговязые дылды, одна в джинсах, другая в «леопардовой» мини-юбке, и трое прыщавых, стриженных почти под ноль – что за мода дурацкая – скривил губы маньяк – десятиклассников. Закурив, компания, как по команде, начала громко, на публику, смеяться и неуклюже острить. Тем временем напротив школьного крыльца собралось около десятка взрослых. Папы, мамы, бабушки-дедушки… Кто-то стоял особняком, кто-то сбился в группки, чинно беседуя и поглядывая на часы. Маньяк вскинул загорелую, с редкими светлыми волосами руку. Массивная Omega показала без четверти два. И словно повинуясь её приказу, из распахнутых по-майски окон школы раздался приглушённый звонок. Маньяк вдруг вспомнил ту, с золотистыми косичками, из английской спецшколы, в белом фартучке по случаю последнего звонка. Едва увидев её, курносенькую, с колокольчиком в руках на плече рослого недоумка, маньяк решил тогда, что сегодня же она станет его. Маньяк мог гордиться собой. Он сработал чисто, ловко. Профессионально. В школе ещё не успел подняться переполох, а она уже лежала на чердачной площадке многоэтажки, похожая на цыплёнка из кулинарии. Гольфики и фартук тёмно-бурыми комками валялись в стороне. Ладони маньяка слегла вспотели. С минуты на минуту должна появиться ОНА. Входная дверь часто захлопала. На улицу посыпала ребятня – кончились уроки у младших классов. Раскачиваясь из стороны в сторону под огромными ранцами, словно черепашки-ниндзя, школьники стремительно заполнили всю территорию. С десяток чёрных, жирных голубей поспешили убраться на крыши соседних домов. Некоторых детей встречающие родители сразу же повели со двора. Другие, побросав рюкзаки и ранцы, с криками носились друг за другом. Тут и там натянулись белые параллели резинок и замысловатыми, только им известными прыжками, потряхивая чёлками и бантами, запрыгали девочки. Маньяк беспокойно забегал глазами по лицам, чувствуя, как к мокрым ладоням добавились подмышки и лоб. ЕЁ не было. Маньяк сделал несколько непроизвольных шагов по направлению к крыльцу и замер. На крыльце, держа перед собой синий ранец с парой ядовито-кислотных покемонов на ручке, стояла ОНА. За ЕЁ плечом, перебирая какие-то карточки, стояла рыжая подружка с двумя тугими, словно рогалики, изогнутыми косичками. Подружка что-то говорила ЕЙ, но ОНА лишь кивала в ответ. Рыжая махнула рукой и сбежала со ступенек, мелькнув светлой клетчатой юбочкой. У маньяка слегка заложило уши. Ощутимо гулко застучало сердце. Маньяк провёл ладонью по лбу и вытер руку о задний карман джинсов. Отступив снова в тень, маньяк встал боком к крыльцу, используя ствол каштана как укрытие. ОНА продолжала стоять на крыльце, разглядывая школьный двор. Иногда кто-нибудь выбегал из школы и плечом задевал ЕЁ, но она не обращала на это никакого внимания, лишь покемоны начинали сердито раскачиваться, словно пытаясь защитить хозяйку. ОНА отвела взгляд от поредевшей группы родителей, посмотрела направо, в сторону баскетбольной площадки. Потом налево… Глаза маньяка и девочки встретились. Прошла секунда. - Папа! – радостно вскрикнула ОНА. И размахивая ранцем, начала ловко пробираться сквозь толпу школьников. Маньяк рассмеялся и вышел из укрытия. Пройдя несколько шагов навстречу, он присел на корточки и широко распахнул руки. ОНА с разбегу – он только успел подхватить ранец – запрыгнула на него. Обхватила руками и ногами. Прижалась. Пахнуло пчелиным воском. Поцеловав дочь в обе щеки, маньяк легонько тронул ЕЁ пальцем за носик. - Бип! Бип! – с готовностью ответила ОНА. Рассмеявшись этой старой, ежедневной шутке они пошли домой, держась за руки. - Ты зачем за дерево спрятался, пап? – спросила, заглянув ему в глаза. Маньяк улыбнулся: - Хотел посмотреть, что ты делать будешь. Выйдешь, увидишь, что никого нет… Вот, мне и интересно стало… Дочка покачала головой: - Пап, ну я уже большая, ведь правда? Вон, Танька Федотова одна домой ходит, и ничего. А живёт дальше, чем мы. Там, за домами! Дочка махнула рукой в сторону новостроек. - И через гаражи одна ходит? – удивился маньяк. Дочка недоумённо посмотрела на него: - А чего, там ведь нет никого! Маньяк снова улыбнулся: - А нам с тобой трамвайные пути переходить надо, и шоссе без подземного перехода. Так что уж потерпи, пока не подросла. Отец и дочь, болтая, шагали вместе. И лишь иногда отец оглядывался на залитые солнцем новостройки и улыбался... |
2-15-4...
Сергей Магалецкий Осень, прогнав сонную девку - лето, гуляла по земле яркою цыганкой. Шуршала ворохом цветных юбок, водила, плечами деревьев, стряхивая золотое монисто листьев, и, полыхнув кленовым пламенем, задымила трубками костров, затянув грустную песню об уходящем времени и красоте… Черно-белой пленкой, инородным телом втянулась на перрон подошедшая с лязгом и сиреной электричка. Красота испуганно вспорхнула и отлетела в сторону. Кружила недалеко птицей и, кажется, помахала мне крылом. Подняв руку в ответ, я заскочил в вагон и нашел место у окна, возле мальчишки, лет десяти, в инвалидной коляске. Он что-то увлеченно набирал на мобильном телефоне, высунув от усердия кончик языка. Рядом с ним, прислонившись к спинке сидения, забылась во сне молодая женщина - мать малыша. Бледное лицо, синие тени под глазами говорили о том, что она измотана бессонницей и болезнью сына. — Играешь? - спросил я его очень тихо, чтобы не разбудить мать. — Нет… - покачал головой мальчуган. - Смс-ки пишу. — Друзьям? - поинтересовался вежливо, думая о чем-то своем. Мальчишка посмотрел на меня, как на слабоумного. — Богу. Пауза. Чуть не вырвалось ехидно: "Что и отчеты о доставке получаешь?" Но поднявшийся ком в груди не дал это сделать. Запершило в горле, стали хуже видеть глаза. За окном мелькали нанизанные на полотно железной дороги станции: "Опалиха", "Малиновка"... В груди немного отпустило, стало возвращаться зрение. Будто отвечая на мой незаданный вопрос, мальчишка вскинул длинные ресницы и голосом, каким говорят про шпионов, прошептал: — Я ответы получаю! — О чем же ты ему пишешь? - осведомился с грустью, понимая, что писать он может об одном: ему хочется ходить и играть, как другие ребятишки. — Хочу помочь той тете с пивом, - малыш показал глазами в сторону молодой женщины и загнул на худенькой руке один палец. — У нее очень болит голова. И правда, "тетя" периодически подносила холодную банку ко лбу, не забывая отхлебнуть из нее. — Вон той бабушке, - продолжил мой собеседник и загнул еще один палец. Пожилая женщина сидела неподалеку и постоянно набирала чей-то номер на телефоне, не могла дозвониться, тяжело вздыхала, вытирала платочком лоб и глотала валидол. — И этому дяде, - мальчишка взглянул на входящего в вагон юношу, загнул третий палец и быстро застрочил что-то на телефоне. Молодой парень был одет в широкую футболку и безрукавку. У него не было обеих рук, а на груди висела табличка "Помогите на протезы". Сердобольный народ потянулся за кошельками. Юноша со скорбным видом продвигался по вагону. Вдруг, сделав неловкое движение, он споткнулся и стал падать. Люди ахнули! Падение его было неестественно медленным. Из одежды показались руки, которыми молодец взмахнул, как спеленатыми крыльями, и упал на молодую женщину, упершись ладонями в ее пышную грудь. Народ затих потрясенный! Старушка с телефоном горестно вздохнула и громко, на весь вагон, выдала: — Эх, сынок! Господь ведь и правда накажет. Да так, что девку обнять не сможешь! Парень неуклюже вскочил и под общий хохот опрометью бросился вон. Отсмеявшись, люди притихли и задумались. Бабушка дозвонилась куда хотела. Из ее бесконечных повторений "Слава Богу" стало понятно, что все хорошо. Радостная, она протягивала девушке с банкой пива таблетку анальгина. Та благодарила, говорила о том, что задержалась на дне рождения у подруги, дома у нее ребенок с мамой, которые очень любят ее и ждут... В вагоне стало уютно и хорошо, как будто с улицы заглянула красота, робко присела на край лавки, взяла кисти художника и расписала все на свой лад. Мальчишка посмотрел на меня выразительно и добавил: — А еще я знаю, что поезд идет до Нового Иерусалима ("Новоиерусалимская" - станция рижской железной дороги - прим. автора). Зашуршал динамик и электронный голос подтвердил его правоту. Мальчуган звонко и весело, как положено детям, рассмеялся. Улыбнулся и я, только немного грустно. Поезд мчался дальше, а маленький спаситель грешного мира строчил смс-ки. Мне удалось подсмотреть номер его адресата: 2-15-4. Достав из кармана мобильный, я набрал сообщение, стараясь в короткий текст вместить все, что желаю мальчишке. В графе "кому" проставил заветный номер. Нажал на зеленую кнопку и закрыл глаза. Но ничего не произошло. Телефон лежал на ладони застывшим, неживым зверьком. Странно если бы было иначе. За мои-то грехи… Следующей была моя станция. На прощание потрепал малыша по волосам и вышел. Электричка скрылась за холмом. Подхватив спортивную сумку, я зашагал в сторону дома. Под ногами шуршали листья, сброшенные "цыганкой", позирующей Художнику. Время скоротечно - уйдет и осень. Интересно, где живут времена года, когда покидают Землю? Может они возвращаются на палитру Мастера? Цветы парят подобно птицам, наливаются ягодами снежинки, а желтые листья летят журавлями, разрезая клином другое небо. Опуская кисти в палитру, Художник пишет дорожку, по которой мальчишка пойдет своими ногами к воротам волшебного города... А я? Свободная, но непослушная кисточка Художника. Малюю, как в общественном туалете зло и бездарно: "Был здесь". Вот именно, был! Картина мира искажена до предела, покрыта пылью греховных страстей и желаний. А нужно лишь достать смятый платок совести и провести по холсту. Откроется небо в первозданной чистоте и крест, заваленный всяким хламом. Станет видимым и путь до конечной станции - Новый Иерусалим. Прав мальчишка. Успеть, не опоздать бы на этот поезд. Может Мастер простит своего глупого подмастерья… В кармане уже давно вибрировал телефон, отвлекая от размышлений. Я с досадой выхватил его из кармана. Оживший экран светился одним словом: "доставлено"… |
Волосы Вероники. 2 Фашист
Сергей Магалецкий Другой день, вернее, поздний вечер у камина, в загородном доме, в котором даже не живут привидения. Им тесно и неуютно, рядом со мной, миром моих фантазий и мыслей, светлыми тенями, бродящими по стенам. Кроме того, они боятся кота со странной кличкой "Фашист", развалившегося рядом. Подобранный на дороге котенком, больным и избитым, без одного глаза, он превратился в матерого, сильного кота. Предмет тайной влюбленности всех соседских кошек и грозы котов и собак. Жуткий вор и проходимец, неисправимая шпана. Украсть все, что плохо лежит или задрать чужую курицу - для него дело чести. Пропадая на несколько дней, он возвращался домой тощий, грязный, изодранный. Зализывая раны, мог сутками спать на старом сундуке, упасть с него и даже не проснуться. Было понятно - это воин, вернувшийся из тяжелого, долгого похода. Обладая скверным, хулиганским характером, он не был лишен благородства. Я сам видел, как он порвал пса, загнавшего на березу соседскую кошку, а потом нежно помогал ей оттуда спуститься. Почему такая кличка? Потому что негодяй, фашист!!! Черная масть сидит на нем, как мундир, с вкраплениями светлых погон и галстука. А более всего, из-за характера. Его выход на улицу равносилен объявлению комендантского часа или воздушной тревоги. Над ближайшей деревней летел тревожный, как сирена, чей-то крик: "Фашист идет!". И всякая тварь понимала, что спокойствие вещь очень относительная. В отделении милиции пухла папка заявлений от граждан, над которыми угорали сотрудники в момент скуки: " Поздно ночью в огород прокрался фашист…" или "+моя невинная кошка забеременела от фашиста". Росли подвиги зловредного животного, толще становилась стопка квитанций, выплаченных мной штрафов. Апогеем этой истории стал случай, произошедший на каких-то выборах. Во время речи главы района, при большом скоплении людей и корреспондентов, баба Нюра, местная сплетница, развернула самодельный плакат из наволочки, на котором было безграмотно намалевано: "Далой фашиста!". Глава района, приняв это обращение к себе, и, вероятно, вспомнив свои темные дела, покрылся красными пятнами и застыл как изваяние. Журналисты защелкали камерами. Грянул скандал… Старуха, я и кот были задержаны. Немедленно провели следственный эксперимент на бабкином огороде. Старушка бегала возле разоренных грядок клубники, причитая: "Все ведь порушил, фашист…" Начальство задумчиво чесало лысины: "Да нет, следы вроде человечьи". Я мучительно припоминал: "В чем это красном была морда кота утром?" Меня, вместе с животным, доставили в местное управление. Капитан милиции, начав свою профилактическую беседу со слов: "Я не потерплю, на вверенной мне территории проявлений фашиз…" - вдруг запнулся и заржал, как конь. Потом мы мирно сидели с ним, пили водочку из сейфа и беседовали за жизнь. Тревожил взгляд кота, сидящего на моих коленях. Он внимательно изучал начальника. Как в развешанных на стенах его комнаты ориентировках: мужчина, лет 40-45, лицо круглое, нос прямой… Я делал животному страшные глаза, мучительно пытаясь вспомнить, есть ли у капитана живность в хозяйстве? На прощанье хозяин кабинета посоветовал замириться со старухой и выписал мне штраф на огромную сумму. Нули отразились в глазу кота. Зрачок расширился и захлопнулся, как диафрагма фотоаппарата. Стало понятно - беда еще будет. Мир с собой старая карга оценила в три дня принудительных работ на огороде. Я копал бесконечные бабкины сотки. Кот, с самым невинным видом, скакал по участку, нюхал цветочки и ловил бабочек. Баба Нюра, воспылавшая вдруг к этому негодяю непонятной любовью, носилась над ним курицей. "Фашистушка, - ласково звала она, - "Попей молочка, съешь сметанки". У меня сводило скулы и отдавало болью в позвоночнике. Ангельский вид кота мог обмануть кого угодно, только не меня. Я видел, что козликом передвигаясь по огороду, он делает рекогносцировку участка. По сути, составляет военный план. Высчитывая высоту забора, расстояние до форточки и размеры курятника. Особенно интересовал его погреб и бабкина кошка, томно выгибающая спину на веранде. "Ничего… - недобро посматривал я на обоих. - Отольются вам мои мозоли и скрюченный позвоночник". Три дня трудовой повинности закончились Напоследок старуха, в качестве контрибуции, стребовала мои старенькие, но хорошие часы. "В кулацком хозяйстве и бычий хе… - веревка". Такой мощной фразой старуха подвела итог не слишком давней истории. Теплым светом лучился камин. Огонь отражался в моих глазах двумя полыхающими мирами. Такими близкими и далекими. Части единого целого, одного организма, где одна не видит другую. Припомнился рассказ, прочитанный в детстве. Суть его такова. В глубоком космосе летит космический корабль с Земли. К какой-то очень далекой звезде. Полет рассчитан не то, что на годы, на столетия. Жизни одного человека не хватит на достижение цели. Люди на корабле работают, занимаются своими делами, живут обычной жизнью. Сменяются поколения, одни умирают, рождаются другие. И корабль огромный, подобие Земли, и все на нем есть - растения, животные, вода, много работы и развлечений. Но наступает момент, когда человеку все это надоедает. Потому что полет по сути своей бесцельный. Слишком большие расстояния, недостижимо далека звезда. Что это за цель, которую нельзя достичь при жизни? И у человека остается один выход - прекратить полет. Для этого он должен войти в отсек атомного реактора, закрыть за собой несколько дверей, открыть последнюю и… испариться, превратиться в часть Вселенной. Те, кто решались на это, открывали ее, готовые сгореть, и… полуобморочном состоянии падали на руки врачей в белых халатах. Шок! Оказывается - никакого полета не было. Потрясение! Сначала оттого, что он живой. Потом от бессмысленности произошедшего - полет был большой иллюзией, экспериментом. Так что же наша жизнь - всего лишь эксперимент? Нет. Это миссия, проваленная нами. Полет, который мы превратили в падение. За дверью - изумление и шок! Там точно нас кто-то встретит. Но в белом ли? В углу светились мои ботинки. Въелась, какая-то зловредная пыль и никак не хочет оттираться… Рядом со мной мой Ангел. Я не вижу его, но точно знаю, что он здесь. Ежедневно я расстреливаю его очередями своих поступков. Сжигаю его белые крылья напалмом грешных желаний. В этой жизни все делаю и решаю сам. Он не перечит моей воле. Только подставляет свои крылья под мои падения и удары. Весь изломан и сожжен мною, человеком. Мой Ангел - хранитель, защитник и друг, которого я сделал инвалидом. Что же есть человек? Зеркало, не сумевшее отразить божественный свет. Королевство кривых зеркал, искажающих действительность. Обыкновенный фашизм. Я щелкнул кнопкой пульта. Понеслись гитарные волны о золотом городе с прозрачными воротами, заставив слегка поморщиться. Дело не в том, что не нравится певец с заплетенной в косичку бородой. Просто изменив один предлог в самом начале песни, он придал совершенно другой смысл произведению. Под эти чудные стихи я и уснул. Может быть, кто-нибудь видел, как в звездном небе летели двое. Прекрасный белый Ангел и существо, пытающееся стать человеком. Что же ты натворила, прекрасная царица Египта Береника, разбросавшая по небу свои волосы, если днем я воюю сам собой, а ночью улетаю к твоему чудному созвездию? Меня разбудил лучик света, рисующий узоры на лице, и чей-то далекий, истошный крик. В дверь просунулась шкодливая морда кота. Понятно. Что-то разбито, украдено, съедено. "Негодяй, паразит, фашист… - ласково и сонно пронеслось в голове. - Убью!" - и в его сторону полетел пульт. Не догнал, разлетелся на черные кусочки, успев включить музыку: "Над небом голубым, есть город золотой. С прозрачными воротами, и яркою звездой… - В углу светились мои солдатские ботинки. Я опять во что-то вляпался… Кажется в жизнь. - …Пускай ведет звезда твоя дорогой в дивный сад". |
Нечего оставить на память, сынок...
Михаил Салаватский Заехав к матери, чтобы достать из кладовой с антресолей какие-то банки, я наткнулся в дальнем углу на тяжелую коробку, завернутую в холстину. Взяв банки, я прихватил и этот сверток, посмотреть, что в нем находится. Отдав его матери, спросил у нее: - Слушай, мам, что за клад ты спрятала в кладовке? Я что-то не видел раньше. - А, этот? Это от бабы Дуси остался. Я уж старая и забыла о нем. Много лет он лежит у нас. Я его с глаз подальше убрала, чтобы вы ненароком не сунулись в него.- Ответила мне мать. - Какая баба Дуся? - Ты должен ее помнить. Маленькая такая старушка на первом этаже в угловой квартире жила. Помнишь? - Что-то не очень… - Сын у них был старше тебя – Женька. Их отец умер, когда ты еще пацаненком был. А баба Дуся после работы ходила по подъездам, мыла полы. Подрабатывала, чтобы сыну отправить все деньги. Он в институте где-то учился. - Подожди – подожди… - задумавшись, перебил я ее,- это она таскала постоянно ведра с водой по подъездам? У нее еще привычка была угощать малышню со двора конфетами, да? - Да. Ребятишки ее любили. Как увидят, что она вышла из подъезда, так сразу к ней бежали. Знали, что у бабы Дуси всегда есть карамельки в кармане. Тихая была, спокойная.- Напоминала мне о ней мать. - А сын, Женька, здоровый такой был парень. Он же куда-то уехал учиться, да?- спросил я про него. - Уехал.… Как уехал, в институт и больше ни разу не появился. А она горбатилась, чтобы его там содержать. После ее смерти я сколько раз писала ему о том, что мать оставила для него этот сверток на память, а он так ни разу не отозвался,- с горечью в голосе проговорила она,- ты же тогда с Пашкой помогал нашим мужикам со двора гроб на машину поднимать. Вспомни… Я, после этих слов, вспомнил и бабу Дусю, и ее похороны… Тихая и незаметная старушка с лицом иссеченным морщинами. Постоянно в одной и той же юбчонке, латаной кофточке и линялой косынке, а зимой в старой, побитой молью, шали. Она неустанно, с утра и до вечера, мыла подъезды наших домов. Мороз или снег, дождь или жара, а баба Дуся тащила в очередной подъезд тяжелые ведра с водой. Убирала мусор и отмывала бетонные полы от грязи. И сколько я вспоминал бабу Дусю – она оставалась в моей памяти маленькой, сухонькой старушкой, словно время не касалось ее. Умерла она в конце марта. Умерла также тихо и незаметно, как и жила. Мать, возвращаясь из магазина, зашла к ней, чтобы оставить молоко и хлеб, и увидела, что она лежит на диване, будто решила отдохнуть немного от этих тяжелых ведер. Мать тихо прошла на кухню. Оставила на столе покупки и хотела выйти, чтобы не потревожить бабу Дусю. И вдруг что-то почувствовала – подошла к дивану. Свернувшись калачиком, баба Дуся не дышала, а рядом с ней лежал старый, потертый альбом с фотографиями, тетрадный лист и в пальцах была зажата ручка. Ее хоронили всем двором. Хоронили на собранные соседями деньги. До последней минуты ждали ее сына. Хоть он и прислал телеграмму, что приехать не может, и просит соседей, чтобы похороны прошли без его участия. Бабу Дусю хоронили в промозглый, холодный мартовский день. Сильный ветер гнал по небу низкие серые тучи, из которых сыпал то сырой снег, то мелкий, похожий на водяную пыль, дождь. Под ногами чавкало серое, грязное месиво из снега и воды. Дома стояли сырые и мрачные. По окнам, которых, словно слезы стекал тонкими струйками снег вперемешку с дождем. Казалось, что проливала слезы даже природа, прощаясь с ней… Женщины в черных платках, мужики с хмурыми лицами заходили в квартиру проститься с бабой Дусей и, выходя, вытирали украдкой покрасневшие глаза. За много лет, я первый раз увидел ее в новой, чистой одежде, купленной соседками. Читали молитвы старушки в темных одеждах. Пахло ладаном, какими-то травами и еще чем-то неуловимым и непонятным тогда для меня. Запахом тлена… Меня поразило ее лицо. Морщинистое, уставшее от постоянной работы, оно было чистым. Куда-то пропали, разгладились все морщины. Ушло с лица выражение постоянной заботы и казалось, что она отошла от всех этих мирских дел, хлопот и находится где-то там – далеко от всех нас… На подъехавшую с открытым кузовом машину осторожно поставили небольшой гроб с легеньким телом бабы Дуси. Дождь, попадая на ее желтовато-восковое личико, стекал по краю глаз тонкими полосками. Словно баба Дуся плакала, прощаясь со всеми, уходя в свой последний путь. Машина медленно поехала по двору и все соседи тихим шагом пошли за ней, неся в руках венки из искусственных цветов. И лишь на грязном снегу остались лежать живые ярко-красные гвоздики… - Мам, а можно посмотреть, что в свертке?- попросил у нее разрешения. - Смотри… Я осторожно развернул холстину. Потертый альбом с пожелтевшими фотографиями и еще один сверточек. Открыл его, и застыл.… Передо мной лежали потускневшие от времени два ордена Славы, орден Красной Звезды, несколько разных медалей, среди которых - «За Отвагу» и «За взятие Берлина». А рядом с ними - старенький открытый конверт и неровно оторванный тетрадный листочек, на котором было написано корявым почерком: - Женечка, сыночек! Я тебя очень прошу, выбери время, приезжай в родной дом. Чувствую, что мне мало осталось жить. Оставить тебе на память мне нечего, кроме альбома - где мы с отцом и ты маленький, да моих наград. Больше у меня ничего нет, кроме этого. Приезжай. Так хочется тебя увидеть в последни… Письмо оборвалось, оставшись недописанным… |
Жучка
Вулкан Камагатага Эрнесту Сетону-Томпсону в 2005 году – 145 лет. Почти юбилей. Собаки умеют страдать. Да, именно страдать, Вы не ошиблись, мой читатель. И даже более того - сострадать. Живому человеку, его больной плоти и муке его душевной. - О, да – соглашаетесь Вы, - А как же! И находите примеры из жизни, из прочитанного Вами ранее. - Верный друг человека! – торжественно заявляете Вы. - Правильно дрессированная собака из рук у чужого и куска колбасы не возьмет. И глотку перегрызет обидчику по команде: «Фас». За хозяина. Я не знаю, как вам объяснить, мой друг, но это не всегда так. Бывает иначе. Послушайте. Трудно бедному провинциалу устроиться в большом городе. Не по карману гостиницы, кажется, что все показывают на тебя пальцем, замечают твою неловкость и неуверенность. Вы вздрагиваете при виде постового, а вдруг оббёрет последний до нитки под видом борьбы с терроризмом. И слова не вякнешь, и не пожалуешься. Некому. Мне было двадцать семь лет. Мама водила меня за руку по Москве. Вам весело? Нет? Я вижу. Вы серьезно глядите на меня и думаете, что я – душевно больной?! Не бойтесь. Послушайте, я тоже стеснялся этого… В клинике господина Федорова (знаете Вы её?) мне прооперировали правый глаз. Вы облегченно вздохнули. Да! Вам знакома светобоязнь, и тот дискомфорт, когда кажется, что тебя все толкают; а так хочется сесть в автобусе, но никто не уступает место; и я прятался, как маленький ребенок в углу за спиною у мамы. Вздрагивал от каждого нового блика из сверкающих окон мегаполиса. Без сопровождающего нельзя больному лечиться на дому, а стационар нам был не по карману. Две или три остановки от Курского вокзала, а может быть и более, сегодня я уже не помню где, и это не важно, в частном секторе Москвы у мамы жила давняя подруга, бывшая сотрудница детского сада. Они вместе работали в нашем маленьком городе в старые, добрые времена. Операция и последующее лечение – дело нелегкое. Как поведет себя больной на столе, глядя на руку хирурга, как долго будут заживать у него глаза потом; и крепнуть; и видеть мир заново? Светобоязнь – спутник каждого пациента. Веки гноились, и. слёзы, а куда им деться, текли по щекам, как у царевны Несмеяны. Вы улыбаетесь?! Я рад. Я никогда не был слабым человеком, Вы не ошиблись во мне, увидев меня впервые. Просто операция на глаза это искусственная травма, а травмированному человеку так хочется покоя. Жила у нашей хозяйки Жучка, маленькая собачонка в два с половиной кулачка величиной. Вредная такая собачонка – голосистая. Из тех, что слона до инфаркта доводят. На всех кидалась, лаяла, цеплялась за каждого встречного. Так и хотелось пнуть её, маляву, ногой - лети, мол, к чёртовой матери, беспородная псина. Много таких на улице под ногами путается, и Вам приходилось, читатель (я вижу) по этому поводу глотать свою желчь. Боже ты мой, куда бы я ни пошёл, а она тут как тут, за штанину меня норовит ухватить, тяпнуть зубами, нечёсаная уродина. А глаза продолжали гноиться - болели глаза. Не заживали ничуть. Я искал прохлады и тьмы – облегчения. Сыпались осенние листья, и теплый сентябрь отовсюду, как мне тогда казалось, кидал в меня потоки яростного света сквозь уже полысевшие кроны деревьев. Да ещё и эта собака. Возле бани в тени я, наконец, нашёл убежище, присел на крыльцо и зажмурился. Очередная капля гноя медленно ползла по моей щеке. На этот раз Жучка подошла молча. Я приоткрыл здоровый глаз и начал наблюдать за её поведением. - Бестия, - подумал я, - ты меня и здесь отыскала. Зараза. Что же ты за тварь такая, что не даешь мне жить? Собака смотрела в глаза. Я не вру. Она увидела в них мою боль, а может быть и мольбу о пощаде. Я понял это. Я никогда не кормил её колбасой, не баловал, не заговаривал ей зубы. Я был для неё чужой человек, на которого нужно было лаять, что она и делала добросовестно до этой минуты. Но сейчас собака сопереживала мне. Она подошла ближе, уперлась лапами в мою грудь и лизнула меня горячим языком в лицо, и вдруг засуетилась, как старушка, врачующая больное чадо. Обнюхала с ног до головы и, перебирая лапами моё тело, помассировала калеку. Дышала часто, взволнованно, а когда, наконец, нашла на босой ноге то место, которое искала, возле лодыжки, она начала лизать его, как щенка. Полижет немного, поднимет глаза, посмотрит, полегчало ли больному, и снова за работу. Врач! Это были третьи сутки после операции. Ночью я прозрел. И впервые ясно увидел обновлённое звездное небо, как в атласе: зодиакальные созвездья, Млечный путь, Большую и Малую медведицу, Полярную звезду. Я был поражен этой метаморфозой… На следующий день нашёлся хозяин. Суровый и злой человек. Когда-то давно он увез женщину, мамину подругу в столицу. Он отбывал наказание на стройках нашего города и не мог забыть того горького времени и того унижения, которое испытал, будучи невольником. - Да за такое жильё платить надо три дорого, драть с них три шкуры, а ты бесплатно их кормишь, – ругал он жену. Водка в бутылке окончилась. Потом он ругал мою мать, мой город, моего отца, а я лежал больной и боялся возразить. Только прислушивался и жмурился, глядя на свет, проникающий в приоткрытую дверь моей занавешенной комнаты. Мама извинялась, плакала, женщина, её подруга тоже рыдала. Вскоре мы прощались, а собака Жучка - она лаяла на хозяина. Я впервые в жизни видел и слышал это: с хрипотцой, с негодованием, со вздернутым в небо хвостом. И потом до самой электрички тёрлась у меня под ногами, стараясь ещё раз лизнуть то место, которое, как она считала, нужно лизать, чтобы мне стало легче… |
Жертва собственной глупости
Андрей Днепровский-Безбашенный (дурнина) Бронислав Злодеев, классик безысходного романтизма радовался с утра как ребёнок. Вчера ему удалось сделать то, что в его работе было большой редкостью. Вчера внутри него ярким лучиком проснулся особый талант, он такой шалман затележил... Как моторчик весь день носился. Оброс он вчера материальными благами, и ведь как оброс! Как мохнатый барбос мягкой шерстью оброс, так, что даже в пьяном сне не приснится… А что такое материальные блага? Правильно! Это есть объективная реальность, данная нам в ощущениях… Осчастливился он этими материальными благами, воистину осчастливился, аж весь засветился. На целые сутки и ещё почти двадцать четыре часа… Он и сегодня бы был счастливый, но его сегодня, как говорится – запрягли напрягли так сильно, что глаза у него от этого стали красно кровавой пеленой застилаться, той самой, которая бывает у лося перед случкой, но об этом чуть позже… Бронислав был обычный мужик без явных признаков клинического идиотизма. Любил жену, в которой просто души не чаял. Правда работа у него была, как бы это помягче сказать…, в некоторых не ладах с законом, она заставляла выплёскивать из себя такое понятие, как человеколюбие, что доставляло ему лёгкие душевные терзания. Его тонкая работа заключалась в том, что бы по наводке тщательно выследить богатенькую квартирку, вникнуть в расписание жизни хозяев дабы не допустить брак и огрехи, так как брак в его работе наказывался жестоко, от пяти лет лишения свободы и туда далее… Так что "косяки" ему были не на руку. В своей работе он был чуточку, как бы это выразиться, как бы психологом. В то время, когда всё было уже готово и нужно было решительно действовать, срабатывала давняя и насмерть забытая методика. В зависимости от обстоятельств, Бронислав по телефону или каким либо ещё способом, телеграммой там или факсом (на похороны или же ещё куда) заставлял свою жертву срочно покинуть квартиру в нужное ему время, что действовало всегда безотказно, в это время орудуя тихо, быстро и решительно, вынося ценности в большой сумке. Вот и вчера у него выдался, ну просто очень удачный день, ну такой удачный, он столько взял всего ценного…, до конца б жизни хватило, что радовало и подбрасывало его душу под самые облака. Впрочем, любимой жене о своей работе он не распространялся, объясняя неожиданное приобретение ценностей просто удачной покупкой кофиската. Супруга же его работала парикмахером, и поверьте, любила она свою работу, так же, как муж её любит, в которой она тоже души не чаяла. Утром, нежно проводив на смену жену и трогательно поцеловав её в щёчку, Бронислав решил прогуляться за хлебом. Он вяло сходил в булочную… Желая поскорее разобрать дома "добычу" вошел в подъезд и машинально открыл почтовый ящик, где лежало письмо без штемпеля адресованное на его имя. Насвистывая под нос отрывок симфонии Бетховена, Бронислав весело распечатал конверт и принялся читать содержимое, но по мере прочтения его лицо покрывалось белыми пятнышками, а глаза застилала, та самая красно кровавая пелена… Текст письма был следующего содержания: - "Уважаемый Бронислав! Согласно своему гражданскому долгу я просто не могу не довести до Вашего сведения то, что Ваша супруга грязно и подло Вам изменяет! Сегодня ровно в три часа дня к ней на работу приедет любовник, (машина белая Ауди). С Уважением. Доброжелатель". После прочитанного Брониславу стало совсем плохо, красно кровавая пелена совсем заполонила его глаза, ведь до этого любимая женушка ни разу не давала подобного повода. От прочитанного лицо Бронислава жутко перекосилось… В его мозгу происходила – страшная революция! Бронислав бросил взгляд на часы, на которых было без двадцати два… - За час двадцать вполне успею – бежал он к своей машине. Бежать ему нужно было всего метров сто, но они ему показались километрами… - Только бы успеть, только бы мне успеть, уж я то им покажу, где раки зимуют…! – заводил Бронислав двигатель. – Я им обоим устрою такой шухер! Он спёрся на другой конец города, рискуя жизнью проскочил два перекрёстка на красный глубокий, и таки успел… к трём часам уютно припарковаться невдалеке от парикмахерской где работала жена. В его душе бушевали страсти, (страсти, это такие штуки, которые выразить словами… не представляется никакой возможности. Кому приходилось устраиваться в подобном наблюдательном пункте, тот знает, что чувствуют в таких случаях). Сейчас Бронислав сидел, сверлил глазами вход в парикмахерскую, искал белую Ауди и боялся только одного – умереть! Умереть для него сейчас было, самое страшное… Он закрыл глаза и на минуту себе представил свои похороны, потом, как жена снова выходит замуж за своего любовника, и всё "заработанное" им с таким великим трудом достанется… - но тут его мысли оборвала лихо притормозившая белая Ауди. Бронислав внимательно присмотрелся…, но к его большому удивлению за рулём подъехавшей Ауди была – женщина, от чего у него на лице возникла непроизвольная улыбка. Белая Ауди чуть постояв, уехала и больше, до самого закрытия парикмахерской, до тех пор, пока не вышла из дверей жена, никого не было. Бронислав целых четыре часа просидел как дурак размышляя на тему, по-че-му так и не приехал любовник…? А ему так сильно хотелось, что бы любовник пррррриехал! Он сейчас представлял, как бы набил ему морду… Как бы отделал его вдоль и поперёк…! По почкам, по почкам бы ему натолкал…, и хариус весь раскроил. Наверное, и вправду так говорят, что даже самое мучительное ожидание много приятнее самой встречи. Надежда на эту встречу наполняла его сердце какой-то такой дикой радостью… Встретив супругу с работы, Бронислав не стал ей объяснять, как он здесь оказался, сославшись на то, что он тут случайно. Жена плюхнулась в машину, и они весело покатили домой. Правда, у Бронислава от этого письма на душе всё равно было не спокойно, скреблись у него на душе кошки, видать страшная это штука – ревность! - Ты чего сегодня такой перекошенный? – между делом поинтересовалась супруга. - Да так, что-то не здоровится – отмахнулся от неё Бронислав. Припарковав возле дома машину супруги стали подниматься на лифте, лифт послушно отсчитал этажи, подмигнув лампочками мягко остановился, открыл двери и выпустил своих пассажиров. Бронислав достал ключи от квартиры, и уже хотел ими открыть дверь, как увидел, что замок в двери сломан, что стало наводить его на разные мысли. Немного постояв, он осторожно толкнул дверь…, и стал свидетелем, ну просто потрясающей и душезахватывающей картины, которая его захватила и потрясла. Так Бронислав с женой поняли, что их просто – об-во-ро-ва-ли… Правда, Бронислав это понял минутой раньше, ещё продолжая надеяться на то, что это вовсе не так... - Ой, батюшки… - всплеснула руками жена - Что же нам теперь делать…? – уставилась она на мужа от ужаса округлившимися глазами. - Вот оно как обернулось-то, с человеколюбием, с ним-то теперь что происходит…? М-да… Постарались коллеги на славу – подумал про себя Бронислав. Он ощутил на себе то, что чувствует человек когда узнаёт, что его обокрали…, и какое уж там человеколюбие…? Человеколюбием в такой ситуации и не пахнет. Воры в их квартире постарались и вправду на славу! Они прихватили всё, что вчера Бронислав "заработал" с таким трудом. Он уже хотел совсем "завязать", ведь такого улова ему хватило бы на всю жизнь, и чего только в том портфеле не было… И "рыжьё" на несколько килограммов, и "брюлики" и купюры серьёзного достоинства…, и всё это у Бронислава увели воры коллеги, которые развели его как последнего лоха, его же собственным методом. Правда, Бронислав отправлял жильцов в основном на похороны, по горящей путёвке или на получение наследства, а этот "коллега" оказался, очевидно, более тонким психологом. Он безошибочно подловил его на ревности, на что Бронислав, специалист такого высокого полёта клюнул и купился как самый последний идиот! - Ой блиннн…! – схватился Бронислав руками за голову. От бессилия сложившейся ситуации он уже хотел рвать на голове волосы, но так как был лысоват, на голове рвать было уже особенно не чего, ему оставалось рвать волосы только в других места на своём бренном теле. Как ему быть, он не знал… Не подавать же заявление в милицию на то, что у него украли ворованное. Да и вообще с милицией вступать в какой-либо контакт он не хотел, ещё свежи были в памяти впечатления, когда он допустил "брак" в работе, за что отбывал наказание на лесоповале в не тронутых цивилизацией местах. Девственные это были места и совершенно не тронутые, где по ночам небо бросало на ладонь звёзды, а лагерь спал, погасив огни. Колыхнулась и зазвенела его душевная тишина… - Сволочи! Крысы конопатые! Душегубы! Вторсырьёвщики! – никак не хотел Бронислав ставить эмоциональную точку в этом совершенно безнадёжном деле. Жена рыдала, а осень в саду за окном мусорила… Тяжело переживал Бронислав, что его обнесли, ой тяжело… А самое главное, он совершенно не знал, что ему делать…? После внимательного осмотра квартиры, где у него были ещё какие-то там тайники, он понял, что его коллег кто-то просто спугнул, поэтому кое-что у него осталось. - Может быть, ещё и придут… - подумал про себя Бронислав, хотя как профессионал он был твёрдо уверен, что по два раза в одно и тоже место люди его профессии – не ходят. Хотя бывают и исключения… Так он принял твёрдое решение поставить у себя дома тайное, даже от жены видеонаблюдение, что на завтра, проводив на работу супругу, и сделал, благо, что это делалось быстро. Но утром в почтовом ящике как бомба замедленного действия его поджидал новый сюрприз! Сюрпризом на этот раз оказалась повестка в милицию, чему Бронислав просто несказанно "обрадовался". Он справедливо подумал, что ему повестку подкинули воры в надежде, что он на неё клюнет, а они в это время… - Уууу… гады! Теперь я вас раскусил, эвона до чего додумались… Вновь проводив на работу супругу, Бронислав с самого утра стал задумчивым. Но перед тем как её проводить, дабы не спугнуть "коллег", он решительно заявил жене, что его сегодня целый день не будет, уедет де он далеко по очень важному делу…, на что жена как-то странненько так хихикнула и чуточку улыбнулась. Запасясь бутербродами Бронислав занял место возле монитора в машине не далеко от подъезда. Экран маленького черно-белого монитора, на котором всё время была одна и та же картинка, утомительно мерцал и Бронислав от нечего делать принялся тщательно изучать повестку в милицию. Он долго крутил повестку в руках, внимательно изучая все подписи и печати, на которой сурово было написано… "сегодня к десяти явиться к следователю в качестве свидетеля по какому-то там пустяковому делу…". - Вот гады до чего же додумались! И печати милицейские и номер отделения, всё сходится, прямо как… настоящая – в непонятках чесал он затылок. Около десяти утра у него зазвонил сотовый. - Аллоууу… - схватил Бронислав трубку. Звонила его жена. - Броня, ты где, как там у тебя дела мой милый…? – ласково прощебетала супруга. - Да… я далеко, скоро не жди… - ответил ей Бронислав, удивившись её заискивающему голосу. - Ну, давай дорогой, смотри осторожненько, целую… - отчаянно булькая в трубке, на прощанье сказала жена. Он бросил взгляд на экран монитора, на уже надоевшую ему картинку, сладко зевнул и снова принялся представлять, как он поймает воров, и будет разбираться с ними. А где-то через пол часа картинка на экране монитора вдруг стала меняться…, Бронислав перестал жевать бутерброд и с интересом уставился на происходящее. Вдруг на экране монитора…, хихикая появилась его супруга, а следом за ней в квартиру вошел и любовник. Они быстро отправились в спальню…, Бронислав резко переключился на спальню и увидел такое, чем не каждый *****фильм может похвастаться. Он даже не сообразил, что происходит… Сначала там начались вялые телодвижения, потом разогрев стал потихонечку проходить, а потом началось такое…, от чего у Бронислава снова на глаза начала опускаться красно-кровавая пелена… - Ба… Вот это змеюшки-колотушки… - от неожиданности открыл рот Бронислав. – Охотился на воров, а поймал – жену с любовником, видать написанное в письме тогда было - правда, а может быть это случайное совпадение, которое наложилось одно на другое…? – снова находился он в непонятках. С этими мыслями Бронислав не досмотрев "кино" пулей вылетел из машины и приступил к задержанию жены и любовника. - Дурнина какая-то… – поднимаясь негодовал взбешенный и ничего не понимающий Бронислав. Вихрем взлетев на этаж он открыл дверь квартиры, тут же закрыв её изнутри ключом, дабы не убежал любовник, пока он будет разбираться с супругой. Не будем в подробностях описывать сцену ревности, так как в жизни каждого их было, наверное, предостаточно… Скажем лишь, что пока Бронислав бил морду неверной, голый любовник ретировался к двери делая отчаянные попытки покинуть квартиру, и такие отчаянные, что в запале оторвал у двери ручку, когда Бронислав так не него посмотрел, что самому стало страшно. Жена плакала и кричала… - Броня! Только, пожалуйста, без всех этих пошлостей и театральных сцен…! Ты давным-давно уж меня не любишь… – закрывалась она от него подушкой. А какие тут были пошлости и театральные сцены, когда это был самый обыкновенный мордобой с пристрастием. А подлый любовник тем временем, вместо того, что бы мужественно заступаться за любовницу, всё продолжал и продолжал неоднократные попытки смыться с места пришествия, что совершенно не красило его поступок, как мужчины. Тем временем, закончив с женой, Бронислав яростно набросился на бедного любовника, который к тому времени серенькой мышкой забившись в угол, у двери плакал горькими слезами от безысходности, он так не хотел, что бы его голого били. Но по-другому сейчас просто никак не могло получиться. Любовник попал под раздачу, он ещё долго бы под неё попадал, если бы его участь не облегчил неожиданный и спасительный звонок в дверь. Бронислав перестал бить извивающегося любовника, достал из кармана ключи и открыл дверь… Он ожидал увидеть кого угодно, почтальона, слесаря водопроводчика, дворника, соседа по этажу…, но только не наряд милиции…, коим они вместе с любовником были взяты и доставлены в отделение до выяснения обстоятельств, на великое горе и радость супруги, которая одновременно боялась и радовалась. И что ей сейчас было делать, она теперь тоже не знала… В отделении милиции задержанным, прежде всего дали остыть и опомниться, а только потом по очереди доставили к следователю. Первым к дознавателю попал Бронислав. - Тек-с… Ты кто там у нас… - перелистывал за столом бумаги следователь. – Ты у нас… Бронислав Злодеев, который пару дней тому назад обнёс квартиру очень уважаемого человека, заслуженного и почетного деятеля искусства. При проникновении в квартиру был заснят скрытой камерой видеонаблюдения… Хоть бы маску-то на лицо одел, что бы тебя не узнали… - на секунду оторвался от стола следователь – В мире современной электроники живёшь, а работаешь всё по старинке. – Мы тебя почти сразу же вычислили по видеонаблюдению, но пока личность установили, то да сё… Повесточку тебе послали, что бы ты сам пришел… Чо по повестке-то не явился? – посмотрел на него следователь. – Обязательно надо наряд высылать и государственный бензин жечь, ведь всё одно у нас оказался. Да, где краденые вещички-то? А? Куда ты их подевал? – глядя на Бронислава, как от яркого солнца щурился следователь. - У меня, их нет… - сухо ответил ему Бронислав, искренне сожалея о том, что так глупо попался, совсем позабыв про это видеонаблюдение, став жертвой своей собственной глупости. А ещё он удивился тому, что повестка, оказывается, была самая настоящая. - Как нет…? А где же они? – с удивлением переспросил его дознаватель. - У меня, их… украли… - Ха, ха, ха… - рассмеялся следователь Брониславу в лицо. – Вот это да, вор украл у вора… Бывает же так… Дас-с, милейший, хочу вас маленько обрадовать… Этот ваш, так называемый любовник вашей супруги тоже оказывается вор, который может быть и украл ваше краденное. Вы с ним по одной схеме работали, так сказать – конкурировали. Правда, у нас пока ещё нет прямых доказательств, но письмо, что он вам подбросил, было написано именно его рукой. У нас таких писем много. Тоже по старинке работал…, но нашел таки предлог, как к вам в квартиру попасть, оказывается в качестве любовника, вашу жену охмурил, слабовата жена оказалась… Ну, ладно, потом разберёмся. В камере Брониславу было до ужаса горько, больно и обидно. За пару дней он потерял всё. И жену, и свободу, и деньги, и будущее…, будил он свою усохшую совесть. - И как же это я так… лохонулся…? Старею, наверное я, старею… - И почему всё глупо по дурному совпало…? - тяжело вздохнув, спросил судьбу Бронислав. - Плииииииз… - ехидно улыбаясь, ответила ему та... |
Забытый слон
Сергей Магалецкий Лето ушло, сбросив старую пыльную одежду. Зеленые декорации обрушились ворохом пестрых листьев. Ветер гонит их по парку разлетевшейся рукописью. Перебираю цветные страницы - срезы ушедшего времени. Извилистые прожилки, как линии жизни и судьбы. Рука блуждает по этим дорогам, унося в воспоминания… Мать... Ты была очень доброй и всех жалела. Узнав, что кто-то из соседей нездоров, пекла пирожки и шла навестить больного. Не могла смотреть фильмы, где кого-то обижают. Горько плакала. А еще до ужаса, до обморока боялась лягушек, а других животных любила. Однажды мы с братом-близнецом сдуру напоили канарейку водкой. Птица всю ночь пела песни и не давала спать. Под утро уснула, но тебе показалось, что умерла. Ты долго рыдала над ней, cогревая в ладонях, и птаха ожила. Потом несколько дней отпаивала пичугу от тяжелого похмелья. Нас даже не наказала, лишь взглянула с укоризной. Правда, отец все равно выпорол старым солдатским ремнем. Отец... Помню, как ты повел нас с братом в зоопарк. Слона смотреть. У автоматов с газировкой мы пили воду, от которой ломило зубы. А ты налегал на другие напитки. Слона я помню плохо, зато хорошо запомнил наше возвращение: тебя покачивало, как тяжелый груженый корабль, ведомый двумя ревущими буксирами. Постовой милиционер остановил машины, чтобы мы спокойно перешли дорогу, и погрозил тебе кулаком. Ты много пил, но воспоминания об этом стерты. Забыл. Помню другое: я болел ангиной, и стоило кашлянуть ночью, как ты приносил мне воды и гладил спину теплой ладонью. Бабушка... У тебя были загорелые дочерна, мозолистые руки. Простая и неграмотная, но очень мудрая женщина. С бедой или радостью в деревне бежали к тебе. Мама рассказала страшный случай: подросток - сын соседки, защищая свою мать, убил пьяного отца. Прибежали за тобой. Ты пришла и сделала все так, будто пьяный мужчина полез на яблоню, упал и ударился головой о камень. Приехала милиция, провела расследование и остановилась на версии несчастного случая. Парень остался на свободе. Друг... Натура жизнерадостная, творческая и веселая. В минуту отчаяния, непонятной депрессии, шагнул в окно третьего этажа. Почему ты не позвонил мне? Мы нашли бы другой выход… Помню на охоте смешной случай. Твой сеттер Джим бросился в воду за уткой, проплыл несколько метров и вернулся, дрожа и поскуливая. Ты снял с себя бушлат, укутал пса и всю ночь отогревал у костра, приговаривая, что у собаки слабое здоровье. Как мы хохотали тогда! Перебираю листья, как поминальные записки, в которых будто изнутри горит лампада. Хорошо и покойно, как в храме. Вспоминаю дорогие лица и перечисляю имена... Ветер выхватывает цветную охапку из рук, кружит и уносит в небо. Там листы сложатся снова в рукопись. Читая книгу жизни, Бог будет то улыбаться, то хмуриться. Выпорет, конечно! Но ведь потом согреет и пожалеет. И может быть позволит быть рядом. Я думаю, что в этой волшебной стране живет и слон, которого я плохо запомнил. Стоит, улыбается и качает головой, недалеко от автомата с газировкой и поющей на нем веселой канарейкой… |
Отец
Виктор Йог Отче наш, Иже еси на небеси! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Не отринь спасения души ради, и не дай помереть лютой смертью, дай нам слышать тебя во всем, искупи первородный грех наш, хлеб наш насущный даждь нам днесь, и прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо ты есть Царь Силы и славы нашей вовеки. Аминь. (Молитва «Отче наш») В верхнем ящике письменного стола лежит небольшая чёрно-белая фотография. На ней изображён мой отец в компании пятерых подвыпивших мужиков. Он стоит с краю, едва доставая до плеча приятелю, который смотрит в объектив так, как будто хочет взглядом прожечь его. Четвёрка резко отличается от отца. Каждый нацепил серьёзную маску и приготовился к фотографированию. И только отец стоит, уперев левую руку в бедро, слегка отведя полу клетчатой рубахи, распахнутой на груди. Майка с глубоким вырезом обнажает волосатую грудь. Он улыбается, горизонтальные морщины пересекают высокий лоб. На голове две глубокие залысины, из нагрудного кармана рубахи выглядывает пачка «Беломорканала». Ему явно хорошо, потому что он уже подвыпил по случаю привезённого сена. Он умер, когда мне было семнадцать, и я учился на первом курсе института. На похороны не успел… Пока дошла телеграмма, и ехал двести двадцать километров, всё было уже кончено. Отца, как мне тогда казалось, я не любил. Но чем больше живёшь, тем больше понимаешь, что не всё так просто с этой пресловутой любовью… Он был алкоголиком. В нем таились хорошие задатки, но он их не реализовал. Учился в мединституте, но его выгнали за участие в кружке истинных коммунистов. Отец очень любил читать книги. Во время войны его ранили в ногу. Работал учётчиком, бухгалтером, заведующим чайной, грузчиком. Однажды он занял казённых денег своему родственнику на строительство дома. Растрату обнаружили и его посадили. На зоне он так грамотно писал прошения за сидельцев, что дела некоторых из них пересматривали, и они оказывались на свободе. Мы жили в селе. Отец пьянствовал и дрался с матерью. Однажды он бросился на мать и чуть не задушил её. Соседи едва его оттащили. Мать частенько сама его провоцировала. Но когда он бывал трезв, на провокации не поддавался, а читал, курил и молчал. А вот когда выпивал… Как-то раз он стал избивать мать, и я с ножом кинулся на него…Двенадцатилетний тощий кощей. Мать едва меня успокоила. Он ничего не хотел делать руками. Поэтому в деревенском хозяйстве всё разваливалось. К моменту моего рождения был построен дом. Но что это был за дом?! Крыша резко отличалась от всех остальных, так как была покрыта чёрным прорезиненным шифером, плохо спасавшим от дождя. Углы дома имели выпиравшие неровно брёвна. Печи пожирали массу дров и не могли согреть в лютые сибирские морозы две убогие комнатки. Стайки для живности были какими-то покосившимися и сделанными на скорую руку. Изгородь свободно пропускала куриц в огород. Туалет был сделан в стайке и сиял дырками. По-моему, материальный мир вообще не существовал для него. Однако папа многому научил меня. Он пил и говорил, чтобы я не шёл по его пути. Папа часто повторял, что его сын станет Человеком. Он рассказывал, что за свою жизнь выпил цистерну водки. Я до сих пор не люблю вкуса алкоголя. Самое неприятное для меня на работе – это всевозможные праздники, дни рождения и юбилеи. Однажды он напоил меня и соседскую девчонку бражкой. Ему было скучно пить одному, и он подключил нас. Этот, казалось бы, антипедагогический акт привёл к тому, что я до двадцати одного года на дух не мог переносить спиртное. Папа привил мне любовь к книге, и я стал читать с пяти лет. Я до сих пор помню его завораживающие рассказы об Алексашке Меньшикове и царевиче Петре. Он упоминал названия книг, которые звучали для меня как музыка: «Пещера Лейхтвейса», «Белый клык», «Граф Монте-Кристо»…Он ещё до школы научил меня считать и решать примеры в пределах начальной школы. Уходя на работу, прикалывал листок с примерами на гвоздик, а когда приходил, проверял и ставил мне оценки. У него за плечами была десятилетка, и он помогал мне решать задачи до восьмого класса. Благодаря ему я научился играть в шахматы. Папа был хорошим рассказчиком и своими историями возбуждал во мне тягу к знаниям. Он не воспитывал, не наказывал, не формировал, но я каким-то образом научился отличать доброе от дурного. Учёба давалась мне легко, и я вместе с пацанами самостоятельно учился плавать, играл в карты и лапту, шлялся по лесу, травил анекдоты, пытался курить, лазил по огородам…Он почти не обращал на меня внимания. Он осознанно давал мне свободу или просто не мешал жить? У меня были постоянные обязанности. Я должен был дать коровам сено, убрать навоз, привезти воды. Быстро сделав домашние работы, бежал в библиотеку. Библиотекарь давала мне книги и на отца. Я был у неё любимым читателем. Папа умер легко, во сне. После того, как подгулял у соседей, сел дома за столом, уткнулся лицом в ладони, уснул и ушёл. И только, когда мне исполнилось тридцать три, на одном из тренингов, выполняя технику «Зеркало», в изменённом состоянии сознания, я попросил прощения, принял и простил его. Во время процесса побывал в шкуре своего отца. Я чувствовал его боль в ноге при ранении. Я понимал, как при каждой очередной сталинской «сотке» спиваюсь, но ничего не могу с собой поделать. Иначе выдержать весь этот ужас было невозможно. Я под градом пуль и осколков, ежедневно рисковал жизнью, доставляя деньги солдатам. Он сделал всё, что мог. Ну, не умел он жить по-другому. Это была его жизнь и судьба. Мне кажется, он чётко осознавал, что происходит в стране. Его не стало в шестьдесят два года. Тогда-то я и понял, что он ни в чём не виноват. И НИКТО НИКОГДА НИ В ЧЁМ НЕ ВИНОВАТ. Или все всегда во всём виновны... |
НечтоЖило-было на свете Нечто.
Оно тихонько жило в глубине Души. И, в общем-то, никому не мешало.Однажды в Душу зашло Чувство. Это было давно. Чувство Нечту понравилось. Нечто очень дорожило Чувством, боялось его потерять. Даже дверь на ключ закрывать начало. Они подолгу бродили по закоулкам Души, разговаривали ни о чем, мечтали. По вечерам они вместе разводили костер, чтобы согреть Душу. Нечто привыкло к Чувству и ему казалось, что Чувство останется с ним навсегда. Чувство, собственно, так и обещало. Оно было такое романтическое. Но однажды Чувство пропало. Нечто искало его везде. Долго искало. Но потом в одном из уголков Души нашло прорубленную топором дырку. Чувство просто сбежало, оставив огромную дырку. Нечто во всем винило себя. Нечто слишком верило Чувству, чтобы обижаться. В память о Чувстве осталась одна дыра в Душе. Она не заделывалась ничем. И ночами через нее залетал Холодный и Злой Ветер. Тогда Душа сжималась и леденела. Потом в Душу пытались заглянуть еще другие чувства. Но Нечто их не пускало, каждый раз выгоняя веником через дырку. Мало-помалу чувства и вовсе перестали заходить. Но однажды в Душу постучалось совсем странное Чувство. Сначала Нечто не открывало. Чувство не полезло в дырку, как это делали предыдущие, а осталось сидеть у дверей. Весь вечер Нечто бродило по Душе. Ночью улеглось спать, на всякий случай положив веник рядом с кроватью. Прогонять никого не пришлось. На утро, заглянув в замочную скважину, Нечто убедилось, что Странное Чувство по-прежнему сидит возле двери. Нечто начало нервничать, понимая, что нельзя прогнать того, кто еще не зашел. Прошел еще день. Смятению Нечто не было предела. Оно поняло, что до смерти хочет пустить Странное Чувство. И до смерти боится это сделать. Нечту было страшно. Оно боялось, что Странное Чувство сбежит, как и первое. Тогда в Душе появится вторая дыра. И будет сквозняк. Так проходили дни. Нечто привыкло к Странному Чувству у Двери. И однажды, по хорошему настроению, впустило-таки Странное Чувство. Вечером они разожгли костер и впервые за столько лет отогрели Душу по-настоящему. - Ты уйдешь? - не выдержав, спросило Нечто. - Нет, - ответило Странное Чувство, - я не уйду. Но при условии, что ты не будешь меня удерживать и не будешь запирать дверь на замок. - Я не буду запирать дверь, - согласилось Нечто, - но ты ведь можешь убежать через старую дырку. И Нечто рассказало Странному Чувству свою историю. - Я не бегаю через старые дырки, - улыбнулось Странное Чувство, - я другое чувство. Нечто ему не поверило. Но пригласило на прогулку по Душе. - А где твоя старая дыра? - полюбопытствовало Странное Чувство. - Ну вот, - горько усмехнулось Нечто. И показало место, где располагалась дырка. Но дыры на месте не было. Нечто слышалo, как ругается Злой Холодный Ветер с внешней стороны Души. Нечто посмотрело на Странное Чувство, улыбнулось и сказало только, что не будет запирать дверь НИКОГДА... |
Листок календаря
Андрей Днепровский-Безбашенный (Береженого бог бережет, а не береженого - конвой стережет…) Была ранняя весна. А места вокруг были, ну просто вдупель кислородные, и с природой, что называется, от Христа. Из тайги веяло запахом весны, талого снега, не обычной свежестью, и полнотой просыпающейся природы…. И всё это с каждым днём чувствовалось всё сильнее после долгой и суровой зимы. И в душе зэка Иванова, то же стали открываться тихие такие радости, особенно при мысли, что скоро ему на волю. Он досиживал свои последние дни из двенадцати лет, на которые и загремел в общей сложности, и где-то в глубине души надеялся, что судьба больше не распорядится так, что бы он сюда ещё вернулся…. Ему осталась, оторвать то всего один листок календаря, чтобы прозвенел «звонок», своей условной трелью возвещающей о конце срока. Нет. Не был Иванов, ни вором рецидивистом, ни убийцей, не было у него ни каких злых умыслов, ни чего такого и откровенного, за что другие тянули тяжелый срок. Просто видать - судьба, карты видать так выпали… Он совсем не был согласен с тем, что в тюрьме сидят только одни звери. - Нет, звери на свободе. А здесь в основном те, кому откупиться было нечем или же просто в жизни не повезло - досиживая последний день, делал выводы Иванов. Он сидел на лавочке возле барака, курил, смотрел на закат солнца над тайгою, и придавался размышлениям, свойственным, наверное, только зекам. Думал…. Почему одни всю жизнь на свободе живут, про милицию только книги читают да кино смотрят, а другие из тюрьмы не вылезают? Ведь не рождаются же все с заранее начертанным путём жизни. И статью не всегда преднамеренно схватить можно, не обязательно с умыслом, и не обязательно надо затевать подстатейное дело, что б на неё родимую налететь, можно ведь и так, от вольного срок схватить, вполне достаточно просто оказаться в нужное время и в нужном месте. Только от чего это всё зависит, он не знал. А ведь от чего-то же, всё это зависело…? - Ох, и сколько же этих статей в уголовном кодексе?.. на все случаи жизни - плыли мысли в его голове. - Это только кажется, что они все, статьи эти, для кого-то написаны, пока тебя самого не коснётся. На самом деле, они для всех написаны, так, на всякий случай, и на все случаи жизни - домысливал зэк. - Вот родился, к примеру, человече, стукнуло ему четырнадцать от роду, и тут закружились вокруг него все эти статьи из УК, завертелись - как пчелы вокруг улья. Да только человек их не видит, и где бы он, не находился, и чего бы такое не делал, в какое бы время не жил, они всегда будут рядышком, да так и смотри, что б не ужалили и больно не укусили... - Вот едет, к примеру, мужик трезвый на машине, думает о чем-нибудь, планы строит, а тут пьяный в темноте на пешеходном переходе решит из-за куста с разбегу дорогу ему перебежать, за водкой поторопится, да не успеет…. и готов. И поехал водитель в места не столь отдалённые, лес там валить или же шить тапочки на резиновом ходу. Или как ещё судьба со статьёй перекрестится, одному богу известно, да мало ли случаев? - вздыхал Иванов, по привычке жадно до конца дотягивая цигарку. Когда-то и он был молод, и жил, как все законопослушные граждане, учился, влюбился, женился…. Удивлялся, радовался большим и маленьким радостям жизни, и не о чем таком плохом не думал вовсе и не помышлял. И не знал, что впереди ему такое светит. Просто как-то ехал он с дачи домой на электричке поздним летним вечером, вёз картошку, морковку и прочие снадобья, а тут контролёр, и откуда он только взялся, зараза, покажи ему билет да покажи, пристал. И билет этот у Иванова был, да вот затерялся он куда-то. И потащил он безбилетного пассажира на остановке вместе с рюкзаком и овощами в линейный отдел, протокол составлять за безбилетный проезд, вышли они из электрички, и не то, что бы Иванов там сопротивление оказывал, будучи трезвым, молодым и перспективным инженером, а вот получилось, как-то так совсем не удачно. Потянул его контролёр, за рукав. Да вцепился точно клещ, будто опасного преступника поймал, да и поскользнулся на перроне на мазуте, и головой прямо об пикетный столбик, об металлический стержень из него торчавший, тут наряд милиции, и билет этот проклятый потом нашелся. А Иванов по двести шестой восемь зим отхватил. Контролёр так и остался калекой, довыслуживался. И зачем он дурак, такое усердие на старости лет проявил? И случилось как-то так, что ни под амнистию он не попал, ни под условно - досрочное. Так и «отпыхтел» от звонка до звонка. Туда ж только попади, ворота широкие. Адвокаты «бабки» то, как потянут, все вытянут. А Иванов жил только от получки до получки, и на адвокатов у него особо денег то и не было. Вот и схватил срок, как говорится - на «полную катушку». Жена понятное дело, не дождалась, из квартиры выписали. Возвращаться было некуда. Походил он под окнами своей квартиры после «демобилизации», погоревал, посмотрел на бывшую благоверную. Да взгляд при встрече она что-то отворачивала, говорила, не приходи сюда больше, не мешай, мол, мне дальше жить, за друга его замуж вышла. Успокаивал её друг, успокаивал, да и женился на его жене. Оба его и предали. А письма-то, какие писала поначалу, дождусь, да на полгода то её и хватило. Месяц на свободе побыл Иванов, позаливал горе водкой. И снова попал под раздачу. Оказался не в том месте и не в то время…. под вечер на улице прямо в центре жестокой драки, проходя возле ресторана, что-то там мужики крутые после торжества не поделили, один пошел на четырёх, видать был военным моряком. Он даже разнять их пытался, да вот справку об освобождении обронил. Итог боя, четыре трупа. Видать нападавший крепкий был мужик… Но Иванов об этом ничего не знал. Он даже и значения то этой драке как-то и не придал, и не скрывался вовсе. Подрались крепко мужики, да и всё тут. А его вычислили, и дело повернулось так, что видел и не сообщил, и поехал он снова за соучастие ещё на четыре зимы опять лес валить, с учетом своей прежней судимости. - Вот так-то, брат - сказал зэк Иванов вслух самому себе, тяжело поднимаясь со скамейки. Рядышком-то они статьи, с каждым из нас живут и вокруг всё время ходят. И никому не известно, где и как они могут с человеком встретиться…. Человек ли на статью налетит - или же она на него…. так и сопровождают они друг друга потом до самого последнего шага, до могилы, до гробовой доски, совсем без шансов на реабилитацию. Сосульки, свисающие с крыши барака, под вечер подмёрзли, и весёлая капель прекратилась. Зэк Иванов встал, и не спеша, побрёл в свой отряд. И на душе у него, от мысли, что сейчас весна и что через день «прозвенит звонок», немножко потеплело и прояснилось… А завтра…. он оборвёт последний листок календаря… |
Яблоко раздора ...
- Натаска, дай куснуть? Ну пазалуста… - Ленка заискивающе посмотрела в голубые Наташкины глаза. Наташка смерила Ленку равнодушным взглядом и с хрустом впилась молочными зубами в яблочную мякоть. - Ладно-ладно, задина-говядина, я тебе плипомню! – прохныкала Ленка, встала с горшка, натянула трусики, оправила платьице и пошла в группу, где дети старательно рисовали домики. Так началась вражда Ленки и Наташки. Поначалу она была немудреной и наивной: Ленка запорошила Наташке глаза песком, Наташка сломала ленкин совочек, Ленка вылила суп на голову Наташке, Наташка растоптала ленкину куклу, Ленка порвала Наташкин рисунок, Наташка плеснула киселем на новое Ленкино платье, и так далее в том же духе, до самой школы. В школе вражда обострилась, девчонки взрослели и гадили друг дружке все более изобретательно. От банальных кнопок на стуле они перешли к брызгалкам с чернилами, потом настал черед склеенных страниц в тетрадях и дневниках, маленькая мышка в портфеле довела Ленку до истерики, а телефонный звонок маме с ябедой на кол по литературе доставил массу неприятных ощущений Наташкиной заднице. Девчонки изощрялись в пакостях, чуть ли не ежедневно одна из них злорадно хихикала, глядя на расстроенную соперницу, а та, в свою очередь, уже обдумывала план мести. В старших классах, когда вчерашние девчонки с косичками стали молодыми девушками, вражда Ленки и Наташки перешла в новую фазу. Наташке нравился Сережка, Ленка всеми правдами и неправдами старалась понравиться ему первой, на школьных дискотеках девчонки даже несколько раз подрались, выясняя, кто с ним будет танцевать, Ленка однажды натравила толпу своих приятелей-хулиганов на парня, который провожал Наташку домой, в ответ та подкупила двух десятиклассниц, и они в женском туалете разбили Ленке нос. Разумеется, регулярно продолжали происходить и обычные мелкие подлянки: надпись “сука” мелом на спинке стула, которую потом так трудно оттереть со школьной формы, затяжка на колготках, сделанная ловким движением руки в давке на перемене, использованная прокладка, подброшенная под парту соперницы, красной от смущения, подножка на физкультуре во время разбега перед прыжком. Да мало ли способов досадить, когда желание отомстить полыхает в груди сверхновой звездой? Школа осталась позади. На выпускном вечере Наташка злорадно пролила полбутылки красного полусладкого на белоснежное Ленкино платье, но не успела насладиться триумфом, как села задом в шоколадный торт… Ленка пошла учиться в ПТУ на закройщицу, Наташка попыталась поступить на истфак пединститута, провалилась на экзамене по литературе, с которой у нее всегда были проблемы, и теперь коротала год до следующей попытки, работая курьером в типографии. Обе девушки встречались с парнями. Дима, друг Ленки, осенью должен был уйти в армию, а Наташкин Вадим учился на математическом факультете, у него была отсрочка. Парочки время от времени пересекались на дискотеке в единственном клубе их маленького городка. Серьезная стычка произошла всего один раз, когда Вадим в толпе ненароком толкнул Ленку, за что тут же выхватил в торец от Димки, усиленно занимавшегося боксом в ожидании грядущей дедовщины. К чести Вадима, он ответил ударом на удар, да и Наташка тоже не стала наблюдать, как избивают ее парня, и с визгом вцепилась Ленке в волосы. Драка мгновенно разрослась, замелькали кулаки, подвыпившей молодежи было плевать, за что и кого колошматить. Подъехавшие менты распихали особо буйных по машинам и повезли в райотдел. Среди схваченных оказался и Вадим. Бумага, отправленная из милиции в институт, перечеркнула его планы на отсрочку, он был отчислен и с ужасом думал о предстоящем призыве в ряды СА. Через полгода после того, как молодых людей забрали в армию, Наташка сфотографировала Ленку, обнимающуюся с каким-то парнем на вечеринке, и отправила фотку своему Вадиму, который служил с Ленкиным Димкой в одной части. Вскоре Ленка получила из армии письмо, после чего неделю рыдала, заперевшись дома, забив на ПТУ и вообще на все в мире, а потом подпоила тех самых приятелей-отморозков со двора, и через пару дней изнасилованная Наташка лежала в больнице. Разумеется, весточка об этом событии была немедленно отправлена в воинскую часть, и планы Наташки на Вадима растаяли, как дым… Ленка вышла замуж за слесаря местного ДРСУ по имени Анатолий. В ресторан, где гудела свадьба, ввалилась пьяная Наташка и устроила жуткий скандал, сопровождавшийся битьем посуды и невестиного лица. Через пару месяцев Ленка проколола ночью шины на автомобиле Дениса, с которым Наташка жила гражданским браком. В ответ Наташка отравила собаку, охранявшую частный дом молодоженов, и подожгла забор, ограждавший их двор. Ленка незамедлительно отреагировала, разбив ночью все стекла в квартире Дениса и Наташки. Наташка написала анонимку в управление ДРСУ, в которой обвиняла Анатолия в сексуальных извращениях, и пустила по городу слух, что он педераст. Ленка позвонила Наташкиным родителям и сообщила, изменив голос, что их дочери сделан аборт, после которого у нее никогда не будет детей. Мама Наташки слегла с инфарктом. Наташка, работавшая в налоговой инспекции, организовала в ответ проверку магазина тканей, в котором трудилась Ленка. Недостача оказалась внушительной, и Ленка едва не получила срок. Толик с Ленкой купили RAV4. Наташка и Денис приобрели подержанный “Ландкрузер-Прадо”. Ленка заставила мужа продать частный дом, а на вырученные деньги супруги приобрели трехкомнатную квартиру, в которой и поселились с двумя своими детьми. Денис взял кредит, продал свою двушку, и на десятилетие встречи подарил беременной Наташке четырехкомнатную квартиру в центре. Ленка поехала отдыхать в Египет. Наташка на следующий год полетела в Австралию к какой-то дальней родне мужа. Закончилась вражда просто и банально. Однажды на светофоре авто Ленки оказалась рядом с Наташкиным джипом. Соперницы обменялись гневными взглядами, моргнул желтый, и две машины рванули с места, визжа покрышками. Гонка продолжалась около получаса, и закончилась на загородной трассе, когда “Прадо”" вылетел на встречку, совершая обгон, и лоб в лоб поймал груженого углем КАМАЗа. “Равчик” мог бы объехать аварию, но скорость была так высока, что Ленка не успела среагировать и воткнулась в обломки джипа соперницы на 160-ти км/ч. В реанимации женщины лежали на соседних койках. Денис и Анатолий, галопом примчаавшись к разбившимся супругам, понатащили им фруктов и соков, но им это было уже не нужно, и та и другая почти не имели шансов. Перед смертью Наташка пришла в сознание, и шепотом попросила мужа дать ей яблоко. Денис зашуршал пакетами, суетливо отыскал яблоко и протянул его жене. - Ленка…- чуть слышно прошептала Наташка. – Ленка… Яблоко… Ты просила откусить, помнишь? - Да… - так же шепотом ответила Ленка, - помню… - Держи, - рука с яблоком с трудом протянулась в сторону Ленкиной койки. Ленка протянула руку навстречу, ее пальцы почти дотянулись до яблока, и в этот момент жизнь покинула ее. Через несколько секунд умерла и Наташка, пальцы ее разжались, яблоко упало на пол и закатилось под койку. |
Берег надежды
Андрей Днепровский-Безбашенный (искушение) В прежние времена на Руси было очень много действующих монастырей. Некоторые из них полностью или частично сохранились и до нашего времени, некоторые нет. Если вы когда-нибудь окажетесь на их территории, то, не спеша побродите по ним и окунитесь с головой в историю их начала, и вы вполне возможно ощутите на себе говорящие камни, вам наверняка покажется, что у этих стен есть сердце и вены, ведь здесь каждый камень дышит вечностью… Разные легенды связаны с существованием и возрождением монастырей, но все они, как правило, покрыты глубокой тайной жизни… Один из таких частично сохранился и был восстановлен в Москве не далеко от станции метро Таганская, он прославился тем, что в нём захоронены мощи святой Матрёны, обладающие духовной силой благоговения. Говорят, помогают они людям в бедах. Слухом земля полнится, и тянутся сюда людские души, кто с чем, кто приходит прощение просить у святой Матрёны, кто исполнения желаний, кто взывает о помощи. Людская молва быстро разносится, говорят, многим Матрёна помогает, если же сочтёт их просьбу бескорыстной и искренней. И стоят там очереди из человеческих судеб неиссякаемым людским потоком, как когда-то у мавзолея Ленина. Вот и в этот августовский день с утра верующие и просто сочувствующие, с цветами, свечами и надеждами выстроились в очередь к её мощам и иконе, стояли кто с чем. Кто-то просил у Матрёны счастья, кто здоровья для себя и своих близких, кто-то молился о смягчение приговора родственника осужденного, а кто-то просил тому же родственнику наоборот накинуть срок за его злодеяния, а кто-то просто хотел улучшить свою и без того прекрасную жизнь. Всех их привело сюда сила желание, не смотря на то, что каждый из них жил своей жизнью, и каждый по-своему. Говорят, что святая Матрёна всевидящая и никому не отказывает. (Вот я пишу сейчас этот рассказ, а сам думаю, что она его вместе со мной как бы читает, и честно говоря, малость побаиваюсь, как бы и у самого чего не вышло. Но надеюсь, что она не обидится, что я малость чего и преувеличил, так как в писательской работе без этого никак нельзя). С утра в этой длинной очереди вместе со всеми стоял и дисциплинированный бухгалтер из Подмосковья по имени Венедикт. Правда, прибывал он здесь без особой нужды в надежде улучшить свою и без того не плохую жизнь. Августовское солнышко в душной Москве припекало, и мозги бухгалтера стали потихонечку размягчаться. Телосложения Венедикт был худосочного, так как питался в основном плохо, но в надежде сильно разбогатеть, к деньгам относился скрупулезно, всё копил и копил их, и вид у него по той же самой причине был весьма затрапезный. Стоял он в этой очереди, как говорится не от противного, а с корыстным таким желанием – конкретно разбогатеть, в отличие от других желаний окружающих его сограждан. Он как-то и раньше бывал у святой Матрёны, она ему тогда помогла, в должности его повысили и зарплату прибавили. Но этого ему оказалось мало, (говорят, что человек к хорошему привыкает быстро), так Венедикт сюда приехал снова, прикупив по случаю огромную такую свечку за сто рублей, в надежде, что это ему зачтётся особенным таким образом… А так, с виду в его облике угадывались удивительная простота и естественность. Любимым его выражением была фраза – Кирдык монокль, а любимой книгой – «Пособие для бедных, как стать богатым», которую он читал сейчас как библию и помнил в ней всё наизусть, зачитав её до дыр. - Как там курс доллара? – послышалось где-то в глубине очереди. - Расцвёл сволочь! – тут же донёсся ответ. Венедикту от услышанного в душе стало приятно, так как все его накопления хранились в банке в погребе в зелёной валюте. Голова у него, как-то и положено бухгалтеру работала как калькулятор и он быстренько так в ней прикинул, на сколько сегодня увеличился его капитал. Его как-то не утомляло то, что впереди и сзади него стояли люди с куда более серьёзными проблемами, а не просто желанием разбогатеть. Что все они были несчастны по-своему, в отличие от него… Но, увы, это Венедикта совсем не смущало. Люди здесь в основном искали духовное пристанище и стремились сюда, в надежде выплеснуть волны своих желаний на берег всё той же самой надежды, ибо для них они были сокровенными… - Может быть, я и вправду разбогатею? – солнечным лучиком промелькнула мысль в голове Венедикта, озарив на какое-то мгновение его искушение. В очереди стоять ему было ещё долго, в монастырских стенах, так успокаивающих своей тишиной ему было о чем подумать и что вспомнить. И Венедикт - вспоминал. Память на этот раз унесла его в прошлое, он стал анализировать, почему он развёлся с женой? Злоупотреблял тогда Венедикт, воистину злоупотреблял, и не просто так, а как скотина. Как-то после очередного крепкого возлияния, он спросонья, нет, не своего, а своей супруги наставил на неё охотничье ружьё и тихонько так сказал – Пух! Сердце у супруги оборвалось… Это была последняя капля терпения, после чего бедняжка стала заикаться и подала на развод. Венедикт до сих пор её любил, где-то там, на самом краю души, но это уже никак не повлияло на их дальнейшую жизнь… Тем временем яркое солнышко ещё припекало из своих последних лучей, людям в очереди по прежнему было жарко и утомительно, и эта утомительность стала сбивать их с откровенных желаний, она давила на них и им хотелось побыстрее отдать свою дань мощам Святой Матрёны… Сзади за Венедиктом стояли отец с сыном оболтусом, приехавшими из Архангельска в стремлении дать ума сыну. Отец сына, судя по всему, держал в крепкой родительской строгости, всё время навешивая ему подзатыльники. - Смотри на икону Матрёны то, да мысленно с ней разговаривай, мысленно, да ума у неё поболее проси. Глядишь - человеком станешь, на хорошей должности пребывать будешь, при деньгах окажешься, всё ж легче тебе обалдую жить будет, а там глядишь и про родителя вспомнишь - наставлял отец его крепким очередным подзатыльником. - А то всё на девок да на баб замужних засматриваешься! Мысленно разговаривай с ней, мысленно! А то, что там в твоей дурной голове роется, Бог его знает! Выросла женилка, и мысли за ней туда же! Благословения и ума у Матрёны проси, а больше ума! – очередным подзатыльником с тяжелой рукой наставлял отец отрока. Рука у помора была размашистая и суровая, от приклада которой отрок каждый раз едва устаивал на ногах. Впереди Венедикта была смазливая молодая женщина, почему-то вопреки канонам в ярком красном платочке, она всё время молилась и молилась, краснея всё больше и больше, вероятно от таинства своих мыслей… Тут мимо прошла сестра, (монастырь был женским), и молодая женщина, слегка потянув монашку за рясу, стала шептать ей на ухо свои просьбы, дабы знать, сбудутся они или нет, и не кощунственно ли с этим обращаться к святой Матрёне. Но лёгкие порывы ветра открыли секрет и донесли до Венедикта суть разговора. - Сестра - тихо обратилась к монашке молодая женщина с развратно накрашенными губами и откровенно подведёнными ресницами. - Вы знаете, грех мною одолевает, грех - шептала ей на ухо женщина. - А в чем он собственно кроется? – смущаясь, переспросила монашка. - Да вот не берут меня мужчины, не одолевают… - громким шепотом высказывала откровения молодица. - Вы, наверное, мне хотели сказать - мужчина, в единственном числе? - попыталась поправить её монашка. - Да нет сестра, вы не ослышались - именно мужчины! Что толку от одного? Алкоголь их, наверное, погубил, алкоголь. А если же несколько сразу - вот это да…! - мечтательно водрузив взгляд к кресту на храме, молвила молодая женщина, от чего сестра засмущалась ещё больше. - Напьются, и только потом пристают, а толку то что, толку? Который потискает, а потом и захрапит как увалень, а я как разойдусь, как разойдусь, и что мне потом делать? Хоть саму себя удовлетворяй? Скажите, можно ли об этом просить Матрёну? – посмотрела молодая женщина на сестру. - О чем конкретно…? - Ну, что бы их было много и все сразу… - Ой, да грех это, грех… - ещё более покраснев, ответила ей монашка. - Ну, а попросить-то можно? – никак не успокаивалась молодая женщина. - Не знаю, наверное, можно, ну, если же только попросить – ответила покрасневшая монашка. - Святая Матрёна всех принимает и никому не отказывает – откланялась она, тут же поспешив по своим богоугодным делам. - Да, корысть и грехопадение движет человеком, сволочное видать это создание - человек, корыстное, всё в искушение живёт и в мыслях соответствующих пребывает… - оправдывался перед собой Венедикт. Попутный ветер доносил до его слуха и другие голоса. Это были голоса двух других женщин, судя по всему, с одного и того же судебного процесса. Одна из них была мать сына, которого посадили за убийство, она пришла в Матрёне за помилованием и смягчением приговора, а другая - погибшего, жестоко убитого в пьяной драке. Обе пришли просить у Матрены совершенно противоположного, а потом разодрались, и никто даже не пытался их остановить и успокоить, пока не подоспела охрана. Венедикт слышал ещё и другие просьбы, с призывом продлить жизнь умирающего ребёнка и прочими серьёзными мирскими проблемами. И ему где-то там, в глубине души стало совестно, что зря он занимает место в этой очереди, зря мол стоит - зря. - И зачем я здесь? Мне ведь и так не плохо живётся… А то получится как в той сказке, про золотую рыбку, останусь у разбитого корыта… - думал про себя Венедикт, прекрасно зная ответ на свой вопрос…, за чем он здесь стоит. Но были и такие, которые стремились попасть к Святой Матрёне и без очереди, она и их принимала. - Да, деньги пошли мимо кассы – взбрыкнул в душе Венедикт, провожая взглядом людей шедших без очереди. - Куда вы без очереди лезете? – мысленно пытался образумить он торопливых, призывая к порядку. Но тут услышал в свою сторону. - Значит им срочно надо, она их и без очереди примет. Ей это виднее, может кому-то надо срочно жизнь продлить… - Венедикт был твёрдо уверен, что у Святой Матрёны нет никаких оснований, ему, образцовому бухгалтеру, жизнь не продлевать, до самой, самой… бесконечности. Ведь портрет Венедикта даже на доске почета висел. Правда, подворовывал он иногда деньги, но это было так, самую малость, и совсем чуть, чуть. Может быть, он их ещё больше бы поворовывал, но, однако боялся, что в тюрьму посадят. Тут он от нечего делать он стал в голове прикидывать, сколько собирает в день Святая Матрёна на паломниках, и в его голове нарисовалась довольно таки не плохая цифра, которую он тут же перевёл в американские доллары, помножив их на процент инфляции. - Вот это да…! – удивился он про себя. - Мне бы такой доходец при жизни… Его очередь за мыслями стала подходить, он зажег и поставил свою огромную свечку, но перед тем, как поцеловать гроб со святыми мощами, вдруг не заметно для себя стал просить много денег, и продлить жизнь как можно дольше. Вообразив себя живым да ещё с таким денежным потоком он не заметил, что мыслями оказался уже на её месте, а люди к нему всё шли и шли, шли и шли, и всё несли ему деньги и несли, а он эти деньги только считал и складывал… В этой очереди были и такие, которые Святую Матрёну совсем ни о чем не просили, они пришли к ней просто так, а что бы в жизни им ещё хуже бы не было… И вот знойная и длинная очередь для Венедикта закончилась, и он с облегчением отправился к троллейбусной остановке. Но перед тем, как до неё дойти, ему предстояло перейти улицу Таганскую на другую сторону на регулируемом светофором пешеходном переходе. Толпа людей на берегу улицы собралась стайкой и долго ждала желанный зелёный свет, а его всё не было и не было. Так его не дождавшись, толпа скопом ринулась на красный, благо машин не было… А Венедикт, как человек дисциплинированный, со всеми не пошел, он даже где-то осуждал нарушителей правил дорожного движения, став терпеливо дожидаться зелёного сигнала светофора. Дождавшись зелёного, он смело ступил на полосатую зебру пешеходного перехода. Уверенно идя на зелёный свет, он не посмотрел по сторонам и не заметил, как на большой скорости в его сторону неслась бешеная «Газель»… которая и сбила его насмерть. До сих пор непонятно, было ли это решением Святой Матрёны, или же простым пренебрежением правилами дорожного движения, в частности, водителем бешенного «Газеля». А может быть, Венедикту просто не нужно было отрываться от коллектива…? Но в любом случае – мечтам и просьбам Венедикта, уже не суждено было сбыться… |
Живите дальше
Андрей Днепровский-Безбашенный (живите с Богом…) (Не знаю почему, но мне нравится описывать жизнь старых людей…) Старый Шаболтай жил с экономически правильной степенью точности, во тьме страстей прокладывая дорогу в светлое будущее. Он был человеком редкостного поэтического восприятия жизни. Родину любил. Нельзя сказать, что бы он изнывал от любви к конституции, но с каждой пенсии паразит, всегда светился изнутри как звезда. Прозвище у него было – агрегат, данное ему за должное трудолюбие. По жизни шел, как по млечному пути, от пенсии до пенсии, от весны до весны, с утра до обеда…, в общем, всё у него было, как у людей… Уверенно шел вперёд, иногда наступая себе на руки… Всё на свете он повидал, да только не знал всё, впрочем, если бы всё знал, то не был бы такими… бедным. Он знал, даже как размножаются колобки. Для тех, кто не знает - колобки забираются в сусеки и потом там подолгу скребутся… Было время, когда старый Шаболтай боялся… Страх всегда делал человека изобретательным и дальновидным, именно эти качества намертво устоялись в характере деда. Старому Шаболтаю намедни стукнуло восемьдесят три. Быстро пролетела его жизнь, ох как быстро. Зима – лето, зима – лето, зима – лето и так восемьдесят три раза. Но Шаболтай старым себя не чувствовал, он считал, что только вступил в рассвет зрелого возраста. Когда-то в наивной юности он учился в цирковом училище на факира работая с коброй, правда была у него одна слабость, когда он "расслаблялся", всегда добавлял в водку змеиный яд, делая коктейль под названием "Атомный Удар", который сильно давал ему по башке. Но как-то раз "недобрал", налил водки, достал из лукошка кобру и принялся сцеживать из яд. Кобре это не очень понравилось и она стала шипеть, но юное дарование схватило её за хвост и ударило головой об угол, что бы не шипела зараза, сцедил из неё остатки яда, выпил коктейль, который так долбанул его, что Шаболтай на утро ещё долго ничего не помнил, а когда хватился, то кобры в лукошке – не было… Удрала она подлая. Шаболтай будучи на практике на гастролях в гостинице бегом рванул в администрацию, стал рассказывать так мол и так, народ из гостиницы повалил гужом и год после этого в гостинице не селился, как его туда не заманивали, гастроли сорвались, а Шаболтая за такие чудачества из училища в зашей выперли. Было дело, он женился по молодости, потом развёлся по дурости, но налог на землю платил вовремя и…, как сам любил говорить, никогда не "просрачивал". В той деревеньке, где доживал дед, осталось всего-то два дома, его, да ещё старого друга Рудольфа, что был его ровно на год моложе. Народ с этой убитой деревеньки давно уже поразъехался, и остались там только два дома на расстоянии ста пятидесяти метров, где под конец жизни два деда совсем разругались, оказалось, что один дед не там козу привязал. Мирились они, но потом снова ругались, а потом обратно мирились… И вот в очередной раз старые друзья помирились и крепко подсели на телевизор, согласитесь, что эта штука имеет таки на людей определённое влияние. Вспомнили они тут былую жизнь при советах, и захотелось им уйти в мир иной, как говорили в деревне – "партейными". Как раньше-то, идёт по селу коммунист, а люди ему в след поворачиваются и перешептываются между собой – гляди ка, партийный человек идёт, партия ему ярким солнышком светит. Долго выбирали себе партию два старика, благо в последнее время партий стало много. Но их выбор пал почему-то на партию под названием ЛДПР (либерально демократическая рабочая партия). Прониклись они её идеями, вдохновились пламенными речами лидера, и захотелось им создать свою партячейку, да такую, что бы в соседнем колхозе люди не просто так пахали и сеяли, а непременно по либерально демократически, со своеобразным таким уклоном. Правда, они больше о своих похоронах думали, им хотелось, что бы их как "партейных" похоронили со всеми полагающимися почестями. Письма стали писать…, с просьбой принять в партию. Шаболтая приняли сразу, а вот Рудольфу пришлось ходить в кандидатах, не произвёл он должного доверия, при вступлении на вопросах запутался, Арктику с Аргентиной от волнения перепутал… Шаболтаю было чем перед Рудольфом гордиться, он был "партейный", у него был большой синий флаг, синяя футболка с буквами ЛДПР и кепка Жириновка, а Рудольф ходил ещё только кандидатом. Но всё равно, они оба были – партайгеноссе (товарищи по партии), хотя из обоих песок уже давно сыпался. Как-то раз Рудольф после очередной пенсии в хлам упился, заиграли в его голове яркие эмоции как у шестидесятилетнего, стал делать выводы, что, мол, не совсем стёрлись клавиши его души, сделался он невыносимо высокомерным, слёзы текли и секли в кровь его сердце, гложило его и точило, что он всего лишь кандидат в партию, в отличие от Шаболтая, ощущение у него было такое, что ему динамит в душу бросили. Он руку порезал и стал на крови клясться, так захотелось ему в партию, ведь в ста пятидесяти метрах от его хаты победно реял синий флаг с буквами ЛДПР, который он созерцал вовсе не из упрямства, потом он взбесился не осознавая накал своего бешенства, трудно ему было не дать волю эмоциям, захлестнула его с головой волна слепого негодования, захотел он подкрасться тихим волком и сбросить флаг с Шаболтаевой хаты, но не смог, сил у него не хватило… Но Бог ему помог, ночью флаг за него сбросил ветер. Так Рудольф уснул прямо на улице при попытке предательски подползти по-пластунски. Рудольф проснулся с утра от звука ручной циркулярной пилы, которая своим воем, выворачивала всего его на изнанку, и он тихонечко так пошел к Шаблтаю с намерениями узнать, что тот делает. - Здоров Шаболтай! – вяло кинул ему Рудольф. - Ну, здоров, если не шутишь… - бросил Шаболтай отпиленную доску. Доска ударилась, подпрыгнула и перевернулась. - Да что же ты делаешь…? Ей же больно… - бережно поднял доску Рудольф. – Я сегодня проснулся и не пойму где…? – ковырял он носком сапога землю. - А где проснулся-то…? – перестал пилить Шаболтай. – Наверное, опять вообразил себе танк вместо сартира и снова с гранатой на туалет ринулся…? - Ой! Чего только не бывает по пьяни… - закурил дед Рудольф. С бодуна в его животе бурлило, как в бетономешалке, в глазах иногда темнело и блискало. - Лесенку вот себе мастерю, что бы флаг прибить, оторвало его ночью ветром. Флаг давеча молодые прибивали, а мне без лесенки это дело никак не осилить. Негоже партийному флагу на сырой земле-то валяться, куры его с утра поклевали, и коза с угла пожевала, благо отогнал вовремя. - А я с утра чего-то заболел до потери трудоспособности… - снова затянулся Рудольф. - Башку б поправить чем… Да не чем… Вчера мешок поднимал, а внутри меня чего-то щелкнуло, теперь там внутри плохо… Как ты думаешь, чего внутри-то щелкнуть могло…? Поломалось чего-то, наверное? - Дааа… - протянул Шаболтай. – Похоже, что покой тебе не по карману… Не хочешь ты, что бы твоя душа в тишине побыла. Хотя мне все твои приключения, знаешь, как мокрый снег под каблуком. Давай доброхот, лучше флаг на место поставим. Ну всё, хватит бычиться, убирай из души колючки, цепляйся и давай браться за дело – поднимал новую лесенку Шаболтай, которая пахла свежераспиленной сосниной. Дома у Рудольфа в гранёном стакане остался не допитый день, голова как сухой плетень трещала… - Слушай, что бы нашей партии двигаться вперёд, нужно перестать думать о том, кто виноват… Давай, в руки бери молоток, в зубы бери гвозди, флаг я тебе снизу подам… А я стало быть, как старше по возрасту и по должности в партии, лесенку буду тебе придерживать, дабы она не уехала и ты не убился, а то те двадцать рублёв, что ты у меня занял, взыскивать будет не с кого… - подавал Шаболтай гвозди. - Да я ж с дикого бодунища… - взмолился, было, Рудольф. - Ничего, ничего, там наверху проветришься и протрезвеешь… Старый Рудольф потихонечку стал набирать высоту, с каждой ступенькой поднимаясь, всё выше к святому синему небу… - Молоток смотри, не оброни, а то припечатаешь мне по голове… - напутствовал его Шаболтай. – Крепше держи молоток-то, да смотри, что бы гвозди изо рта как сыр у вороны не выпали… Тяжело поднимался старичелло Рудольф к святым небесам, два раза оступился на лесенке, два раза в диком ужасе матерился, но дотянул таки до верху, где зацепившись за крышу в идейном стремлении вскоре запросил флаг. Шаболтай подал с угла пожеванный козой флаг и стал давать устные распоряжения по водружению знамени на крышу, дабы тот реял, и его хорошо было видно с округи. - Смотри, хорошенечко флаг-то прилаживай да прибивай покрепче…! – снова командовал Шаболтай как старший по партии. Дед Рудольф с трясущимися с похмелья ногами, одной рукой приладил древко от флага, наживил вынутый изо рта гвоздь, в руку взял молоток, поймал момент между ударами сердца и уже было как в молодости размахнулся… Но молоток на взмахе старого назад перевесил…, и кандидат в партию с доброй такой высоты, как подбитый самолёт с запоздалыми возгласами душевного отчаяния медленно пошел вниз, крепко зажав в руке орудие пролетариата… Нет! Шаболтай не сделал отчаянные попытки спасти своего товарища по партии и не подкинул ему соломки для мягкой посадки…, он влеченный низменными инстинктами самосохранения, оленем быстро отпрыгнул в сторону, предоставив товарищу свободную площадку для приземления, куда тот и звезданулся с шестиметровой высоты напоследок звучно громыхнув мослами. Летящий за ним флаг с надписью ЛДПР вскоре накрыл бедолагу на веки вечные. Дед Рудольф при падении даже не охнул, геройски приняв смерть вероятно по глубоко идейным соображениям. Жизнь в его сердце усохла… На похороны деда Рудольфа из партии что-то никто не приехал, очевидно, в силу его малой значимости, его похоронили по скромным деревенским обрядам. Закатили поминки со слезами и стенаниями, сетуя на то, что жизнь загрузила его слишком сильно, загнув слишком мощную цену. На поминках из товарищей по партии был только дед Шаболтай, а остальные прибились, кто откуда. Так же присутствовал настоятель маленькой церкви, но он к партии не имел совершенно никакого отношения и не относился к ней вообще никак. Он сидел, молча поминал раба Божьего сначала по маленькой, а потом чего-то стал злоупотреблять, и до тех пор злоупотреблял, пока не стало его развозить. Но он держался как мог, каждый раз принимая, за нас с вами и Бог с ними. А тут вдруг Старого Шаболтая прорвало. - Как так, что делать, как быть…?! – стал загружать настоятеля Шаболтай. – Как же он так не во время Богу душу отдал…? Долг мне взыскать не с кого, кандидатом не выходил, идеи в жизнь не притворил, с лестницы упал, флаг не прибил…? - заваливал Шаболтай настоятеля сильными вопросами. – Что делать святой отец, что делать-то…? – в яростном порыве хватал дед за рясу святого отца, который уже мало чего понимал. Потом настоятель встряхнулся, принял ещё самую малость и ударил кулаком по столу. - Ничего дальше делать не надо! Всё уже сделано… Нужно жить… – дальше… - Жи-ви-те да-льше, жи-ви-те с Бо-гом… - на распев протянул настоятель и уткнулся лицом в стол… |
Безбожник
Андрей Днепровский-Безбашенный Трудно сказать, может ли не правильно завязанный узел повлиять на судьбу человека, не верящего в Бога. Говорят, что может. Возможно узлы тут вовсе и не при чем, но кто его знает… Как правило, узлами пользуются: моряки, такелажники, альпинисты и люди прочих профессий. А человеку, изменившему отношение к вере, узлы эти, вроде бы и не к чему, не до них ему, не до этих узлов, если только шнурки на ботинках завязывать. Но всё же, такой случай имел место на самой заре советской власти, в Сибири, в Приангарье, в деревушке с братским названием Ухтуй, названной по одноимённой речке, протекающей, если можно так сказать, в пригороде станции Зима. Время тогда было тяжелое, бедное и голодное. Из обуви были в основном онучи. (Нога обматывалась тряпкой и обвязывалась верёвкой). Молодая советская власть, ещё только вставала на ноги, во главе со своим предводителем Ильичем первым. Человеком умным и рассудительным, и да прости его Господи, далеко не глупым. Тогда не нужны были молодой республики разные конкуренты, мешавшие ей выжить, которые оттягивали на себя умы рабочих и крестьян, без чего воплотить и претворить в жизнь идеи и решения ещё не окрепшей власти, было уже сложнее. Элементом чужим и враждебным была в то время религия. До сих пор не ясно, чем она так помешала Ильичу первому? Но видно, чем-то видать помешала и, наверное, сильно. Пошли на неё советы в бой своим идеологическим фронтом, наступая и ломая уклады жизни многих людей, особенно зрелого возраста. Стали образовываться кружки атеистов, где членам выдавались одноимённые удостоверения и значки с надписью «Безбожник», что вызвало не мало гнева и возмущения среди люда того времени, особенно при появлении этакого откровенного «Антихриста» на людях. Первый безбожник на Ухтуе был молодой, крепкий и красивый парень Кондрат. Никто не знает, что у него там, в голове творилось, но веяло от него чем-то таким, что было свойственно людям его возраста того поколения. Хоть он и ратовал за правое дело, склоняясь на сторону красных, но видать, не знал, что религия и была создана человеком, именно для борьбы со злом. В начале прошлого века от хорошей жизни разросся Ухтуй, да так, что деревенское кладбище оказалось, почти за околицей. И вот в самом близком к кладбищу доме собралась как-то честна компания во главе с Кондратом сотоварищи, коротать время, за хорошей четвертью, крепкого сибирского самогона, где, изрядно захмелев, одного из друзей потянуло вдруг на подлую откровенность. - Кондрат, а Кондрат, а вот скажи-ка ты нам. Ты что, и вправду в Бога не веришь? - Нет! - твёрдо ответил Кондрат, выдвинув руку вперёд, как с того плаката про пьянство, где человек решительным жестом показывает, что он, не просто просит не наливать, а вообще не будет пить. - А значит и в нечистую силу, бесов, чертей, упырей и прочих аспидов ты тоже не веришь? - продолжал поддевать его расспросами сотоварищ. - Нет! - стукнув кулаком по столу, резко отрубил Кондрат. При том, поймав себя на мысли, что начинает выдавать желаемое за действительное. Правда, в его голове запоздало мелькнуло - что нет такого коня, на котором можно было бы ускакать от себя, но было уже поздно… - А раз не веришь, то, значит, и не боишься…? - подняв палец к верху, победно умозаключил товарищ. - Не боюсь, и могу поклясться! И даже на кладбище в полночь сходить! - возвысился над верующими в Бога Кондрат. Дело было к полночи и его сотоварищ, дабы не усомниться и полностью удостовериться в сказанном, вдруг предложил следующее: Поставить бутылку самогонки прямо сейчас на кладбище, на могиле не давно усопшей бабки Авдотьи (которую все в деревне считали ведьмой), а Кондрату забрать ту бутылку ровно в полночь с известной ему могилы. А то, дескать, так каждый может молоть, что угодно и что вздумается. Ну, сказано – сделано. Старые часы ходики показали двенадцать без четверти, идти было уже пора. Кондрат встал, под яркую полную луну вышел во двор, постоял немного, закурил, о чем-то подумал и решительной походкой отправился на кладбище, доказывать, что он настоящий безбожник, а не просто так «лясы точит». До могилы бабки Авдотьи он шел твёрдым шагом, взял бутылку, развернулся и быстро зашагал обратно. Хоть и страшно было Кондрату, но он крепился и виду сам себе не показывал. Потом шаги его стали вроде бы как дублироваться, как будто кто-то за ним шел следом. Он остановился, огляделся, но кругом никого не было, кругом была - тишина… - Кажется мне со страху, наверное… – подумал Кондрат, и уже не так твёрдо пошел дальше. Но его шаг стал дублироваться ещё больше, с каждой поступью сильней и сильнее. Кондрату стало не до сомнений. Теперь за ним гнался вроде как всадник-покойник на лошади, норовя достать его кнутом. Кондрат не то, что побежал, он рванул вперёд и полетел через могилы, и бутылку по дороге выбросил, но ему и это не помогло… И вот уже спасительная дверь в родимую хату, где его с нетерпением ждут, а всадник всё свирепее делается, копыта его коня рядом за спиной землю бьют, конь в затылок ему дышит, а всадник кнутом почем попадя достаёт Кондрата. Рванулся, было, Кондрат в хату из последних сил, захлопнул за собой дверь, но перед тем, как потерять сознание почувствовал, что за ногу его сильно дёрнули... Долго откачивали Кондрата. Потом решили на кровать перетащить. Взяли было, да за ногу его что-то сильно держало. Посветили керосиновой лампой, а у него с онуча оказывается, верёвка отвязалась и в дверь попала. Верёвочку высвободили, Кондрата на кровать положили. Ноги у него в кровь были разбиты, видно крепко он убегать старался, у страха-то глаза велики. А седых волос на его дурной голове заметно прибавилось. Ох, и смеялись же потом, когда он рассказывал, как с кладбища возвращался. Страху-то было… А всё из-за того, что верёвка просто развязалась, узел не так был завязан на онуче, не правильно и всего делов-то. А то шаг дублируется, всадник с кнутом гонится... Верёвка просто болталась сзади, а когда он побежал, то и вовсе трепыхаться и доставать его стала. Бедному Кондрату тогда было о чем грустить, как с верой быть, да ещё узлы не уметь толком завязывать... |
Клавдия Никитична
Сомелер М. А. Клавдия Никитична - типично одесская женщина, неунывающая оптимистка, несмотря на тяжелую, в общем-то, жизнь... - Рита! Р-рита-а! Сквозь сон слышу, как в дверь кто-то барабанит. Кого черт принёс? Нехотя зажигаю свечу. Иду к двери. - Ну, кто там? - Рита, не бойся, открывай, это я, тётя Клава. Опять не дали выспаться. Ну что тут поделаешь? Придётся открыть. Она входит, высоко подняв маленький огарок свечи. Среднего роста, довольно тучная женщина с огромными грудями. Ей около семидесяти. Она наша соседка по подъезду. В темноте Клавдия Никитична плохо ориентируется, и плечом чуть не валит шкаф, стоящий в прихожей. - Темно, как в ж... у негра! - заявляет соседка, попав на кухню. Я улыбаюсь. Слышала эту её любимую фразу много раз, но Клавдия Николаевна так смачно её проговаривает! - Отключают, отключают... Шоб у них руки повыламывало! Шоб у них ноги по лестнице упали. А я думаю, дай зайду к тебе, посмотрю, как ты тут. - Да ничего, я нормально... Ставлю чайник. Меня знобит, и я зажигаю вторую конфорку. Два ярких цветка загораются на кухне. Но этого мало. К своей маленькой достаю толстую польскую свечку. И через секунду по кухне разносится ванильный аромат. Клавдии Николаевне свечка явно нравится. Она принюхивается, и говорит: - Вот ещё, придумали. И пироги печь не надо. Сиди, нюхай себе. В окне темным-темно. Света нигде нет. И ещё час не будет. Завариваю чай. Одна мысль не даёт мне покоя... - Тетя Клава, а как вы спустились ко мне? Без лифта... - А так и спустилась. Правда, этаже на пятом бабка чуть не полетела вверх тормашками! Не правительство, а сволочи. Так и ждут, чтобы я копыта откинула, и пенсию не платить. Смеётся. Надо же, какой подвиг! С восьмого этажа, в темноте, и только для того, чтобы помешать мне спать! - Да, стара бабка стала! - она оглядывает свои груди, живот, опускает свой огарок и смотрит на тапочек.- А думаешь, я не была красавицей? - Ну что вы, тетя Клава! Я видела ваши фотографии.... -Э, фотографии...разве могут передать фотографии? А я была... знаешь... такая женщина в соку. А следила как за собой! Волосы всегда красила. Таблетки такие большие раньше продавали, перекись... Никогда у меня не было видно чёрных корней. На работе мне так и говорили: "Клавдия Никитична, вы - прирождённая блондинка!". Только, знаешь, один раз как-то случилось со мной такое дело... Передержала я эту перекись. Ходила, стирала что-то, и забыла. Так представляешь, волосы-то у меня и пообламывались! Один ежик маленький остался! - Как - ёжик? - с трудом сдерживаю смех - Что, совсем? А как же вы по улице ходили? - А у меня парык был. Белый. Хороший такой парык. Немецкий. Помню, случился какой-то праздник... Наверное, это уже у Таньки, дочери моей, на работе. День рождения был у нее, а я торт обещала ей испечь и принести. Так вот, думаю, дай-ка я наряжусь. Пусть у неё на работе посмотрят на Танькину мать! Наклеила себе рысницы... У меня были такие красивые, густые ресницы. Ленинградские? Не-ет, это тушь ленинградская была. Может, польские? Тьфу ты, не помню. Короче, красивые, густые, черные рысницы. Так вот, наклеила я эти рысницы. Брови себе нарисовала под стать рысницам. Парык взбила хорошенько, он такой пышный стал, как безе. Надела я его, глядь в зеркало - красавица! И пошла к Таньке на работу. А на работе у неё все меня уже ждали, чтобы праздник был с тортом. Стучу я в дверь, захожу... А комната у них большая, и они там сидят, человек десять. И все смотрят на меня. И в глазах у них я вижу, что они поражены. И все от этого поражения аж молчат. Тихо-тихо. И вдруг Танька моя как засмеётся! На неё напал такой, знаешь, истерический хохот. Это у неё такая реакция была на мою красоту. Клавдия Никитична замолчала. Какое-то время она смотрела на огонёк свечи, припоминая дни своей молодости. Потом продолжила: - Когда праздник закончился, мы с Танькой пошли домой. Мы шли по улице Советской Армии. А там - движение, народ шныряет туда-сюда... Трамваи эти так и трезвонят... И вдруг нас увидел какой-то пьяница. Он как закричит: "Люди-и! Смотри-ите, краса-а-вица идё-о-от!" И все начали оборачиваться. А он не унимается, всё кричит. Такая, знаешь, как весть по улице проносится. Даже, кажется, трамваи медленнее стали ехать. Она снова замолчала, явно смакуя в своей памяти эту сцену. - Да, красавица была... Один раз меня даже хотели снасиловать. Я тогда маляром работала. Помню, надо было скорее комнату закончить, я до ночи работала. Переоделась, выхожу. Темно. Трамвая не видать. Решила ехать на такси. Так эта сволочь меня завёз в какую-то подворотню, и лезет. Я как шварканула его об руль... А в кульке у меня валик был. И сверху валиком... И говорю ему: " Сейчас ножик в сумке найду, я тебе ещё и яйца отрежу". Не поверишь, он из машины выскочил. А я ещё и закричала: "Вернись, вернись сейчас же, сволочь!!!" Таки заставила его довести меня до дома бесплатно. Он же не мог машину бросить, а я не вылезала. А чего? Этого, думаю, уже прибила. А вдруг другой какой посильнее будет? Ничего, нормально доехали. Только краской его немного испачкала. Пакет порвался, а валик в краске был... А мужу дома ничего не сказала. Муж у меня, Саня, ох и вредный. Эгоист. Из старых холостяков. Он у меня второй. Муж. Первый умер молодым. Я когда Саню на пляже увидела, решила, что мой будет. Красивый такой, газетки всё читал. И такой, знаешь, наглый, внимания не обращал. Ну, ничего, со временем обратил. А всё равно жил со мной, как холостяк. По хозяйству ничего не хотел делать. Возьмёт газету, и сидит. И кричи, ругайся, он и бровью не поведёт. Мы жили на втором этаже, в старом доме. Тогда никакого водопровода не было. Сейчас хорошо, стирай - не хочу. А тогда надо было воду вёдрами носить. Я и говорю ему, мол, Саня, принеси воды. А он так гордо отвечает, что не водонос. Типа мы, орлы, летаем высоко. Уж как я разозлилась! У меня и так спина вся болела... Нет, думаю, хватит. Взяла цинковое ведро, нашла внизу на веранде большую палку. Перевернула это ведро, и давай по нему бить. Сижу, и бью. Минуту бью, десять, пятнадцать... Тут Саша влетает, выхватывает из-под палки это ведро - и за водой. И с тех пор всегда мне воды приносил. А сейчас и картошку, и помидоры приносит. Всё! Говорит, чтобы тебя, карга старая, не видеть, я готов жить на этом базаре. Давай, говорит, рассказывай, что купить, я лишний часок от тебя отдохну. Во как! Клавдия Николаевна смеётся. Глаза у неё ясные, голубые. Молодые глаза. Она и на самом деле удивительная женщина. Младшая дочь подбросила ей на старости лет подарочек - двух двойняшек. Один похож на русского, второй - вылитый узбек. Дочь - наркоманка. Детьми не занимается, дома не бывает по месяцам. Появляется, чтобы что-нибудь украсть. Но Клавдия Никитична не обозлилась. Детей она любит, непутёвую дочь жалеет. Хотя может и побить. - Сейчас приду, своим голодранцам каши наварю. Я теперь в воду растительное масло лью. Не поверишь - каша, как на сливочном. А позавчера мы с дедом большую каструлю капусты наквасили. Сегодня он принёс мне костей. Голые кости. А борщ какой наваристый получился! М-да... Вот так и делаешь из г...на конфетку. Три дня назад Марина объявилась... Позвонила, в квартиру зашла, ни слова не сказала. Шмыг в комнату! Слышу, смеётся. Захожу, говорю, чего ты? А она отвечает - не мешай, я телепатией занимаюсь. И показывает на плакат, где тётка с сиськами. Говорит, общаемся мы с ней, с певицей этой, но вам не понять. А потом колбасу из сумки достала, яблоки. На, говорит, на ужин. Это папа детям передал. Так ведь она и сама не знает, кто папа. Не помнит. А мне что? Мы уже десять дней колбасы не видели. А потом говорит, дай я тебе помогу, мусор вынесу. А сама в трусах. Надела спереди маленький передничек. Так с голой задницей и пошла. А я молчу. В прошлый раз она мне чуть руку не вывихнула. А кто стирать будет? Пусть занимается, чем хочет. Хоть голая ходит. Главное, чтобы пенсию не крала. Клавдия Никитична встаёт. - Ну, пойду я, Риточка. Совсем я тебе голову заморочила. Мне уже не хочется, чтобы она уходила. Но она стоит на своём. - Пока я здесь, она там со свечкой мне всю квартиру перероет. Саня такой бессовестный, небось тиканул уже, как бабка за порог. А я всё думала, ты одна тут, в темноте, вот и ... Хоть не замучила тебя болтовней своей? Мне немного стыдно за то, что негостеприимными мыслями встретила бабушку. Я даю ей в дорогу толстую польскую свечку. Клавдии Никитичне приятно. - Ой, до чего же темно! - кричит она в чёрный, гулкий подъезд.- Как в ж... у негра! - Вы там поосторожнее, - говорю я. - Подниматься - это тебе не спускаться. Как-нибудь вскарабкаюсь.- говорит она.- Да и бог меня бережет. Он ведь знает, что у меня дети малые. Ну всё, закрывайся. Я закрываю дверь. Теперь мне одиноко. Одиноко горит свечка на столе. Достаю из коробки маленькие огарки. Ставлю их в круг. Вскоре уже все горят. Становится немного веселее. Так, чуть-чуть. Через десять минут дали свет... |
Лунное затмение
Андрей Днепровский-Безбашенный (не смотрите в глаза красивым женщинам - или же закон бумеранга) Когда солнце уже совсем подкатилось к закату, озарив своими рыжими лучами кроны деревьев над древней Вязьмой, светом сделав на них «пожар». Когда поток машин на трассе Москва - Берлин уже стал потихоньку спадать, и водители дальнобойных фур стали думать, где бы им остановиться на ночлег, в надежде на спокойную и благополучную ночь, и когда произошло много ещё разных событий, в преддверии позднего вечера, и, казалось бы, такого тихого и спокойного… Патрульному сержанту на посту какой-то гад в корень испортил его вечернее, тёплое и прекрасное настроение - своим упертым, непонятливым и тупым поведением. Он его не просто ему испортил, а поднял нервы сержанту так конкретно и так высоко, и так накалил, что у молодого милиционера по лицу пошли красные такие пятнышки, и ему стало не до красот вечернего заката… Та злость и горячность у сержанта после «проверки документов» упёртого товарища ещё долго присутствовали, что и было свойственно молодым людям в подобных ситуациях. Сержант от этой злости весь просто кипел и клокотал, как чайник, который позабыли выключить. Патрульный сержант по имени Ефим нервно закурил и лихо взмахнув жезлом, выхватил из редеющего потока зелёный «Фольксваген» со звёздочкой на стекле, "Фольскваген" был весь грязный и не первой свежести. «Фольксваген» с запозданием остановился. Он не попятился услужливо назад к сержанту, и из него не выскочил как ошпаренный и заранее во всём виноватый водитель. Он просто спокойненько так застыл и стоял метрах в тридцати за перекрёстком, Ефиму пришлось к нему идти самому, на ходу постукивая себя жезлом по голенищу. - Документы! - строго сказал сержант водителю, когда стекло в двери машины чуть приоткрылась. В маленькую оконную щель ему подали документы, и это его разозлило ещё больше. Правда, когда он их забирал, то краем глаза заметил мелькнувшие красивые тонкие пальцы с маникюром и понял, что водитель этой машины - женщина. Но и это его не остудило. - А не могли бы вы выйти из машины? - не очень вежливо попросил Ефим водительницу, почему-то так и не взглянув на права. Дверь «Фольксвагена» как бы не хотя и лениво открылась и из неё гордо вышла довольно таки симпатичная, но уже не молодая женщина. Она явно куда-то торопилась и смотрела на сержанта с недоумением, мол, чего тебе от меня нужно, говорила и показывала она всем своим видом. - Так, так! Почему машина у вас грязная и ремень не пристёгнут? - не довольно пробурчал сержант. - Давайте-ка, посмотрим ваш багажник? Что вы там везёте? - продолжал он нервно постукивать себя жезлом по голенищу хромового сапога. - Ничего… - пока спокойно ответила ему женщина, но уже ближе к раздражению, и нервно открыла багажник. - А почему вы отворачиваете от меня лицо? - снова спросил её сержант. - А мне что, целоваться с вами? - ответила ему совсем без заискивания красивая дама. - Зачем же целоваться? Вы пили сегодня? - продолжал милиционер, пытаясь заглянуть ей в глаза. - Смотря что? - вопросительно посмотрела на него дама с явным недоумением. - Не прикидывайтесь дурой! Спиртное, конечно же! - уже начал срываться Ефим. - Спиртное не пила! Я вообще спиртное очень редко пью, и вам не советую! - в том же тоне ответила ему женщина водитель. - Ну-ка, посмотрите мне в глаза?! - Ефим хотел сказать, дыхните, но в последний момент понял, что это был уже явный перебор, и что зря он к ней так круто подходит, но было уже поздно. Женщина, расправив свои симпатичные локоны, подошла и так посмотрела на него… а потом, приблизившись, словно хотев поцеловать - вдруг дыхнула. Мол, ты этого хотел? Нет, она не то, что бы ушибла его своим взглядом, нет. Своим взглядом она его просто пронзила. Этот взгляд запомнился Ефиму очень надолго. Это был взгляд решительной и мужественной женщины. Ефим запоздало понял, что явно перегнул палку и зря обидел такую красавицу. И если сведи судьба с ней, ни здесь на посту, а где-нибудь в другом месте, то, вполне возможно, было бы всякое. Он на ней может быть - даже женился… - Интересно, кем же она работает? - подумал после про себя Ефим. Но его вопрос, повиснув в воздухе, остался без ответа… Милиционер отдал документы, даже не извинившись, хотя извиниться хотел… но потом что-то его сдержало. Возможно, то зло, которое у него осталось ещё от встречи с тем, предыдущим упёртым водителем. Нервно хлопнув дверцей женщина села в свою машину и сорвалась с места… А Ефим ещё долго провожал взглядом её зелёный «Фольксваген» со звёздочкой на стекле, который быстро становился силуэтом в лучах вечерней зари уходящего солнца… Прошло не мало времени, он уже стал как-то подзабывать эту женщину, правда, в целом и в образе. Но её взгляд, память цепко хранила. Был праздник, на котором Ефим так упился и так надрался, погрузившись в мир иллюзий - аж до полной «отключки» и потери памяти, пребывая на том пике алкогольного кайфа, когда больше было уже много, а меньше - ну никак нельзя… На следующий день голова с утра у него просто раскалывалась, и ещё дико болел зуб, чего с вечера не было. Он залез рукой в рот и нащупал пальцами, что коренной зуб у него сломился и просто горел, пыхав во рту огненным жаром. К врачу Ефим идти побоялся, а сил терпеть дальше просто не было. Он пытался спастись анальгетиками, но те не помогали, а под вечер так и вообще, сержант совсем сник, и ему было в пору, хоть на стену лезть… Он понял, что до утра ему уже точно не дотянуть… Мысли в его голове судорожно бились и искрились, Ефиму хотелось орать, кричать и делать всё что угодно, лишь бы избавиться от этой невыносимой зубной боли. Но делать было ничего, больше ничего не оставалось, как сесть в машину и поехать в посёлок, где была какая никакая, а стоматологическая клиника. На дверях клиники висел ржавый амбарный замок. Напротив, на завалинке пили водку два припозднившихся мужика. Ефим подошел к ним. Те повернули головы в его сторону и сразу же по гримасе на его лице поняли, что парня крепко припёрло, но они этому не удивились. Видать таких клиентов мужики видели часто, живя здесь рядом, с зубной поликлиникой по соседству. Они знали адрес врача Татьяны Ивановны… на самый тяжелый случай. А один из мужиков так и вообще сочувственно сказал Ефиму - «Лучше поздно, чем мимо» махнув рукой в сторону дома, где жила врач. - Там, за магазином второй дом налево с синими воротами. Мол, только бы она была дома, она там одна живёт… - хоть и пьяно, но вполне обнадёживающе заключил один из мужиков. И Ефим поехал, он быстро нашел тот дом, из окон которого бил прозрачный подающий надежду свет… - Слава тебе Господи, дома - как ребёнок обрадовался он. Ефим вышел из машины и постучал в окошко. Залаяла собака. Но, перед тем, как к нему вышла врач, он в ограде увидел тот самый… зелёный «Фольксваген» со звёздочкой. - Ну, блин, кажется - я попал! - сразу же бросило в холодный пот милиционера. Он уже подумал, было рвануть отсюда, как дверь открылась, и на крыльце появилась та самая красивая женщина… - Что, с острой болью? - с порога спросила она в темноту, пока ещё не видя Ефима, который где-то в глубине своего сознания ещё тешил себя надеждами, что она его не узнает. Но она сразу же его узнала. Ефима снова бросило в пот, но на этот раз уже от какого-то стыда и неловкости положения. Он понял, что теперь целиком и полностью в её руках… - А, старый знакомый. Судя по всему, вы, таким образом, решили облегчить себе положение? - не очень приветливо улыбнулась ему Татьяна Ивановна. - Ну что ж, поехали. Я сейчас, только двери закрою. А обратно-то привезёте? Не беспокойтесь, всё будет хорошо - сказала она, и Ефим снова наткнулся на тот самый взгляд, который так цепко хранила его память. Только в этот раз он был более сильный и колючий. - Угу, привезу - в ответ только и смог промычать Ефим, держась рукой за скулу. Возле клиники врач вышла, со скрипом привычным движением открыла амбарный замок. По длинному коридору Ефим шел за ней, по пути разглядывая стены с зубными плакатами. - Да, сервис у вас тут не навязчивый - подметил он про себя. - Да, у нас тут скромно - словно читала его мысли Татьяна Ивановна. - Подвёл я себя под монастырь, с этим окаянным зубом - тяжело вздохнув, подумал про себя Ефим. Врач кивком головы указала ему на кресло. - Оно у нас не работает, так что вы опускайтесь в низ, как сможете. Ефим сел и спустился, кресло было явно для него высоковато. Он чувствовал, что страшно боится, и зуб этот проклятый у него теперь вроде бы, как и болеть перестал… - Да не тряситесь вы так, милиционер вы или кто, где же ваш героизм? Откройте рот! - прижала она его к креслу. - Боже, и чем это от вас таким несёт? Перегаром каким-то, что ли? Я ведь вам советовала не пить вообще! Тоже мне, милиция называется - поморщилась Татьяна Ивановна, осматривая через зеркальце больной зуб во рту пациента. - Вы знаете, что с такого бодуна вас никакой новокаин не возьмёт! - вдруг твёрдо и решительно заключила врач, положив руки на колени. - Ну что ж, в милиции у нас крепкие ребята служат, держитесь… Это вам не женщину на дороге обижать - начала готовиться к удалению стоматолог. - И что за стервы эти бабы, ведь без укуса жить не умеют - огрызнулся про себя Ефим. Потом она слегка постучала ему по больному зубу зеркальцем. - А,ааа… - беспомощным телёнком замычал сержант. А Татьяна Ивановна продолжала разговаривать с пациентом, явно надеясь его успокоить. - Глаза только не закрывайте, и всё время смотрите - мне в глаза! Мне всё время нужно видеть вашу реакцию! - уже не просила, а приказывала она. Теперь Ефим точно знал, у кого бывает такой взгляд. Такой взгляд бывает - только у хирурга стоматолога. - Вот дурак, и зачем я тогда так лишка задвинул, и чего меня так занесло, в глаза просил смотреть. Вот идиот… - потел в кресле Ефим. - Так бы хоть какое обезболивание сделала, ведь есть же у них что-нибудь для себя, а теперь - только держись родная милиция! Сдохну я тут, наверное, позорной смертью… И даже ведь не на боевом посту! - продолжал потеть и жмуриться Ефим. - Да, теперь отольются кошке Мышкины слёзы! - ёкало у него в сердце. - Ну что вы так переживаете? У нас детишки малые, и то так не бояться - как могла, успокаивала его врач. - Ну что? Готовы? Руки себе за спину заложите! - решительно приказала Татьяна Ивановна, умело разрабатывая руками страшные щипцы. И вот её профессиональное, молниеносное и точное движение... Ефим взвыл и вывернулся в кресле от дикой боли, успев ударить по рукам женщину. Искры из его глаз полетели и рассыпались по всему кабинету… - Да что же вы наделали?! Благодаря вашим отважным действиям, часть зуба у вас осталась в десне! Мало того, что вы достали меня тогда на трассе и испортили настроение, так теперь ещё и дерётесь! Вот возьму и расскажу всё вашему начальнику! А ну-ка, заложите руки обратно и терпите! Мужик ты или кто?! - опять прижала его врач к креслу. - Вы знаете, что сегодня будет полное лунное затмение? А ну-ка! Глаза не закрывать! Смотреть мне в глаза!! В глаза!!! - громко продолжала настаивать врач, при том одновременно продолжая говорить и о лунном затмение, и о чем-то там ещё. Как будто бы сейчас ничего курьёзного не происходило. А Ефиму казалось, что весь мир должен сосредоточить всё своё внимание только на его больном зубе и воспринимать эту боль как свою собственную… У него в глазах всё закружилось и завертелось… Искры летели из глаз, потолок вместе с лампой качался. Он где-то там, в глубине души даже поймал себя на мысли, что зря раньше осуждали всяких там предателей из кинофильмов, теперь он сам понял, почему те под пытками выдавали своих товарищей и явки с паролями, и ещё много чего важного… Рукой врач сделала резкое движение… - Аааооуууу!!! - тигриным рыком жутко разнеслось в кабинете. Этот не человеческий и душераздирающий крик вылетел в отрытое окно и полетел дальше по посёлку, от которого спящих жителей в близлежащих домах покоробило, передернуло и перевернуло, по ним пошли крупные такие мурашки. - Ну, вот и всё! Молодец! Экзекуция окончена. Я же вам говорила, что всё будет нормально. Умница - заложив сухую вату в рот Ефиму, спокойно сказала ему красивая женщина. Ефим, шатаясь глубоко и жадно дыша, выходил на улицу, на свежий воздух. - Ну что ж - до свидания. Похоже, вы меня обратно не отвезёте… - сказала ему на прощанье врач и быстро растворилась в темноте. Ефим сел на лавочку и облокотился головой о стену. Ему сейчас было так плохо и так хреново, вокруг себя он всё просто возненавидел… - Наверное, в следующий раз придётся их спрашивать, баб этих, кем они работают, а то ещё раз попадёшь - тоскливо рассуждал про себя Ефим, обращая взор к небу... А там над ним, там… там высоко-высоко, среди ярких звёзд был диск луны, который уже почти полностью накрыла земная тень. И вправду, сегодня было - самое, и что ни на есть, настоящее полное лунное затмение, да будь и оно не ладное, до которого Ефиму сейчас совсем не было никакого дела… И в его голове было примерно тоже самое… полное затмение… |
Рождественская сказка для Ани
- Мама, а давай попросим у Деда Мороза нового папу!
Катя рассмеялась, этим словам своей пятилетней дочери, но, увидев такие серьезные глазенки Полюшки, осеклась. И уже просто с улыбкой спросила: «Как же он принесет нам нового папу? Уж не в мешке же!» - Ну не знаю, - девчушка пожала маленькими плечиками, - может он его у двери оставит? Кате стало грустно. Она так старалась заменить Полинке папу, зарабатывала деньги, что бы доченька ни в чем не знала отказа, возила ее на море, покупала дорогие игрушки, красивую одежду, а оказывается, дочке нужен просто папа… Ну, где же его взять-то - этого папу? И ведь не абы какого, а нужен самый лучший… А самый лучший папа, это… родной папа, только… где же его теперь найдешь? Да и найдешь ли? Дочурка уже давно тихо посапывала в своей кроватке. А Катя все сидела у окна и смотрела, как, кружась и обгоняя друг друга, летят снежинки к земле. Катя всегда любила смотреть, как падает снег, ей казалось, что снежинки прилетают из самого-самого космоса, и несут в себе какую-то тайну… «Полинке нужен папа… - подумала вдруг она, - настоящий, родной папа…» Она смотрела на снег и не заметила, как уснула… Она торопилась… ведь у нее сегодня столько дел!! Во-первых, ей сегодня надо непременно купить елку, потому что до Нового года остается два дня, и потом привести Полину из детского сада и нарядить эту самую елку. И тогда в доме будет пахнуть свежей хвоей и будет ощущение праздника. А потом они с Полиной сядут у елки, нальют себе теплого молока и будут придумывать чудеса, которые могут произойти под Новый год. А потом Полина ляжет спать, а Катя будет работать, потому что… потому что это просто необходимо, что бы хоть какие-то из загаданных детьми чудес - исполнялись… но вот только найти папу... очень сложно. Она торопилась, и погруженная в свои мысли не замечала ничего вокруг. Наверно поэтому, столкнувшись с каким-то человеком. Она даже не поняла, кто же это был? Мужчина или женщина? Из рук ее выпал и раскрылся легкий чемоданчик-кейс, странички с только что откорректированным и напечатанным набело договором моментально разлетелись по дороге. Ни кто не спешил помочь ей собрать труд всего целого ее дня, да и надо ли было? Бумага намокла, и подавать договор в ТАКОМ виде для подписания было просто невозможно. От обиды ей захотелось заплакать… Она понимала, что не будет сегодня у нее ни елки, ни запаха хвои в доме, ни теплого молока на ночь. Ей необходимо срочно восстановить испорченный договор. Ведь завтра утром он должен быть подписан. - Мама, Мама, ты уже купила елку? - вместо приветствия спросила дочь, когда Катя прибежала за ней в детский садик. Катя виновато опустила глаза. Как ЭТО можно объяснить пятилетнему ребенку?.. - Нет, - честно призналась она. - П-почему? У нас не будет Нового года? – губешки девочки задрожали, казалось она вот-вот расплачется... - Что ты такое говоришь?! - нахмурилась Катя, - как это - не будет Нового года? Конечно будет! Завтра мы пойдем и купим самую красивую и распрекрасную елку! - пообещала она. - А их не раскупят? – с тревогой спросила девочка. - Нет, я думаю, мы успеем купить, - успокоила ее мама… И снова ночь… Катя открыла свой ноут… Так, где же этот договор? Ага, вот он… на панельке засветился значок конвертика - значит ей пришло письмо... Интересно, кто бы это мог быть? Кто-то поздравляет ее с новым годом? Она щелкнула мышкой по конвертику. «Здравствуйте, кажется, мы нашли вашего одноклассника… - гласило письмо, ну и дальше как обычно, «перейдите по ссылке...» Катя кликнула мышкой по предложенной кнопке… Так… Так, что у нас тут? Она быстро пролистывала фотографии, и вдруг ее рука замерла. Нет, этого просто не может быть! Что бы Он был тоже на этом сайте?! Нет... ей надо успокоиться… Может, она ошиблась? Листая страничку Интернет-портала, она видала его фото просто какую-то невероятно малую долю секунды, и все же она была уверена, что не ошиблась… Катя встала и прошла на кухню. Достала из шкафчика бутылку «Мартини» и налила себе чуть больше трети высокого тонкого стакана, потом добавила туда апельсинового сока и сделала маленький глоток. Коктейль теплом разлился внутри. Решительно она вернулась в комнату и села перед ноутом. Страница медленно подтягивалась наверх. Найдя нужную фотографию, она с интересом стала рассматривать изображенного на ней мужчину. Медленно, с наслаждением потягивая мартини, она смотрела на фотографию, но видела сейчас перед собой совсем иную картинку… ...Ей двадцать пять, уже не девочка, но еще и не старуха. К этому времени Катя успела окончить довольно-таки приличный институт и устроиться на хорошо оплачиваемую работу… Она «сходила замуж», но вовремя поняла, что это не ее «мужчина». С мужем расстались почти друзьями. Даже свой развод отмечали вместе. Она уже не помнит названия этого кафе, да и зачем оно ей? Для нее важным стало не название того самого кафе, а то, что именно там Она вдруг увидела Его. Это был стопроцентно ее мужчина: крупный, но не толстый, с коротко стрижеными темными волосами и какой-то чертовщиной в глазах… Ее (теперь уже бывший) муж к тому моменту куда-то делся, и она сидела за столиком одна. Он заметил ее, и подошел к ней. - Почему такая девушка и вдруг одна? - спросил он, садясь на стул рядом. От него исходила такая мужская сила, такое обаяние, что Катя просто растерялась, - она, с ее острым, как бритва язычком не нашлась, что ответить!!! - Видимо, я жду Вас, - произнесла она, улыбаясь. - Пойдем? - он с легкостью поднялся со стула, и протянул ей руку. Катя, оперевшись об эту большую, широкую мужскую руку, встала из-за стола. Нежно приобняв Катюшу за талию, он наклонился и тихо спросил: «Ко мне? К тебе?». Это было нечто потрясающее! Никогда Кате еще не было ТАК хорошо с мужчиной… Он был сильным, но ласковым… требовательным и в то же время терпеливым… ей нравилось откликаться на его ласки, но и самой тоже хотелось подарить ему наслаждение… - Я никогда себе не позволяла такого… - тихо прошептала она, когда они лежали обессиленные и удовлетворенные друг другом. - Ты просто потрясающая женщина, я всю жизнь искал такую. Оставайся, - тихо произнес он. - Но... ведь мы даже не знакомы! - вдруг с ужасом прошептала она. - Ерунда, - ухмыльнулся Он, - как говориться: «Постель - не повод для знакомства». Кате вдруг стало обидно... и очень стыдно, - нет, не стыдно, было какое-то странное чувство. Быть может, поведи Он себя иначе, все и сложилось бы тогда… Тогда… Она встала, долго плескалась в душе, и, собираясь уходить, специально тянула время: ей хотелось, что бы он попросил ее остаться. Но… как-то иначе, по-другому… Он молча наблюдал, как она одевается, и даже помог надеть плащ. Но больше не проронил ни слова. Только когда она открыла входную дверь и тихо произнесла «До свидания», он просто поцеловал ее в щеку и шутливо произнес: «Заходи, если что…»… Ровно через девять месяцев у Кати родилась Полинка… И вот теперь она смотрела на Его фотографию в Интернете и читала о нем. Его зовут Роман Крутов. Хорошая фамилия... Значит ее Полинка - Романовна, что ж, звучит неплохо… Полина Романовна. Ее пальцы быстро забегали по клавишам. Ей нечего было терять, ведь он должно быть даже и не помнит ее? И, в худшем случае, просто не ответит на ее письмо, но… все же… вдруг? ...Они так и не купили елку… Утром следующего дня Полина проснулась с температурой… И Катя просто побоялась оставить дочку одну дома. Целый день она лечила дочку, поила ее молоком. Давала какие-то таблетки и очень надеялась, что ни чего страшного у Полюшки нет… - Мама, как ты думаешь, подарит нам Дед Мороз все же папу? - тихо спросила Полина. - Завтра – Новый год, а у нас нет елки, Дедушка Мороз не будет знать, куда положить подарки! - взволнованно произнесла девчушка. Катя не знала, что ответить. Она набрала полную грудь воздуха, и тут прозвенел звонок в дверь… и Катя поспешила ее открыть… Первое, что она увидала - была пушистая, зеленая елка. - Что это? - изумилась она. - Это - елка, ты что, не видишь? - мужской голос был приятным и очень-очень знакомым… - Мамочка, кто это? - Полина вылезла из кроватки и теперь стояла рядом с мамой, босыми ножками на полу. Катя поспешила взять дочку на руки. - Можно я все же войду? - спросил мужчина, - а то мне на лесенке как-то неудобно разговаривать... - Да, конечно, - Катя опешила, но посторонилась, пропуская мужчину в коридор. - Ты кто? - просто, с детской непосредственностью спросила Полинка, когда мужчина занес елку в квартиру и оглянулся на Катю с ребенком. Катя узнала его… ОН смотрел на Катю и улыбался… - Я? - Мужчина перевел взгляд на девчушку, - Я… Я... твой папа. Ты же просила у Деда Мороза папу? - мужчина развел руки, - Вот он меня и прислал к тебе… - А не уйдешь? - с интересом спросила Полина. - Нет… Ведь Папы приходят навсегда, - засмеялся мужчина и посмотрел на Катю. - Иди ко мне! - он протянул девочке руки, и Катя передала ему ребенка. Полина прижалась к мужчине и погладила его маленькой ладошкой по щеке. «Папочка! А как ты узнал, что у нас нет елки?» - прошептала она. - Ну… - было видно, что мужчина растерян, - Дед Мороз сказал, он же …это… предупредил меня, чтобы я захватил елку… - нашелся что ответить мужчина… Странно, но Полинкина болезнь как-то сразу прошла, и они все втроем нарядили елку. Слава Богу, Кате не пришлось ничего говорить или объяснять Полине. То, что это ее папа, которого ей подарил Дед мороз, она приняла сразу и безоговорочно, и весь вечер не отходила от него. Утомленная всей этой предновогодней неразберихой, она и уснула на руках у мужчины. Он сам уложил девочку в кровать и подошел к Кате… - Здравствуй, - тихо прошептал Он, - мы так и не успели познакомиться тогда, - он поцеловал ее в щеку. - Но ты же сказал… - Я был не прав, но теперь у нас, как я понимаю, есть повод для знакомства... - ?! - Наша дочь… Меня зовут Роман Андреевич Крутов, тридцать лет, есть дочь… Катя удивленно посмотрела на Романа, а он, увидев, что добился желаемого результата, продолжил: есть дочь. Зовут Полина. Пять лет. Живет с женщиной, на которой я собираюсь жениться… - и он рассмеялся так весело и задорно, что Катя не смогла не улыбнуться. Она приняла его правила игры и, смеясь, представилась: "Екатерина Михайловна Исайкина. Есть дочь, зовут Полина… И…" - она вопросительно посмотрела на Романа. - Ты согласна?.. Выйти за меня замуж? - Но мы же не знаем друг друга, - прошептала она. - Не волнуйся, у нас еще вся жизнь впереди, - он крепко поцеловал ее в губы, потом руки его быстро высвободили ее из платья и… И ровно через девять месяцев в семье Крутовых родился сын - Денис… |
Неудавшаяся часть одной и той же пьесы
Юррррррр //Я знаю, все кошки отправятся в рай, Ведь кошки на крыше поют о любви... // С.Кудашова Маша вполне отдавала себе отчет в том, что обоюдная любовь к собакам, Пастернаку и музыке Листа роднит и объединяет её с этим мужчиной, и с каждым днем эти уютно-малые встречи заполняются все более значимым смыслом. Но понимала она и другое, что есть и те жизненные плоскости, в которых они не могли существовать и понимать друг друга... Его жена была одной из тех плоскостей, что как-то не совсем правильно находилась, хоть и невидимо, но рядом с этим мужчиной. Она могла позвонить в тот момент, когда разговор как раз заходил в щекотливый и приятно возбуждающий диалог. Жена словно кошачьим чутьем чувствовала присутствие Маши рядом с ее мужем. Голос в телефонной трубке звучал воркующей трелью: «Котик, я скучаю, ты скоро?». И котик Саша, то есть Александр Евгеньевич, приглушенным честным голосом врал своей чутко бдящей жене: «Да тут работы еще на часик, а может и на два,… конечно скучаю, милая…». Потом, слегка смущаясь и стараясь побыстрее убрать телефон, говорил что-то вроде «она не любит быть вечерами одна». Он никогда не говорил слово «жена», нейтрально заменяя его на «она». В это мгновение в голове Маши что-то начинало лихорадочно пульсировать, ей было в тягость невольное свидетельство таких разговоров. Но при этом, она жадно вглядывалась в лицо Александра, как будто могла прочитать по его глазам, по их выражению, по взгляду, что жена – просто чудовищный розыгрыш и недоразумение.... Маша смотрела с отчаянностью приговоренного к казне, цепляясь за взгляд, как цепляются за карниз побелевшими пальцами, выпав с десятого этажа. Весь отдел с нескрываемым любопытством наблюдал за романом Маши, год назад принятой на должность регионального менеджера, и их начальника Александра Евгеньевича, прозванного подчиненными Санженем. Его радиоактивное обаяние распространялось от технички до генерального директора. Его обожали за умение поддержать разговор, за легкий характер и за то, что успевал позвонить, позаботиться, поздравить и сделать комплимент. Машу не любили, не принимали и с удовольствием обсуждали за ее спиной все ее недостатки, коих она особенно не имела, но с легкой руки коллег была ими награждена. Ее замкнутость и неумение болтать о пустяках воспринимались всеми гордыней и заносчивостью, неулыбчивость истолковывалась как пренебрежение коллективом, а шашни с главным просто возмущали своей распущенностью. А тут еще и Санжень все чаще стал вызывать её в свой кабинет и при взгляде на молодую старлетку загадочно и лукаво улыбаться. Все были уверены в том, что за дверями кабинета творится полный разврат, и как только Маша выходила от начальника, взгляды приковывались к ее внешнему виду: а не помята ли юбочка, не сбита ли прическа, и этот яркий румянец на щечках просто истолковывался как последствия недавнего блуда... Взгляды, ах, эти взгляды! Маша видела, чувствовала, все понимала, принимала и терпела. Когда кто-то из коллег, не стесняясь, достаточно громко для других ушей, иронично спрашивал её: « А наш Санжень говорят еще может молодых кобылок обихаживать, правда, Мэри?» или, проходя мимо, словно в никуда, бросалось: «Скромность украшает девушек…», Мария просто молчала, и этим еще больше раззадоривала любопытство и раздражение коллег к своей персоне. Это произошло в среду, за час до окончания работы. В отдел вошла молодая женщина, и все вдруг заволновались и оживились. Кто-то кинулся навстречу, кто-то уже целовал ее руку, и гостья просто была усыпана комплиментами полными обожания и наигранного восторга. Маша не понимала, отчего сердце забилось чаще и стало невыносимо душно в комнате, захотелось выйти на улицу. Постепенно из обрывков фраз, наглых ухмылок, обращенных почему-то на нее, она поняла, что эта женщина жена Саши. Совсем на недолгое время взгляд гостьи задержался на лице Марии, глаза их встретились. С нескрываемой иронией и любопытством та рассматривала Машку в упор. В висках застучало, а в горле появилась колючая сухость, и зачем-то произнеся вслух: «Мне надо на второй этаж к экономистам», Мария схватила первые попавшиеся под руку бумаги, на полуватных ногах вышла из отдела. Уже на улице, присев на первую попавшуюся скамейку, она стала вспоминать эту женщину, что была не намного старше самой Маши. Красивая, холеная, с ухоженной кожей и одетой с недешевой простотой, она производила впечатление уверенной и знающей себе цену. И этот цепкий взгляд хозяйки, обращенный к Марии, не был взглядом наивной простушки... Не хотелось Маше признавать, что это не тот образ супруги Саши, что придумала она для себя. В ее воображении жена была брюзгливая, страшная и, конечно же, старая и толстая, с редкими волосиками на голове и, естественно, с ярко накрашенными дешевой помадой губами. Она просто обязана была быть тупой и старой бабой, ведь этого так хотелось Машке. Как же было горько и обидно, но обида эта была не на Сашу, не на его жену, а на себя глупую и наивную. Ругая себя и сглатывая слезы, как назло вспомнилось Марии о своей предыдущей любви в человека намного старше её. На третьем курсе влюбилась она в преподавателя, что вел у них историю и был предметом полного поклонения всех студенток и женской половины учительского состава. Влюбилась истошно, до тупого непонимания происходящего. Соловьиная песня её вожделенной любви грянула убийственно и разрушающе всё на своем пути. Ни жена, ни его трое детей Марию не останавливали. Машу несло, и как-то, подкараулив преподавателя возле института, она, схватив его за руку и глядя в глаза, выплеснула свой поток страстных признаний. На удивление, предмет ее обожания ничуть не удивился и не смутился. Он был словно готов к такому монологу. Игорь Николаевич был из тех мужчин, что желают нравиться девушкам и молодым женщинам, их это бодрит и приятно стимулирует к позитивному настроению. Встречая на своем пути такую влюбленную дурочку, с наслаждением садиста, начинают они играть в кошки – мышки, доводя мышонка до полуобморочного состояния. Как же он тогда покуражился, душонку Машкину детскую и наивную помотал. Флирт и игра слов на грани страстных признаний вдруг сменялись умудренными поучениями о правильности жизни и ее целях. Не доходило тогда до влюбленной мышки, что старый кот просто разнообразит так свою жизнь, импульсы бодрящие для себя в этой игре находит. А кончилась эта игра не по-детски: в какой-то момент, выжатая и измученная своей соловьиной песней и напряженно рефлексирующая Машка наглоталась таблеток. И уже в больнице, с наивностью дитя, все ждала, что «принц» навестит ее. Да только испугался «принц» и быстренько перевелся в другой институт. Примерно через год, увидев Машу на улице, он трусливо перебежал на другую сторону. Были потом у неё и другие увлечения: интимные, и просто с поцелуйчиками в подъездах, да как-то не зацепили они , дружно пронеслись мимо... А вот когда Санженя, Сашеньку увидела, словно изумленный жар по телу ее проплыл. Робким, дрожащим голосом что-то отвечала Маша этому немолодому, но такому притягательному мужчине и чувствовала, как сердечко пульсирует зыбким счастьем от взгляда его. Он почувствовал всё, да и сложно было не увидеть этих преданных и влюбленных глаз. Их разговоры все чаще были не о работе, а интересы и пристрастия иногда совпадали до приятного изумления обоих. Если нравилась музыка, то это конечно Лист или Вивальди, если стихи, то это был Пастернак и, конечно же: «скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы скрещенье…». Через месяц он поцеловал ее. Машка в полуобморочном состоянии вышла тогда из кабинета, да так и просидела на своем месте до конца работы, бессмысленно глядя в бумаги. И тогда, когда весь отдел был уверен, что Санжень и эта вертихвостка - карьеристка занимаются за дверью развратом, между ними был только один поцелуй и желание... Маша сидела на лавочке и не знала что делать, возвращаться на работу не хотелось, идти домой тоже не было никакого желания. Телефонный звонок прервал её грустные размышления, и она услышала голос Саши: «Ты где, малыш?». Он искал её! Он волновался, и даже жена не отвлекла его от мыслей о Маше. Санжень предложил через два часа уехать с ним на дачу, а на завтрашний день взять отгул... Машка пролепетала «да», и он пообещал заехать за ней через два часа домой: «Малыш, ровно в девять я буду ждать возле подъезда». Мария влетела в отдел и, с несвойственной ей улыбкой, оглядела всех присутствующих. Схватив сумку, рванула к выходу и услышала вдогонку: «До окончания работы еще десять минут, разве вам это не известно?». Это одна из местных дам, с вечными замашками престарелой эсэсовки, обратилась к ней. Маша резко обернулась, и нарочито громко, ответила: «А мне можно! Я тут на особом счету! Разве вы этого не знали?» И уже, не глядя на обалдевших коллег, она посмотрела с ухмылкой в искривленное лицо эсэсовки: «Вам не идут эти синие тени, вы выглядите вульгарно, а ваша юбочка слишком короткая, зачем вы выставляете целлюлит на всеобщее обозрение?» Не дожидаясь, когда шокированная публика очнется, а кто-то пробормочет, что у овечки выросли клыки, Машка выпорхнула из отдела. В блаженной оторопи, с арфообразными переборами душевных струн и дрожащими коленями, ровно в девять часов Маша ждала Санженя у подъезда. Он появился, опоздав на десять минут. До дачи они ехали около трех часов, и всю дорогу Саша не переставал шутить, рассказывая истории из своей жизни, и Машка с ощущением полного до краев налитого счастья слушала его и не могла вспомнить того дня, когда ей было лучше чем сейчас. Почти осязаемое благоговеянье, что дрожжевым тестом распирало Марию изнутри, поселяло в ней абсолютную уверенность и защищенность... На даче было по-мужски уютно и, словно угадав мысли Маши, Санжень вдруг сказал: «Моя здесь не бывает, ей на даче не нравится, предпочитает Багамы...» Маша не ответила, лишь подумала, что Саша, её Сашенька теперь будет здесь не один. «А ты знаешь, малыш, что Вальтер Скотт сочинял свои гениальные произведения в окружении орущих детей, играющих в войнушку, а я и не пишу, и детей мне мои три жены не родили…». Саша после этих слов замер, задумался над чем-то своим тревожащим его. Машка в порыве жалости прижалась к его спине всем телом: «Бедный мой Сашенька, да ты только скажи,….. да я для тебя,… да сколько хочешь,… я же люблю тебя, я вся до капельки твоя...». Мария продолжала нести этот любовный бред, когда Александр Евгеньевич повернулся к ней, жадно и властно начал ее целовать, а потом, слегка отстранившись, сказал: «Я котел в ванне подключил, если тебе туда надо, то сходи». И уже более ласково добавил: «Там мой халат, переоденься в него, малыш». В ванной комнате, раздевшись догола, Маша долго рассматривала свое отражение в зеркале и боялась только одного, а вдруг она не понравится ему... Закутавшись в его огромный халат, она спустилась к камину. Саша молча протянул руку, и уверено притянул её к себе…. Из этой паузы полного безвременья в реальность их вернул телефонный звонок. Маша увидела, как Санжень потянулся к трубке, и предчувствуя худшее, прошептала: «не бери, прошу, тебя здесь нет...». А потом, словно это происходило не с ней, наблюдала, как Александр бегал по комнате. Принес ее вещи, что-то убирал, задвигал и постоянно повторял: «Маша быстрее одевайся,... она сейчас приедет,... черт её дернул,... донёс что ли кто-то,... ну поживее, малыш...» Уже на пороге, небрежно одетая, не до конца пришедшая в себя Машка удивленно спросила: «Так ведь там ночь, и я совсем не знаю куда идти, и как я доберусь до города?». Но Александр Евгеньевич суетливо запихивал ей в руку деньги и нервно торопливо объяснял о попутных машинах, о дорожке по которой надо было идти, не сворачивая примерно десять минут, чтобы выйти на тракт, о том, что всё будет хорошо, и завтра он конечно же ей позвонит.... Маша вышла к дороге, что вела в город, через час. В легком платьице её начинал бить бешенный озноб. Как назло, ко всему произошедшему с ней, добавился моросящий нудный дождь. Мария стояла на пустынном шоссе и, трясясь всем телом от холода, не знала в какую сторону ей идти и уже ничего не ждала. Но еще через час ее, полузамерзшую, в полуобморочном оцепенении, подобрал водитель фуры. Он накинул на её плечи свой свитер и попытался разговорить, но услышал только одну фразу: «Мне в город надо, вы же в город?» и девушка, разжав свою ладонь, протянула ему деньги. Водитель взял мокрые и смятые купюры и, внимательно разглядев ее, решил вдруг, что этой оплаты будет недостаточно. Не стесняясь, придавив всем телом, он полез к ней под юбку.... Как крутым кипятком обдало Машку, словно что-то щелкнуло и включилось в ее голове. Замахала нелепо беспризорными руками, взвыла, как оркестр из тридцати иерихонских труб, да с причитаниями, словно хоронила кого-то близкого, захлебываясь сквозь слезы закричала: «Сдохнуть хочууууу, нет сил моих больше, и меня нет,... господи, да за что,... кошка я, что хвост собственный ловит, что же я по одному и тому же кругу бегаю,... не могу большееее, дяденька, убей меня лучше, убей...». Мужик, не ожидая ни такой просьбы, ни такой запредельной реакции от этой тихони, оторопел, отпрянул, словно и ему кипятка плеснули в лицо. И пока Машка билась в бешеной истерике, водила начинал понимать, что кто-то уже обидел девку, и что та на грани не то суицида, не то сумасшествия. Полез он в свой загашник, достал водки и, налив полкружки, протянул Машке: «Пей, пей, я сказал,... не бойся не трону. Не понял я, что ты не из этих, что по ночам блудят,... наряд твой откровенный с толку сбил... Да пей ты, дурында, пей, а то с ума сойдешь, только адрес скажи, куда везти тебя...» Потом взял с плеч Маши свитер и одел его на неё. «Так теплее, девонька, будет, пей и спи, я довезу тебя, не бойся, у меня самого дочка растет...». В свою квартиру Маша зашла уже под утро. Не включая свет, она долго стояла посреди комнаты. Её начинал бить озноб и не хотелось думать про то, что произошло на даче, ничего не хотелось.... Не было сил совершать какие-то бытовые действия, двигаться, жить. Но ей хотелось только одного – согреться, и она поплелась в душ. Снимая с себя платье, Маша увидела себя в зеркало.... Она хохотала как в детстве, до слез, до колик в животе, до сведенных челюстей, до судорожной икоты.... Свои ажурные плавочки Машка забыла в ванной комнате на даче Александра Евгеньевича. Сквозь рыдающий смех, в какой-то момент ей показалось, что она присутствовала на спектакле некой пьесы, и придирчивый режиссер без конца заставлял актеров переигрывать одну и ту же неудавшуюся часть этой пьесы... |
Скверный
Валерий Шаханов Поводок, которым хозяйка привязывала пса к стволу березы, растущей рядом с домом в небольшом скверике, был короток. Его длины хватало на то, чтобы во время дневного моциона более-менее свободно развернуться на занимаемом им пятачке и поменять позу. А вот чтобы при надобности подпереть шершавый ствол задней лапой, тучному сенбернару приходилось постараться. К счастью, это было единственное неудобство, которое он испытывал. По большому счету и поводка-то никакого не нужно было. Пес давным-давно вышел из того возраста, когда постоянное и целенаправленное движение составляло смысл жизни. Только такая дура, как его хозяйка, могла предположить, что он убежит. Куда бежать? И зачем? Умудренный опытом, он знал: сколько ни бегай, а самая большая кость и наиудобнейший ошейник все равно достанутся какому-нибудь лабрадору или терьеру, вовремя подсуетившимся, пока ты, как и твои предки, спасал в горах застигнутых непогодой путников, обнаруживал взрывчатку или пресекал путь наркотикам. У каждого свой нюх. Это он усвоил, как команду: «Служить!». Нет, старый сенбернар не роптал на жизнь. Да и хозяйку свою преданно любил, хотя и считал странной особой, не от мира сего. Ведь известно, что хозяев, как и родителей, собаки не выбирают. Довольствуешься тем, что есть. Этой позиции потомок выходцев из приюта Святого Бернарда свято придерживался. Ко всему прочему для него существовали принципы, которые он беспрекословно соблюдал, это – преданность и терпимость при любых условиях. А обладателям такого багажа позволительны резкие суждения даже о тех, с чьих рук кормишься, тем более, если суждения эти не произносятся вслух. У сенбернара имелась одна, но, как он считал, веская причина роптать на хозяйку. Всю свою жизнь пес страдал от своей клички. Джура. Как можно было назвать породистого европейца таким именем? Фрэд, Цезарь – это логично, понятно и благозвучно. А тут… все равно, что таракана Рафаэлем назвать. На Джуру он, конечно, откликался, но неохотно, и всегда немного злился, когда это имя произносилось на улице слишком громко: «Джура, Джура, к ноге!», «Фу, Джура!». Малопривлекательную для себя кличку он получил, когда в первый раз переступил порог этого дома. Имя, видимо, было выбрано неслучайно. Так звали пса хозяйкиного одноклассника. Но ведь то была афганская овчарка! Понимать надо разницу. После того, как Джура первый раз повстречался со своим тезкой, он долго не мог успокоиться. До него вдруг дошло, что если бы у молодого человека была сука, то ему вряд ли удалось избежать женского имени. К тому же, и пацан ему совсем не приглянулся. Да и вообще Джура был не в восторге от мужиков, которые впоследствии сопровождали по жизни его хозяйку. Ладно, бог обделил нюхом, а глаза и мозги на что? Сколько же этого добра у нее поперебывало?! И с каждым она умудрялась наступить на одни и те же грабли. Больно уж неразборчива и доверчива. Сегодня так нельзя. Люди, как понял пес, имели обыкновение злостно эксплуатировать слабости своих собратьев. Сколько ни думал Джура, как ни прикидывал, все никак не мог взять в толк: чего этим кобелям надо? Дома чисто. Готовит вкусно. Сама крепкая. Такую соплей не перешибешь. …Невдалеке звякнули пустые бутылки, неожиданно прервав размышления над больной темой. «Семён пошел «пушнину» сдавать», - предположил Джура. не открывая зажмуренных глаз. А вскоре в доказательство тому ветерок донес до него симфонию из запахов, замешанных на парах пива, остававшегося в бутылках, дешевых сигаретах и давно немытого человеческого тела. Семёна, проживавшего в соседнем доме, старый сенбернар не любил. Во-первых, от него постоянно воняло псиной, а, во-вторых, когда он был сильно пьян, то регулярно задирался к отдыхающей в скверике собаке. Как-то зимой он неожиданно стал кидаться снежками, закладывая внутрь некоторых из них, камни. Мерзкий тип. Был бы ротвейлером или каким-нибудь бультеръером, порвал бы его, как Тузик перчатку. Но воспитание и порода не позволяли докатиться до крайности. К тому же принципы… Джура слегка приоткрыл глаза, опасаясь, что сосед и на этот раз мог приготовить какую-нибудь пакость. Но тот спешил, и по лицу было видно, что находится в дурном расположении духа. «Торопится похмелиться, подонок… Носит же земля таких». – с негодованием подумал пес. Мысли сами собой заработали в другом, заданном бомжеватым соседом направлении и моментально занесли Джуру в запредельные сферы: «Как они собираются с таким контингентом вэвэпэ удваивать? На бутылках, что ли? – давался диву пес. – Если когда чего и умели делать, то давно разучились. На работу ходят сплошь одни торгаши да охранники. Развелось их, как собак нерезаных». Джура знал затронутую проблему не понаслышке. Недавно сбежавший от хозяйки хахаль как раз служил охранником в подземном переходе. Он частенько рассказывал, какая у него ответственная и опасная работа. Джура вначале верил его байкам о дерзких нападениях разбойников на торговые палатки, о том, как тесно ему приходится взаимодействовать с органами правопорядка и как тревожно бывает на сердце, когда в квартире вдруг раздается ночной телефонный звонок, требующий личного участия бойца в вечной борьбе добра со злом. - Что, без меня никак? – обреченно спрашивал он у своего, казалось, беспомощного начальника, находящегося на другом конце провода. – Щща-а… выхожу. И, натягивая свою жуткую робу, бурчал, но так, чтобы было отчетливо слышно каждое слово: - Все, заканчивать надо с этой работой. Надоели. Ничего не могут. И уходил в ночь. Уже после первого звонка, прозвучавшего аккурат через две недели после появления охранника на хозяйкиной жилплощади, Джура заподозрил его в неискренности. Вернувшись только на следующий день, он не плюхнулся спать, как поступают все герои, а сел за телефон, и что-то долго нашептывал в трубку. Такое поведение казалось сенбернару странным. Джура не стал делать скоропалительных выводов, но присматриваться и, что более важно, принюхиваться к попавшему на заметку мужчине, счел своим прямым долгом. К тому же, псу не давал покоя еле уловимый аромат, который носил на своем теле охранник. Ни с какими другими ранее известными ему запахами он сравниться не мог. В нем улавливался южный зной и масленичная терпкость. Это был один из тех запахов, который вначале отталкивает своим диковинным сочетанием, а спустя какое-то время заставляет вновь шарить носом, чтобы на этот раз уже сознательно поперхнуться удивившей экзотичностью. В этом запахе, не сомневался пес, была заключена какая-то тайна. Джура уже, было, приготовился ее разгадать, но вскоре все открылось само собой. Оказалось, что до того, как одеть гимнастерку с шевроном «security» и головной убор бойца гитлер-югента, хозяйкин сожитель носил балахон не то мага, не то волшебника. Окуривая себя благовониями, он почти два года избавлял доверчивых граждан от сглазу и оберегал от навета, а также при помощи карт за деньги предсказывал любому желающему его судьбу. Однажды, собрав гостей, хозяйка попросила его продемонстрировать свои демонические способности. Получилось целое представление. Тогда-то Джура и понял природу таинственного запаха на теле охранника. Честно говоря, пес был разочарован открытием. Ему совсем не хотелось знать, чем промышлял бывший кадровый военный до появления в этой квартире. Неприятный осадок остался на сердце у Джуры. Кстати, после того случая сеансы черной магии больше не повторялись. Хозяйка иногда просила погадать ей и своим подружкам, но охранник отвечал всегда одинаково: «Иди в жопу» и на некоторое время замыкался в себе. Сбежал он неожиданно, как и появился. Правда, все вещи остались целы. Да и не позволил бы ему Джура прихватить хозяйкино добро. Не на такого нарвался. Сквер, зажатый большими домами, куда выводили Джуру, был обласкан гражданами. Сюда приводили и привозили на колясках своих детей мамаши, няньки, бабки. Приходили выпить пивка и покурить малолетки. Здесь любили передохнуть на свежем воздухе во время обеденного перерыва чиновники из недалеких ведомств. За целый день через сквер проходило много народа, оставляющего в память о себе в кустах и на траве разноцветные пакетики, бутылки, банки, не говоря уже о сигаретах, останки которых, как гильзы после многочасового боя, валялись на земле. По утру, грешным делом, свою лепту в подрыв экологии вносил и Джура. Правда, ему всегда хотелось извиниться за содеянное, но самое большее, что он мог сделать, чтобы реабилитировать себя, это, потупив взор, виновато отбежать от места преступления и долго не смотреть в ту сторону. Праздно шатающуюся публику Джура не любил. От них-то и образовывался основной беспорядок. Не в восторге был пес и от детского внимания. Все бы ничего, вот только мамаши, когда их чада приближались к огромному красно-коричневому с белым клубку, начинали противно кричать, нарушая плавный ход нескончаемых сенбернаровых дум. - Отойди от собаки! - Не трогай собачку! Укусит! На такие глупости Джура по-стариковски обижался больше всего. С какой стати ему кусать ребенка? Слава богу, из ума он еще не выжил. В знак протеста он вставал с нагретой собственным телом земли, поворачивался к обидчице задом и укладывался так, чтобы даже случайно нельзя было увидеть возводившую на него напраслину бабу. Проделывал он это нарочито медленно, вальяжно, как театральный актер, навсегда вжившийся в роль дородного и уже начинающего дряхлеть помещика. Наконец, он успокаивался и застывал в новой позе, поджав под себя задние лапы, и раскинув передние так, будто хотел обнять всю землю. Изредка Джура глубоко и протяжно вздыхал. Нет, собака, конечно, может укусить. Та же шавка, если ей постоянно тыкать пальцем в морду, может тяпнуть. Только зачем перебарщивать? Всегда, как только Джура задавал себе этот вопрос, ему тут же вспоминалась история с участковым. И смех и грех. Повадился он тут в одну квартирку, набитую нелегалами. Пока ходил просто взимать, его терпели. Но как-то нагрянул в неурочное время, да еще под газом. Там его встретили, как родного, плеснули еще. Только не учли, что по-ихнему участковый не понимал. Слушал он, слушал их разговоры, молчал-молчал, а потом вдруг стал ложкой набирать приготовленное хозяйкой вязкое блюдо из фасоли и прицельно кидать в сидящих за столом. - Отравить хотите? – каждый раз приговаривал участковый перед новым выстрелом, вкладывая в интонацию законную ненависть к нарушителям паспортного режима. Джура видел, как его насильственно выпроваживали из квартиры, и как потом он бился в захлопнувшуюся за ним дверь. Вначале он просто стучал, а потом стал еще и нецензурно выкрикивать угрозы в адрес некоей Люси: - Пусти, - кричал участковый, - хуже будет, сyка… Никто так и не отважился сказать ему, что за этими дверями никакой Люси отродясь не было. Тогда-то и пошатнулась вера пса в непогрешимость органов, и пришло горькое осознание того, что некоторые их представители иногда могут переборщить. То есть, и в этой среде «кое-кто у нас, порой, честно жить не хочет», вспомнил сенбернар слова из песни и фыркнул. И было не понятно: то ли он ехидно хмыкнул, то ли таким образом выразил свое осуждение. Одновременно с вырвавшимся непонятным звуком, в правом боку что-то больно кольнуло. Пес вздрогнул всем телом, вздернул страдальчески брови и насторожился. В последнее время покалывать стало чаще и все более ощутимо. «Не дай бог что-то серьезное. Операция или еще что-то», - забеспокоился пес. Этого он сейчас боялся больше всего. Ему уже известно было о новшестве в собачьих больницах, запрещающее обезболивание. Перспектива на своей шкуре испытать нововведение ввергало Джуру в панику. Он был отважным псом, но на такое геройство даже у него не хватило бы духа. Лучше сразу на живодерню. Не хотелось думать про болячки, лежа на мягкой травке любимого им сквера. Да куда от них денешься? Возраст поджимает. По человеческим меркам за восемьдесят. Столько не живут. Джура попытался вспомнить: от кого он слышал эту фразу, но так и не вспомнил. Вот. Еще и этот …склероз. Так лежал он час, а иногда и больше под неказистой березой, всякий раз перебирая в своей голове уйму тем, рассуждая о странностях, преподносимых жизнью, и не переставал удивляться ее многогранности. Чаще его думы были похожи на стариковское брюзжание. Что уж тут поделаешь? Годы… На днях в почтовый ящик хозяйки подбросили письмо, перепугавшее ее насмерть. Короткое, вот такого содержания: «Если старый то отдыхай и не лезь в вопросы, которые к собакам не относятся. Что за намеки с лабрадором? Ты давай потише там а то не посмотрим на заслуги. Сигнал о мусоре в сквере в настоящее время рассматривается районной администрацией. Меры будут приняты. Со следующего года увеличатся средства на наглядную агитацию в районной поликлинике. Незаконно проживавшая в квартире супружеская пара задержана. В отношении гражданина Молдукристадзе возбуждено уголовное дело по факту нанесения телесных повреждений сотруднику милиции при исполнении служебных обязанностей. А вообщем все это не твое собачье дело». О странном письме она раззвонила всем своим товаркам. Дурья башка! Она жаловалась им на Джуру, говорила, что пес хочет подвести ее под монастырь. При этом для убедительности приводила слова своего бывшего сожителя, мага и волшебника, о том, что уже изобрели аппарат, читающий мысли собак. - Сейчас и не такое придумают. Вон куда наука-то скакнула. Нам не все говорят, - возражала она сомневающимся. Джуру, впрочем, радовало, что сомневающиеся были... |
Ерунда, так себе
Андрей Днепровский-Безбашенный (из жизни таксиста) Глеб работал в грузовом такси, он был обычным «водилой». Не то, что бы эта работа ему сильно нравилась, а просто другой, более подходящей ему пока что не подвернулось. Весенний денёк с утра выдался не плохим, и, судя по всему, обещал быть хорошим. Пассажирами на утренний заказ оказалась молодая пара. У молодых была скоропостижная любовь и скоро намечалась свадьба. Молодые сидели рядом с Глебом на спаренном сиденье и ворковали, как голубки, целовались, обнимались, и прямо скажем, своим поведением даже немного смущали водителя. И как понял Глеб, из слов, сказанных пассажирами, им родители на свадьбу дарят двухкомнатную квартиру, и они в ней делают ремонт. А машину заказали, съездить за подвесными потолками. Подъезжая к кольцевой дороге, водитель вежливо попросил пассажиров пристегнуться ремнями безопасности, и машина весело полетела по внутреннему кольцу МКАД, к Дмитровскому шоссе. «Газель» Глеба, был довольно таки свежий автомобиль, чистенький, после профилактики, которую машине сделали совсем не давно, и Глеб иногда любил надавить на педаль акселератора, если была такая возможность. Дмитровское шоссе было уже совсем рядом, пора уже было думать перестраиваться в правый ряд…. для поворота. Но подумать Глеб не успел. Едкий и густой дым резко повалил в салон машины, прямо, из-под капота. Дым был такой густой и ядовитый, что прямо выедал глаза. Мотор заглох и машина немного «клюнула», продолжая катиться по инерции. Глеб включил «аварийку» и стал принимать правее, стараясь уйти на обочину. Он когда-то был военным моряком, да и сейчас таковым в душе остался, попадая много раз в разные нештатные ситуации. И на этот раз он сохранил самообладание и хладнокровие до полной остановки автомобиля. «Газель» ещё даже не остановился, как парень, сидящий крайним, хлопнув дверью, выскочил из машины. А девушка, сидевшая на среднем сиденье, после остановки вдруг предалась жуткой панике и истерике. Она так страшно и дико орала, прямо как перед смертью…. махала и билась руками, пытаясь, то же выскочить из машины, но её крепко держал ремень безопасности, застёжку от которого Глеб никак не мог отстегнуть, что бы выпустить пассажирку, потому что она очень сильно рвалась и натягивала ремень. Глеб до сих пор не знал и не предполагал, что отстегнуть ремень, когда у пассажира истерика – очень трудное дело. - А, черт возьми, с этой дурой теряю драгоценные секунды, нет бы самой отстегнуться без паники - спокойно подумал он. А девчонка продолжала дико орать, махать руками и когтищами, располосовав водителю щеку и сбив все ручки с противосолнечного козырька вместе с зеркальцем. Наконец Глеб нащупал застёжку ремня, та щелкнула…. и девушка выскочила из машины. Концентрация дыма в кабине заметно уменьшилась, пожара не было. Водитель, открыв капот, увидел, что центральный провод просто слетел с катушки зажигания, и в какой то момент резиновый изолятор соединяющий центральный провод с катушкой вспыхнул, выделив при этом ужасно много дыма. Ремонт занял две минуты. Глеб закрыл капот, проветрил кабину, и деликатно извинившись, предложил девушке сесть в машину и продолжить рейс. Что, мол, никакой опасности нет, и не было, и что на всём этом не стоит даже и заострять внимание. Пассажирка стояла на обочине и плакала навзрыд, косметика на её лице вся размазалась, а слёзы капали крупными такими каплями. Успокоив и усадив пассажирку, Глеб стал подавать на зад, к стоящему на обочине парню метрах в тридцати за машиной. Он остановил машину как раз, напротив молодого человека, и стал ждать, что тот сядет к невесте сам. Но тот почему-то тянул время и не садился. Тогда водитель вышел и, извинившись за инцидент, сам открыл перед ним дверь, вежливо предлагая ему сесть в машину. И тут девушка прямо из кабины дала парню такую затрещину, что он еле устоял на ногах. Лицо его горело, не так от оплеухи, как от стыда и тягостного осознания его подлого и трусливого поступка. И парень понял, что прощение ему уже не светит… Тогда Глеб открыл заднюю дверь, и молча предложил сесть пассажиру заднее сиденье. Едва машина тронулась, как девушка попросила высадить её у ближайшего метро. - Без этого подонка – тихо сказала она. Машина свернула с МКАД на Дмитровское шоссе, и направилась к ближайшему метро. А Глеб рулил и думал – Вот так то, так хорошо день начинался, а свадьбы, похоже, у них уже не будет, и никакие подвесные потолки им теперь не нужны…. Где-то в глубине души он пытался понять того парня…. ну испугался, ну не служил на флоте, может быть, и из машины он быстрей выскочил, что б дать подруге возможность как можно скорее тоже покинуть кабину, а то, что она вся рвалась, не отстегнув ремень, так он тут при чем? Однако что-то сволочное в душе парня всё же прослеживалось, животный страх наверное присутствовал. Слабоват, оказался малый или просто не обстрелянный, одним словом не военный моряк. А если б пожар был настоящий, да водитель бы тоже удрал, то сгорела бы девка - предавался рассуждениям Глеб… Девушка молча вышла у метро. Парень не бросился её догонять... Перед тем, как уходить, он немного посидев, спросил Глеба. - А что там, в моторе было-то? - Да ерунда, так себе…. - ответил Глеб и закурил сигарету. |
Цитата:
Мой любимый пост! |
Войны не будет
Станислава Бланк *** Лора просыпалась, плавая в туманной и размытой мякоти своих снов и мыслей. Она ступала босыми ногами на холодный пол и непривычно вздрагивала. Она не привыкла к холоду, она не привыкла согреваться. Ей было очень холодно здесь, в этом проклятом городе, но она понимала, что должна быть здесь, и должна держать в руках тоненькую ниточку мира, не дав, случится войне. Добра и зла, света и тьмы, хаоса и порядка. По этому она была приставлена сюда, чтобы охранять покой этого небольшого городка. Чтобы пропускать сквозь пальцы тонкую нить. Она задумчиво встала, ногами чувствуя холод и понимая, что это самая большая банальность, чувствовать холод человеку с сердцем изо льда. А банальностей Лора не любила. Она была готова по любому, хранить мир, лишь бы не это... *** Первые осенние дни давно прошли, и осень окутала город, листьями и ветрами, как бывало из года в год, и как, несомненно, должно было быть. Сады опустели, на улицах провинциального маленького городка стало тихо и пустынно. И как больно было уезжать из родных мест, оставлять насиженное и нажитое место. Боль стала почти физической и чтобы потушить, ее он часто бесцельно блуждал по городу, понимая, что ничего, кроме ностальгии его здесь не держит, понимая, что нет здесь ни одного родного человека. Ветер бросал ему под ноги обрывки газет и скорченные осенние листья, он вздрагивал, когда мимо проезжала какая-то редкая машина, но уверенно шел вперед, не знаю куда и, не зная зачем, чувствуя себя при этом сентиментальным романтиком. Так незаметно идя вдоль решетчатой ограды какого-то предприятия, он добрел до самого края города, где кончались пятиэтажки, и начинался огромный запущенный городской парк, и находилась старинная усадьба, чудом уцелевшая после перестройки. Туда он и шел, зная, что никого кроме безобидных бомжей там не встретит, и никто не помешает тихой идиллии праздника одиночества в прощании с родным городом, где прошло его детство и пол жизни... *** Лора быстро оделась, накинула на плечи махровый пурпурный плащ и слушая одинокий стук своих каблуков по мраморной лестнице старинного особняка пошла в сад. Внизу в холле, не было двери по этому там остались запахи нежданных гостей: бомжей. Это слегка обрадовало ее. Она давно забыла вкус человеческой крови. А это было так сладко, так приятно... Она вспомнила как легко ее тонкие холодные белые пальцы разрывали кожу на груди у жертвы и доставали оттуда, из под клетки ребер пульсирующие и бьющееся сердце. Она недолго держала его в руках пока оно не переставало биться, отдавая ей свое тепло которого ей все равно не хватало чтобы согреться. А потом сердце покрывалось тоненькой корочкой льда и Лора клала его на место, запахивая кожу, как рубашку. И сейчас она надеялась согреться. Она быстро пошла туда, в темноту комнаты, где валялась поломанная мебель и строительный мусор от развалившейся стене, и увидела у окна нелепую человеческую фигурку. Лора взвыла от наслаждения скорой жертвы и кинулась к пьянице. Он сначала не понял чего-то хочет и откинулся в сторону рассматривая ее опухшими глазами с интересом. А потом Лора приготовилась забрать его тепло, тепло его никчемной души, как поняла что, что-то ей мешает... Пьяница же воспользовавшись моментом, ухватил ее изо всех сил за плечи. Она невольно вскрикнула, скорее не от страха, а от ощущения своего бессилия, перед смертным, и услышала приближающиеся шаги. В дверном проеме мелькнула чья-то тень, и хрустнула пластиковая бутылка... *** – Пусти ее, - крикнул он подскакивая к нелепой фигуре стягивавшей с незнакомой, перепуганной и странноватой девушки длинную занавеску явно служившую ей плащом. Пьяница заморгал в недоумении. – Ча-во? – потянул он гнусаво. Девушка тряхнула густой рыжей челкой и скинула со своих плечей руки случайного обидчика, словно она могла сделать это раньше. В довольно надменном, но перепуганном взгляде моргнул интерес. – Он ничего тебе не сделал? – спросил он, отводя ее в сторону от неудавшегося маньяка, который сразу же поковылял к выходу. Девушка была странная, - еще совсем девочка, только с очень надменным и холодным взглядом. Неподходящим для жертвы, скорее для охотника. – Не-а, - она мотнула головой и выбившись из-под плаща ей на плечи упали пушистые рыжие локоны, и добавила с легким сожалением, - но и я ему ничего... – Может тебя проводить до дома? – предложил он, понимая что нужно было сказать что-то другое, но завораживающий цвет ее ярко-зеленых глаз, которые казалось святились в темноте гипнотизировал и путал его мысли. Она на секунду задумалась, потом ее губы тронула легкая насмешливая улыбка. – Ну, проводи-ди, - ответила она, оттягивая последний слог. *** «Забавно, - подумала Лора, - меня пытаются защищать... наверное, я выгляжу невинной? А ведь, правда... Стоило бы выбрать другой вид! Я же не прохлаждаться здесь... А за делом. Но город посмотреть стоит, а то я совсем его даже не видела! Сижу в этой дыре, - и она со злостью пнула консервную банку, потом покосилась на человека шедшего рядом, с первого взгляда она бы дала ему лет сорок, может и все пятьдесят, хотя ее это только забавляло, по крайней мере он не казался ей мальчишкой, - до того как меня низвергли в кошку, за грехи я была женщиной целых тридцать лет! Кошачье двадцать, как человеческие пятьдесят, - она сощурилась считая, - ого... я должна была быть старой! Эх, осталась бы кошкой...» Но выбора у нее не было. Ее наказали ровно на двадцать лет, а сейчас ей дали задание чтобы искупить свои грехи. Ей велели сторожить мир, держать его на границе и не давать перешагнуть рубеж, не дать начаться войне. И это для нее было довольно просто. Они вышли из особняка и ее глаза, привыкшие к темноте ослепил яркий свет серого неба. И снова Лора почувствовала холод, *** Увидев, как девушка кутается в свою нелепую занавеску, он почувствовал легкий укол совести, и нехотя, потому что на улице чувствовалось приближение зимы стянул с себя пальто и протянул ей. Она посмотрела с интересом, сощурилась как кошка перед прыжком и приняла этот «дар». Неуверенно скинула с обнаженных плечей балахон, оставаясь в одном коротком черном платье и нацепила сверху его пальто. И снова ее тонкие губы искривила насмешливая и странная улыбка, он не мог дать объяснения тому, что она так часто так улыбалась, как сумасшедшая... Дальше они шли молча, утопая по колено в осенних листьях бесцельно мотавшихся по дорожкам старого парка. Молчание его тяготило и он задал довольно глупый и бестактный вопрос: – Если не секрет, то что ты делала в усадьбе? Она снова сощурилась. Ткнулась носом в рукав пальто, смерила его оценивающим взглядом, словно примеряя, можно ли ему отвечать искренне и как он это расценит. – Я там живу вообще то, - после недолгих раздумий изрекла она. – А куда мы тогда идем? – изумился он. Она неуверенно пожала плечами и улыбнулась как-то странно по-детски. Потому что она почувствовала легкий удар в сердце, и она знала что это – это таял лед... *** Со временем они стали смыслом жизни друг для друга. Стали воздухом, стали желанием жить... Лора отчаянно напоминала себе кто она. Она постоянно молила небеса чтобы они избавили ее от крохотного кусочка льда оставшегося над сердцем. Она спрашивала у небес за что они наказали ее так сильно, заставив полюбить... Ведь любому известно что Боги полюбив становились людьми, а люди полюбил становились богами... Она путалась в своих мыслях, она не хотела больше красть тепло ей хватало его выше крыши. Когда они гуляли по осеннему траурному саду, вокруг усадьбы, взявшись за руки. Когда забывали обо всем мире, даже о беспокойном ветре метавшим им в лицо скомканные осенние листья. А каждый вечер Лора смотрела из окна на зовущую ее, требующую вернутся старинную усадьбу. Там в темноте зажигались свечи, там ждали ее. Умоляли вернутся, умоляли навестить покинутый ей дом, да не дом, скорее пост... Пока она здесь, пока она счастлива жалкая грань мира может рухнуть, дав случится войне. Но ей было на это наплевать. Она не хотела больше быть той, кем она была. Не хотела ощущать холод в груди, на месте сердца. Слишком поздно она подумала о том, что без нее все может сломаться, обрушится. Подумала только тогда когда их самолет отрывался от земли навсегда унося ее отсюда. От холода, от страха. *** Если бы она не была так увлечена своим счастьем она бы почувствовала беду. Но она не заметила ее, а узнала о ней, только когда люди в черных масках, захватили управление самолетом, требуя изменить маршрут и лететь куда-то далеко отсюда. Требовали всем оставаться на своих местах. Лора отчаянно пыталась вспомнить свои навыки, - ведь когда то ей чтобы убить человека достаточно было посмотреть на него. Но ней сейчас, - ведь она избрала другой путь. Она выбрала слабость. Теперь она если и умрет, то только рядом с ним, чувствуя его руку в своей, чувствуя его дыхание, до последней секунды, до последней минуты жизни. Но зато после смерти не будет вечности наполненной одиночеством. Будет дорога и их будет двое, путников идущих по ней. Террорист вытащил Лору из кресла и приставил к ее виску пистолет, она чувствовала его леденящее дыхание и совсем не испытывала страха. А потом все было на мгновеньях. Он ее ангел, ее единственный близкий человек, ради которого она отказалась от бессмертия, желая освободить ее толкнут террориста. Счет был на секунды, - Лора отлетела в сторону и бессильно осела на пол смотря как другой террорист наставляет на него черный ствол автомата. Воздух пробила дробь вытерла. Как только все затихло Лора бросилась к нему отчаянно понимая что все кончено. «Весь мир следил за тем, как нас убили...» Рубашка у него на груди была красной от крови. Он был мертв. Лора тихо и молча встала, все террористы следили за ней с интересом, но держа под прицелом автоматов. Бросила на них уничтожающий взгляд. Глаза ее светились бешеным огнем разгневанной ведьмы. Она подняла в верх руки и в тот коротким момент пока она опускала их обратно вниз что-то хрустнуло. А потом самолет взорвался на тысячи частей, и эти останки осыпались на землю тысячи километров от того города, где находилась усадьба и где когда-то жил он. *** – Что ты наделала, дура? Все плавало в темноте в которой жили только голоса, тех кто послал ее в это злосчастное место, хранить мир от катастрофы. – Ценой одной жизни ты убила тысячу... ты...мы накажем тебя сурово. Она слушала в смятении наклонив голову, готовая к любому, потому что самым страшным наказание было то, что они были не вместе. А врозь... *** Когда наступила осень и она вернулась в родной город все плавало в легком романтическом тумане. Свет фонарей был мягким и стертым. Она отчаянно вспоминала все бездарно прожитые дни. Понимала как была глупа и банальна... А сейчас ей так хотелось все вспомнить – она гуляла по старинному парку вокруг заброшенной, чудом уцелевшей от большевиков усадьбы. В этом парке она в детстве играла с друзьями. До того как на злосчастном самолета погибли все ее родные, до того как жизнь стала пыткой. – Девочка, - услышала она приглушенный старческий голос и на лавочку к ней подсел совсем дряхлый старичок, - зря ты так поздно здесь гуляешь... – Почему? – смутилась она равнодушно. – Здесь бродит призрак... – Что он мне сделает этот призрак? – спросила она устало, - бредни это все... И встав с лавочки, под пристальным взглядом старичка из-под сдвинутых бровей побрела по дорожке тонущей в вечерних сумерках к белеющим вдалеке развалинам усадьбы. *** – Что тебе здесь надо? Она обернулась и встретилась с ледяным взглядом ярко-зеленых глаз. Прямо перед ней стояла, точнее парила в нескольких сантиметрах от пола высокая рыжеволосая женщина в длинном белом платье. И толи создавалось такое впечатление, толи она и в правду была прозрачной. Если бы человек увидел их со стороны он бы испугался. Ослепительно рыжие коротко стриженые волосы девушки были точно такие же, как и волосы призрака, лица их были совершенно одинаковы, да и глаза тоже. Только в Девушкиных вместо мистического ужаса была боль. – Ты - призрак? – спросила девушка совсем без страха. Женщина кивнула и в ее взгляде метнулась боль. – Почему ты не уходишь? – Потому что меня наказали... – Я отпускаю тебя, иди... *** А через некоторое мгновенье девушка смотрела ей в след, смотря как рыжие волосы развивает ветер и как на конце дороги ее двойника встречает тот, кого она так долго ждала, кто так долго ждал ее, ради кого она отказалась от бессмертия... А потом они исчезли и девушка осталась одна. Любуясь слабым светом исходящим от глаз и от белых полупрозрачных пальцев. Бросила последний взгляд на свое мертвое тело и отправилась вверх по лестнице. Ей еще предстоит столько узнать, ей еще предстоит привыкнуть к своей новой работе. *** И по сей день загулявшие путники обходят стороной усадьбу. Каждый вечер там загораются свечи, а некоторые утверждают что видели неясный силуэт девушки между колон... она и по сей день ждет кого-то и клеймит свое одиночество... |
Два деда
Любовь Чурина Жили, были дед да ещё один дед. И жили они вместе не затем чтобы, а потому что. История эта старая престарая, как и сами дедки. И соединяла их не любовь, а вражда давняя, лютая. Так в жизни зачастую происходит. Дед Евсей по молодости любил распрекрасную Дуняшу, а дед Матвей красавицу Маняшу. Ох, и любились-то они… НО!!! Злые и своенравные родители, по своим каким-то меркантильным меркам сосватали молодцу Евсею - Маняшу, а молодцу Матвею - Дуняшу. Супротивиться в те времена родительской воле было не гоже. Вот и росла лютая вражда между добрыми молодцами. Встренятся на кулачках, разобьют в кровь лицо, злыми зенками прожгут дырки в теле друг дружке. Страсть и ужасть!!! Ах, ах – как страшно-то было. Молодки плачут, своих мужей обмывают, обтирают, а о других очи печалятся. Но время скоренько бежало. Вот и зазвенели на деревенских подворьях детские голосочки. У одних сын пригожий голубоглазый Василий. А у других черноглазая, чуть не цыганка, Катерина. И надо же случиться такому. Встретились у речки, и больше не расставались никогда. Что ж только отцы не предпринимали, и запирали, и ругали и сына-то били (кстати - оба отца). А матери их встречам способствовали, да всячески прикрывали, покрывали. И, в конце-то концов, помогли в ближний город сбежать. Сами-то от тоски по детям, да и по любимым своим единственным, истосковались. Мучались горемычные, мучались, да в одночасье померли. Пуще прежнего поднялась ненависть в сердцах мужей. И смерть любимых не примирила, и соединение молодых, их только больше отдалила. А могилочки-то рядом. Бугорочки обласканные да ухоженные. Мало своим жёнам поправят, да цветы принесут, а и рядом ладошкой проведут и незаметно для других цветочек окажется, да слеза печальная окропит землю, что сейчас согревает любимую. А время вертело свои стрелки жернова, переламывая, перемалывая жизнь. Сгинули в водовороте революционных баталий и их детки, сын да дочка. И вот однажды конная упряжь остановилась у крыльца сельского совета. Молодой мужчина в кожанке лихо спрыгнул с облучка, да подался прямо в центральные двери. Знать из начальствующих был. Местные ребятишки тем временем любопытными глазёнками пошарили по повозке и наткнулись на голые пятки, что выглядывали из-под соломы. Вдруг копна зашевелилась, затем там кто-то чихнул и вихрастая чётная голова, высунулась над соломой. Чёрные глазки нагло пробуравили местных пацанов. Затем лихо шмыгнув носом, девочка спрыгнула на землю. Засунув руки в карманы и согнувшись, изображая из себя блатную, посвистывая пошла буром на детвору. Она была почти на голову ниже обступивших, и как видно ничего не боялась. В это время солома вновь зашевелилась, и тонкие прозрачные пальчики обхватили деревянную перекладину, и постепенно над этими очаровательно чистыми пальчиками стала подниматься кудрявая льняная головка. Небесного цвета глаза заворожили. Мальчишки замерли на полушаге, и во все глаза пялились то на фею, то на небо – сравнивая. Конечно, слово «Фея» им было не знакомо. Но что это было какое-то чудо, это точно. Громко разговаривая, из конторы вышли мужчина в кожанке и местный председатель. - Ну, показывай. Где здесь наши земляки? – и не смотря на почтенный возраст резво сбежав по ступенькам, подошёл к телеге. – Так, так… - толи недоумённо толи удивлённо председатель почесав затылок,сказал, - значит приехали… Ну что ж, решать надо что с ними делать. - Так может попробовать всё же к дедам. – Продолжая в конторе начатый разговор, человек в кожанке закурил. - Да я ж тебе русским языком говорю. У них кровная вражда!!! Да они видеть друг друга не могут… Понимаешь ты или нет!? А я им сейчас ещё и детей малых доверю. Нет! Здесь надо что-то придумать. – И повернувшись к детворе, подозвал одного из них. – Митяй, сбегай-ка за моей Матрёной. И мальчишка лет семи, стремглав помчался куда-то в левую сторону села. - Ну, а вы… - теперь уже обращаясь к прибывшим, - пошли в контору. – Помогая малышке слезть с высокой повозки. Черноволосая как могла, поддержала сестру протягивая ей навстречу маленькие ручонки, затем, цепко схватив её за тонкие пальчики, почти потащила впереди старших в правление. - Надо же как похожи, а волосы разные. Ну, природа и учудила. Ох, и похожи они на своих бабок. Царство им небесное. – И если бы здесь не было представителя из города. Даю голову на отсечение, он бы перекрестился. – Ох, и красавицы были. Царевны, одно слово, королевны. Всё при них. А мужики так и не поняли чем владели… Ээээх, жаль… - Он подошёл к светленькой девочке и, заглядывая в чудесные глаза, спросил. - Тебя как зовут, красавица? Глаза девчушки немного потемнели, как небо в грозу, затем их озарил внутренний свет, видно почувствовав тепло, тихо ответила, - Дуняша, - и как взрослая, скромно потупила глазки. Как-то растерявшись, даже не понял сразу от чего, и чтобы скрыть свою неловкость, председатель обратился к черноволосой. - А тебя? - Маняша, - чётко и коротко ответила черноволосая. В это время в кабинет постучали, скорее ради приличия, потому что, не дожидаясь ответа, дверь уже распахнулась и на пороге нарисовалась дородная расписная хохлушка. Её щёки алели, что наливные яблочки, расшитые красным и синим, кофта да передник отливали ослепительной белизной. А лукавая улыбка бродила по её довольному лицу. - Ох, и як же я рада вас бачить, милый вы наш Алексей Петрович. Вы до нас, чи проїздом? - И стреляя в него иссиня чёрными очами, подбоченясь, как бы наступала боком, раскачивая при этом пышными бёдрами. Она привычно перемешивала русские и украинские слова, даже не замечая этого. - Остынь Марфа, - хлопнув жену по широкой спине, - рассердился Степан Афанасьевич. - И де ж воны тута мои диты маленькі. – ах як же они гарні да красиві. Ай, ай, ай… Пiшлi до хаты, я вас зарає накормлю. А як же это можно? Таки худесеньке… - и она молитвенно сложила свои пухлые ладошки. Затем, подталкивая детей в спину вывела их кабинета.Алесей Петрович, заметив недобрый свет в глазах председателя, постарался не вмешиваться в процесс разборок супругов. Отойдя в сторонку, молча курил. - Ну, видел, без слов всё поняла. – Не жена, краля. И его усы как у знаменитого Чапаева, приняли как у кота, стоячее, от гордости положение. – А с детьми посложнее конечно будет, - он нахмурил при этих словах лоб, - но, пожалуй, справимся. - Вот и порядок. – И Алексей Петрович крепко пожав протянутую руку, добавил. – Ладно, поеду обратно пока светло. - И, только пыль клубилась за мчавшейся на всех парусах, повозкой. Слух по деревне разнёсся быстрей, чем Марфа довела детей до своего порога. И оба деда примчались в контору словно на рысаках. Волосы всклоченные от быстрой ходьбы. Глаза стреляют из-под нахмуренных бровей. Того и глади подожгут пол села, пущенные подожженные стрелы. У крыльца остановились на приличном расстоянии, и ждут. И первым никто не заходит, и уступить не хотят. Два старых бойцовских петуха. Председатель из окошка видя такое дело смекнул, что лучше выйти на улицу, чем они разнесут всю контору. - Здравствуйте уважаемые, - и он низко поклонился им до земли. Что конечно удивило Евсея и Матвея. Стоят, глаза пялят, удивляются. А Степан Афанасьевич, не давая им опомниться громко, чтобы слышали все, кто был неподалёку. - Знайте, почтенные и вникайте в мои слова. Детей вам на растерзание – вражду, не отдам. Понятно? – и обернувшись к окружающим, повторил. – Всем понятно? – и минутная пауза нависла над деревней. Деды ходили к председателю степенно, да по очереди. Приводили веские доводы каждый в свою сторону. Почему именно ему необходимо отдать детей, а не другому. Но Степан Афанасьевич, стоял крепко на своём решении, и не давал даже встречаться с внучками. Деды тайно прятались за плетнём и издали любовались на своих ангелочков. Однажды дед Евсей как обычно проходил тайными тропами до двора председателя, чтобы в очередной раз увидеть внучек. Да нос к носу и столкнулся таки с Дуняшей. Сердце защемило так сильно, будто свою Дуняшу увидал. Личико чисто ангелочек. Два глубоких колодца утопили в себе все его чувства. И понял дед, что и злобы то уж и нет. Одно настырство осталось. Да и какая злоба, когда их жёны ушли в лучший мир. А за ними и изгнанные, получается ими же, дети. И не выталкивал руками, а получается что сам и выгнал сына своего с родного порога, да и постелил дорожку на тот скорый свет. Слёзы застили глаза, сел он по ту стороны ограды, супротив внучки и расплакался навзрыд. Всхлипывает, да ручьи по щекам размазывает. Девочка скривила в печали мордашку, и тоже тоненько заголосила, глядя на чужого дедушку. - Внученька, - сквозь слёзы бормотал он, - кровиночка моя. – Я же дед твой родной, Евсей. Иди ко мне красавица. Дуняшка протиснувшись через забор, подошла. Евсей притянул девочку крепкими как клещи руками. Посадив на левое колено, любовался вблизи, сквозь бежавшие без остановки слёзы. - Ох, и прости же ты меня сынок, дурака старого. И ты милая прости меня. Девочка прижалась, доверившись, и только ласково гладила его давно не бритую щеку. Дед Матвей как ошпаренный бегал по селу в поисках своего давнего противника, деда Евсея. Все кто не встретится, говорили, что увёл он внуков в неизвестном направлении. И будто сказал всем, что спрячет детей, и никогда никому не отдаст их. Последняя надежда, что они на кладбище, попрощаться заглянули. Тихо, совсем не слышно подкрался он сзади, и только хотел огреть Евсея, как услышал речь для своих ушей странную. … Да дедушка Матвей, он хороший, добрый. Вот познакомлю я вас с ним. Да и заживём мы все вместе, мирком да ладком. Хоть у него в хате, хоть у меня. Подрастёте детки мои славные, мы вас с дедом Матвеем в школу снарядим. А там и до свадебки близко. И замуж выдадим, - и тут послышался всхлип. Евсей от неожиданности поднялся из-за своего укрытия, подошёл к могилкам. Молча наклонившись, взял уснувшую Маняшку из рук Евсея. Оставив на его руках Дуняшку. Ожидавшие очередных кулачных боёв односельчане, провожали дедов несущих своих спящих внучек на руках, с удивлением. А те мирно, впервые за много лет, шли рядом. И путь их лежал к дому деда Матвея, так как он был просторнее, чем у деда Евсея... |
Она шла по заснеженному тротуару, держа в руках праздничный торт, думая о чем- то, на губах застыла грустная улыбка. Уже 20.00, ее ждали, очень ждали, а она как всегда задержалась на работе. Даже сегодня 31 декабря работа, работа, работа. Это все что ее интересовало в жизни работа и Он. Он сейчас, конечно же, сидит у телевизора, периодически заглядывает в холодильник и посматривает на часы: «Ну вот, опять задержалась, так и Новый год не долго пропустить!» Из-за угла появилась машина, фары ослепили глаза и …вот неудача, девушка поскользнулась и упала на снежную перину тротуара, торт вырвался из рук хозяйки, удачно приземлился на лобовом стекле «Форда». Водитель притормозил, вышел из машины, недоуменно смотрел то на девушку, лежащую на снегу, то на стекло машины, по которому плавно съезжали красные розочки, точнее то, что от них осталось. Девушка попыталась встать, было слишком скользко, ушибленная нога ужасно ныла. «Сегодня, очевидно, не мой день», - подумала она.
- Вам помочь? - вежливо спросил молодой человек. - Спасибо, вероятно, когда Вы тормозили, это на Вас сказалось, иначе бы предложили помощь, не дожидаясь, пока я примерзну к тротуару. - Нет, надо же. Залепили в меня тортом, еще и язвите! - возмутился хозяин «Форда», празднично украшенного сливочными цветами. - Ну, не в Вас, а в Вашу машину, если бы я намеренно целилась, то попыталась попасть хоть в одну фару, может тогда, у меня появился бы шанс дойти домой не хромая. Молодой человек подошел к уже начинающей надоедать своим ворчанием девушке. «Нужно ее поскорее доставить домой», - молча поставил на ноги. От такой встряски с головы обладательницы милого «ворчливого» голоса упал капюшон, и он увидел ее красивое лицо, но его поразили ее глаза. В одно мгновение он просто утонул в этих черных, как ночь глазах, в этом омуте боли и печали, нежности и страсти. «Глаза это зеркало души - какой глупой казалась это фраза раньше, глаза это просто орган зрения, но сейчас я готов поверить в то, что знал ее всегда и знаю все о ней». - Извините за машину, - девушка попыталась вырваться из сильных рук, - спасибо за помощь, дальше я сама. - Я понял, спрашивать у Вас что-либо бесполезно, так что, Ваш адрес, и я мигом доставлю. - Я сама доберусь, мы стоим как раз у моего дома. Ой! - сделав шаг, девушка повисла на руке спутника. Он подхватил ее на руки. - Адрес, сударыня, иначе Новый год Вы проведете под открытым небом. - Вот и Ваша квартира, гости заждались, наверное, - сказал молодой человек, опуская девушку на лестничную площадку, и нажал на дверной звонок. Дверь тут открылась. - Мама, наконец-то, я уже собирался тебя идти встречать. А почему ты хромаешь? С тобой вс6е в порядке? - без остановки задавал вопросы очень похожий на девушку черноглазый мальчишка. - Со мной все в порядке, возьми мое пальто, просто немного поскользнулась, а этот дядя помог мне дойти. Извините, я задержала, Вас, наверное, ждут. Не знаю даже, как Вас зовут... - Феликс. А Вас? - Татьяна. Спасибо, Феликс, и счастливого Вам Нового года. До свидания. Дверь закрылась. «Неужели так бывает, простая случайность, а во мне как будто все перевернулось, не смогу ее забыть, не хочу ее забывать», - думал Феликс, медленно идя к машине. Таня стояла на кухне и смотрела в окно. «Кто он? Почему так забилось сердце, а я ведь даже забыла, где оно находиться? Нет, это наивные глупости, просто празднично-лирическое настроение и вечное ожидание чуда в Новогоднюю ночь. Но мне уже 30 лет, у меня «взрослый» сын, пора перестать верить в сказки, чудес не бывает. Все, пора накрывать стол». - Мам, а где торт? - голос сына прервал ее из невеселые мысли. - Понимаешь, Толечка, торту сегодня повезло меньше, чем мне, его не удалось спасти. Но у нас на сладкое будет много-много шоколадных конфет. - Хорошо, конфеты если их много спасают положение. Давай я помогу тебе накрыть стол, а ты поменьше ходи, садись, я тебе расскажу, какую классную горку мы с ребятами сегодня соорудили за домом. В суете и разговорах прошли несколько часов. И вот все готово к встрече Нового года. - Бедный Ипполит, мама, давай, что-нибудь другое смотреть. - Хорошо, поищи, может «Аншлаг», - Таня старалась поудобнее разместиться на диване, нога все еще ныла. Раздался звонок в дверь. Татьяна посмотрела на часы. «11.00, кто мог заблудиться в это время, когда все сидят за столом». - Мам, может это Дед Мороз? - с надеждой в голосе спросил сын и побежал открывать дверь. Через минуту раздался восторженный возглас из коридора. - Ух, ты, ну и собака! - Собака? Осторожней! - Таня мигом вскочила с дивана, не обращая внимания на ногу, влетела в коридор и застыла от удивления. В дверях стоял Феликс с огромной плюшевой собакой, тортом и каким-то пакетом. - Ну, как похож я на Деда Мороза? - весело спросил он. - Похож, похож, - радостно крикнул Толик. - Что Вы тут делаете? - поинтересовалась Татьяна. - Встречаю Новый год или мне его встречать под Вашей дверью? - закрывая за собой дверь, ответил нежданный гость и вручил игрушку радостному мальчишке. - Торт к столу, компенсация за потерянный. - Не стоило так беспокоится, мы смирились с этой потерей. Странно, но Вы совершенно не похожи на человека, которому негде и не с кем встречать Новый год. Хотя, конечно, мы не станем выгонять Вас на мороз, проходите, - неуверенно произнесла хозяйка. - Спасибо, - вешая куртку и проходя в зал, сказал Феликс –просто я решил встретить Новый год там, где мне больше всего хотелось. Анатоль, как на счет тарелки и вилки? - Я мигом. - Знаете, с Вашей самоуверенностью не соскучишься, - наполняя тарелки салатами, прокомментировала Татьяна. Такого поворота событий она не ожидала. - А что у вас в пакете?- полюбопытствовал Толик. - Через пол часа пойдем запускать ракеты, будет настоящий салют, - ответил Феликс, доставая из пакета бутылку Шампанского. - Президент уже намекает с экрана, что пора встречать Новый год, подавайте бокалы… - С Новым годом! Счастья и любви! А Вы, Таня, верите в любовь с первого взгляда? - внимательно смотря в глаза девушке, спросил Феликс. - Может быть, но большие сомнения на счет счастья, - печально улыбнулась в ответ Татьяна. - Тогда, за счастье без сомнения! «Почему с ним так спокойно, что даже готова поверить в эти сказочные слова?» - подумала под звон бокалов Таня. - Может уже пора делать салют? - с надеждой в голосе спросил у Феликса мальчик. - Конечно, идем. - Ура! И через 5 минут Татьяна увидела, как веселая парочка суетилась во дворе, устанавливая и поджигая ракеты. Ракеты с воем взлетали и с неба сыпались разноцветные звезды. Когда мужчины явились домой, их уже ждал горячий чай. - Мам, ты видела, это даже лучше салют, чем по телевизору показывают, - счастью, и радости Толика не было придела. - Раздевайтесь, салютмэны, пойдемте пить чай с тортом. В углу елка мигала фонариками, по телевизору шла новогодняя «Золушка», на диване мирно посапывал уставший мальчуган, улыбаясь во сне. - Танюшка, я приглашаю тебя на танец. Она протянула ему свои руки. «Я верю тебе», - читал Он в ее глазах. «Не бойся, я с тобой», - отвечали его глаза. Большие сильные руки заключили в свои объятия хрупкую девушку, защищая ее от всех бед и ненастий этого мира. Поцелуй, это был самый нежный поцелуй, который длился вечность, вечность длинною в жизнь. Нужны ли слова, когда губы коснулись сердец, и сердце Снежной королевы оттаяло. Это была судьба. Фортуна улыбнулась в эту снежную сказочную ночь и подарила двум ищущим любовь друг друга. Наверное, это было бы сказочно банально, сказать - они не разлучались ни на один день, и всегда были вместе. И счастье их было бесконечным. А в жизни, пока еще надеюсь, что, как и в сказке. Какая была бы скучная жизнь, если кругом были одни прагматики, и все шло по правилам жизни, не имея исключений. Тогда не стоило бы жить в этой «Матрице», где все запрограммировано. Мечтать, любить и быть счастливыми вот смысл жизни! |
Арбатская звезда
Анна Аничкина Моей взрослой дочери. Как только в Москве теплеет, я открываю прогулочный сезон. Вечерами люблю бродить по старым улочкам, вдыхая горьковатый аромат молодой зелени. На углу Гоголевского и Волхонки обязательно покупаю у аккуратной старушки букетик бледно-розовых гиацинтов и иду вверх к Сивцеву Вражку, а там и до Арбата рукой подать. Темнеет. На Арбате не так шумно и многолюдно, как днем, когда прогулка скорее похожа на попытку продраться сквозь толпу гуляющих. Подхожу к одному из киосков, что густо натыканы от начала до конца улицы. Рассматриваю стройные ряды развеселых матрешек. Моя подруга, давно уже ставшая иностранкой, просила купить ей в подарок матрешку, пожелав увидеть вместо краснощекого задорного личика русской красавицы лицо полусумасшедшего политического деятеля ("Так, посмеяться," - объяснила она мне по телефону). Спрашиваю - продавец отвечает, что этот лидер давно не в моде, поэтому матрешки с его светлым ликом на всем Арбате не сыскать. Увы, политика, как и любовь, - дамы непостоянные. Двигаюсь дальше и попадаю в густое облако белого блюза, выплывающее из саксофона уличного музыканта. Саксофонист пристроился возле стен Вахтанговского у ног золотой принцессы Турандот. Справа невдалеке горит яркими огнями летняя веранда маленького ресторанчика. Выбираю столик в уютном углу. Официанты устали, поэтому не торопятся заметить новую посетительницу, но меня это абсолютно не раздражает: весна - настроение благостное. Передо мною, как на огромном экране в полупустом старом кинозале, одна картинка из нынешней арбатской жизни сменяет другую. На противоположной стороне улицы отдыхают несколько огромных черных мотоциклов, похожих на буйволов. Около них оживленно беседуют пожилые пузатые байкеры, прижимая к затянутым в кожу бокам молодящихся гурий. От дверей одного ресторана к дверям другого проскользнул импозантный брюнет в белоснежном костюме с огромной мертвенно-зеленой лилией в петлице. Вдоль веранды прошли, замедлив шаг, две одинаковые особы, курящие на ходу тонкие длинные сигареты. Особы, одинаково смешно прищурившись, задержались возле выставленного у входа меню и решили зайти. Сели недалеко от меня, синхронно затушили недокуренные сигареты. Приглядевшись, я поняла, что одна из них лет на двадцать старше другой. Особа постарше дотронулась до тонкого плеча молодой особы: - Мы с отцом хотим, чтобы из тебя вышел толк. - Толк вышел - дурь осталась, - острит дочь. - И мне ужасно интересно, с которым из отцов вы этого хотите? - С тобой становится невозможно разговаривать. - То же самое могу сказать и я. - Ты все время врешь! - заводится мать. - Врешь, что ходишь в институт, а сама шляешься по городу с этим мальчишкой. - Ты тоже врешь, - шипит дочь. - Я запрещаю говорить со мной в подобном тоне! Мать и дочь закуривают. Приходит официант, искренне пробуя изобразить улыбку на усталом лице, принимает заказы и оставляет нас в ожидании. - Ты врешь отцу, - вплотную придвигаясь, выговаривает матери дочь. - Ты думаешь, он не догадывается о твоем романе? Очень зря ты так думаешь! - Не смей! Я не обманываю его, - женщина запрокинув голову, делает несколько глубоких вдохов. - Я просто не люблю его. Давно. И он об этом знает. - Ха-ха-ха! - резко произносит девушка. - Как это понимать? Ты опять уходишь? Мать молчит. Дочь ерзает на стуле. Ей нетерпится сказать что-то очень больное. - Ладно - я. Я привыкла. А как же маленькая? Что ты скажешь маленькой? Ведь отец, если ты решишь уйти, ее не отдаст. - Я никуда не ухожу. Он меня не отпустит. - А там? - Там тоже не отпустят. - И что? - И ничего! - Так и будешь? - Так и буду. Дочь с отвращением смотрит на мать. - Почему нельзя любить всю жизнь одного? - Не получается, - тихо отвечает женщина. - А я буду любить всю жизнь одного, - повышает голос дочь. Девушка вскакивает, опрокидывая стул, и кричит куда-то вверх сквозь плотную ткань навеса: - А я буду любить всю жизнь одного! Байкеры крутят лохматыми головами, пытаясь увидеть ту, кому принадлежит эта страстная реплика. И хотя на Арбате никого ничем уже давно не удивить, как-то вдруг повисает вахтанговская пауза (короче мхатовской, но все же). Женщина театрально аплодирует. - Ты недавно читала Чехова? Впечатляет. Девушка поднимает стул, пристраивается на краешке. Обе недолго молчат. - Я тоже мечтала об этом, когда выходила замуж первый раз. А потом мечтала об этом еще два раза. Я расстроила тебя? - Нет, - равнодушно отвечает дочь. - Но я не понимаю, как можно жить так, как ты живешь. - Я надеюсь, что все разрешится само собой. Когда-нибудь. В конце концов, не на этом свете, так на том мы сможем быть вместе. - Это так серьезно? Нерадостная перспектива. - Вон, видишь, рядом с месяцем, - указывает пальцем женщина поверх черных крыш, - яркая звезда. Может там? - Мать, ты в своем уме? - округляет глаза дочь. - Не знаю, - улыбается мать. Официант приносит кофе, вежливо просит оплатить счет, так как ресторан скоро закрывается. Один из байкерской компании включает магнитолу. Звук набирает силу, и над вечерним Арбатом летит: "В небе незнакомая звезда светит..." - Словно памятник надежде, - подхватывают байкеры. Возле мотоциклов образуется танцплощадка. Гремящие металлическими заклепками и брелоками мужчины обнимают за талии своих подруг и топчутся на тесном пятачке, покачивая в такт мелодии мощными торсами. Прогуливающиеся пары, посетители ресторанчика, художники, сидящие под фонарями, замирают не в силах оторваться от этого действа. Кофе выпит. Уходя, я протягиваю девушке, сидящей за соседним столиком, букетик нежных гиацинтов. - Это мне? - смотрит она растерянно. - Вам. На счастье. Девушка нюхает цветы, смешно сморщив нос. Я отхожу шагов на двадцать и оборачиваюсь: на веранде две одинаковые фигурки, сидящие обнявшись, связанные белесыми ниточками сигаретного дыма. Медленно иду в сторону Смоленки. Устала (надо бы каблук пониже). Меня обгоняют стремительные юные красавицы, навстречу им на довольно приличной скорости движутся ищущие приключений молодые оболтусы. Впереди, словно ободряя, подмигивает мне разноцветными огнями Садовое кольцо. В воздухе густо перемешаны запахи и звуки одурманенного первыми весенними ночами города. А над всей этой непрекращающейся суетой в высоком темно-кобальтовом небе висит яркая арбатская звезда... |
| Часовой пояс GMT +3, время: 01:44. |
vBulletin v3.0.1, Copyright ©2000-2025, Jelsoft Enterprises Ltd.
Русский перевод: zCarot, Vovan & Co